Пьесы
БАЗАР-ВОКЗАЛ
Литературный сценарий полнометражного художественного фильма по мотивам произведений Гарри Гордона
Небольшая бухта. Пляж. Здесь все свои. Завсегдатаи сидят за накрытыми скатертями, салфетками группами. Несколько одиночек. Купание здесь - не главное.
Большая нарядная парусная яхта оказывается у берега непривычно близко. Бросает якорь.
Сидящие обращают на это внимание.
Возгласы:
- Что за летучий голландец?
- Летучий маланец…
- Обкомовские, наверно развлекаются…
Девушка заходит в воду, ахает и ныряет.
Жаров, лет тридцати, оборачивается.
Жаров:
- Эй, Ассоль , ты далеко?
Девушка показывает ему язык.
Сидящие продолжают свои занятия. Важный человек в окружении девиц и подобострастных товарищей поднимает рюмку и долго что-то провозглашает.
Мрачный человек пьет в одиночку минеральную воду.
Пожилой поэт, бодая воздух и угрожая кулаком, читает девушкам стихи:
…Не удержать соцветий груши,
И не вернуть и не спасти…
Зачем кулак, большой, опухший
В руке протянутой нести!
Трое взрослых играют на камешке в «пожара».
Четверо приличных, две пары, пьют сухое вино.
Подальше, у самого уреза воды, полулежит на локтях старик.
К большому пальцу ноги привязана леска. Время от времени рыболов подергивает ногой. Ни на кого не обращает внимание.
От яхты отчаливает ялик. Двое матросов гребут, на корме сидит кто-то ослепительно белый.
Публика на берегу настораживается. Встают, кто-то подходит к воде. Лодка с шиком врезается в песок, с шиком выпрыгивает из неё маленький тридцатилетний Плющ. На нем белые штаны, белая рубашка «апаш», шейный платок и фетровая шляпа.
На плече невиданный заморский этюдник.
Реплики:
-Плющик!
-Ничего себе!
-Раздайся море!
-Костик, чтоб ты всрался, где ты взялся?
Плющ приподнимает шляпу, здоровается с поклоном.
Плющ:
-Алиготэ!
Оглядывает публику, задерживает взгляд на женщинах.
Плющ:
-Сколько Лен сколько Зин!
Реплики:
-Откуда такой?
-Где ты сейчас?
-Ну, ты даешь!
Плющ:
-Я сейчас и Никарагуа. А вообще…
Делает знак матросам. Те вытаскивают из лодки сундук, волокут на берег. Извлекают из сундука циновку, раскатывают на песке. Достают невиданные вина и яства. Бокалы на тонких ножках.
Плющ:
-Прошу к столу.
Шаров фыркает:
-шестнадцать человек на сундук мертвеца…
Подходят почти все. Важный человек растерянно оглядывается, подходит тоже. Только мрачный с минералкой остается на месте.
Заяц, огромный, лохматый, лет сорока, без шеи, с покатыми плечами, швыряет перед собой огромные камни.
Заяц:
-Ужасающее состояние!
Оглянулся на столпившуюся публику, с камнем над головой замирает, кладет камень на землю, подходит тоже.
Траяндер:
-Где ты такой ящик оторвал? Дай помацать…
Жаров подходит и поправляет на Плюще шейный платок.
Жаров:
-Не так. Так вот надо.
Савенко, серьезный хохол:
-Я ж тебе говорил. Значит , сбылась мечта идиота?
Плющ:
-Ты, Савенко, прав, как никогда. Все твои , падла, мечтания на мой счет сбылись.
Кричит рыболову.
Плющ:
-Батя, подойдите, пожалуйста, на стакан вино! За удачу.
Рыбак снимает леску с ноги, сбрасывает ее с мотовила и идет, пропуская леску сквозь пальцы.
Все поднимают бокалы, чокаются. У Плюща бокал пустой.
Плющ:
-Я, падла, в завязке. А нет ли у вас, ребята, тюлечки? А то в нашей благословенной чужбине чего только нет…И бананы ел, и пил кофе на Мартинике…А вот тюлечки - днем с огнем.
Публика отрицательно машет головой. Жаров даже похлопал себе по голым бедрам, как по карманам – нет тюлечки.
Рыбак берет бокал за верхнюю часть, степенно выпивает, ищет, куда поставить, протягивает Плющу. Молча , сматывает леску, идет на место.
Реплики:
-Что за брынза? овечка?
-Поц, это мацарелла…
-Шмурдило так себе…
Важный человек:
-Я на Кубе такое пил
-Ветчину надо хавать в темпе вальса, а то заветреет…
Плющ:
-Вы тут, падла, поразвлекайтесь. А мы с этюдником пойдем, понастольгируем. А то- Родина слышит, Родина, падла, знает… неудобно получается…
Уходит за скалки. Матросы отталкивают лодку, гребут туда, куда пошел Плющ. Недалеко, метров пятьдесят.
Публика, прихватив с циновки все, что нужно рассаживается по местам.
Камера идет вслед за Плющом.
За скалкой –такая же бухточка, только поменьше, море пустое – ни лодки с матросами , ни яхты вдалеке.
Плющ, в темных штанах и синей рубашечке, но при шляпе. Сидит , сгорбившись, у маленького этюдника без ножек. Дописывает этюд, надевает штиблеты, уходит мимо пустого пляжа.
Плющ поднимается по тропе , идет по улице.
Двор. Казенная дверь с висячим замком. Полуподвал. Мастерская.
Плохо освещенная комната, 20-25 кв.м., угадывается дверь в другую комнату. Допотопный, из художественного училища, мольберт. На стене – несколько маленьких работ, чистый квадратный холстик, старинная рама на гвозде.
На другой стене – стол, на полу у стола - электроплитка с кофейником.
В углу – неразобранный хлам – холсты, рулоны ,несколько книг, ящик с красками.
Плющ раскрывает этюдник, ставит на стол, разглядывает этюд, прищуривается, голову склоняет влево-вправо, на этюде – море, небо, мыс.
Плющ достает кисточку и решительно вписывает яхту с кривым отражением мачты…
Вынимает из тумбочке тюльку в бумажке, кладет на хлеб.
Закипает кофейник. Стук в дверь и без паузы входит заяц. Выражение лица обиженное.
Сыч:
-Дай три рубля?
Плющ, изумленно:
-Что?
Заяц:
-Извини. Это я машинально.
Плющ:
-понял. Это ты, падла, так здороваешься.
Заяц ходит по комнате.
Заяц:
-Освоился? А новоселье когда?
Плющ подходит к дырке в полу. Доски прогнили, провалились, на дне дырки черный мусор.
Плющ:
-Заяц, у тебя случайно нет шматика доски? Сантиметров, падла, сорок, пятьдесят? Смотри…
Заяц подходит, рассматривает.
Заяц:
-На ближайшей стройке. За трояк целую дадут.
Плющ:
- С тобой всё ясно.
Переминается с нетерпением: дел полно, а Заяц мешает.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик, а не желаешь ли ты, падла, чашечку кофе?
Заяц обижается.
Заяц:
-Я что, кофе сюда пришел пить! Посуда есть?
Замечает в углу пустую бутылку из под портвейна.
Плющ:
-Эту не трогай. Это первая. Первая бутылка в помещении, это, Зайчик, вместо кошки, на счастье.
Заяц:
-С тобой тоже всё ясно. Я чего пришел. Тарасючка зовет на бомонд. Сегодня вечером. Тебя и меня. Там какой-то московский поэт приехал. Будет нами угощать. Тобой. Угостим?
Плющ:
- Чего нет? Хоть похаваем. Только смешить их будешь сам. Понимаешь, зайчик, крупные люди такие же смешные, как маленькие.
Заяц кивает:
-Тогда я пошел. Значит в семь часов.
Смотрит на ноги Плюща. Старые штиблеты, некогда белые, с претензией на уникальность.
Заяц:
-Тапочки помой.
Уходит.
Большая столовая в стиле конца девятнадцатого века. Декаданс. Хозяйка, Алла Тарасюк, ухоженная дама, лет сорока пяти, на ней платье в стиле «кантри»-юбка спиралью, крупные бусы. Гостей – десять-двенадцать. Приличные, улыбчивые, интеллигентные.
Длинный стол, фарфор, столовое серебро. Пожилая женщина-прислуга, что-то носит.
Женщин – трое-четверо - жены гостей. Гости бродят по комнате, рассматривают вещицы.
Входит хозяин, в костюме. Целует жену, еще кого-то, оправдывается.
Хозяин:
-Извините. Я только поздороваться. Пьянка в Горкоме. Опять кто-то из-за бугра, счастливо оставаться.
Алла вздыхает без огорчения, с улыбкой.
Алла:
- И так всегда. Давайте уже усаживаться.
Входит Заяц. Волосы помыты и расчесаны. Клетчатая рубашка.
Заяц, смущенно:
-А Плющика нет?
Алла:
- Костик, уже с полчаса как пришел. Заныкался в библиотеке, надо,говорит, проверить кое-что…картинку подарил. Сейчас…
Выходит и возвращается с этюдом.
Публика рассматривает, Заяц забился в угол.
Реплики:
-Какой тонкий мальчик…
-Южнорусская школа…
-Да как лихо!..
-Ничего не лихо, наоборот, степенно , не по возрасту…
-А что он окончил?...
Входит Плющ.
Плющ:
- Четыре класса советской школы, что на Пересыпи.
Алла Артошкину, торжественно:
Алла:
-Позвольте, Александр, представить нашего самородка. Костик, это Александр Артошкин из Москвы, известный поэт.
Плющ, невпопад:
-Большое спасибо.
Артошкин, солидный хитроватый человек, улыбается.
Плющ опомнился:
-Да, да, конечно. Журнал «Юность».
Артошкин:
-скорее, «Сельская молодежь»
Плющ:
-Еще лучше, как-то ближе.
Кланяется.
Плющ:
-Извините, заяц зовет.
Подходит к зайцу.
Заяц:
-Смотри, Плющик, какая чудовищно красивая женщина. Вон с тем бородатым.
Плющ:
-Я, зайчик, смотреть не буду. Потому что: если мужчина повернул голову в сторону женщины на сорок пять градусов , он обязан идти за ней. А мне недосуг.
Заяц:
- не поворачивай, кисло мне в борщ!
Отходит и забивается в угол.
Рассаживаются. По левую руку Плюща - Заяц, по правую – Артошкин. Бородатый провозглашает тост:
-Ну… за то, чтобы рука Москвы была такой приятной, как сегодня. За московского гостя.
Артошкин сидя кланяется.
Заяц:
-Водочка любит быть холодненькая, и сразу.
Выпивает залпом.
Смех.
Дама:
-Как мило.
Застолье в разгаре.
Разговоры:
-Иду я из Чека в Зэка…
Артошкин недоумевает.
Гостья:
-У нас газета так называется. Зэка- это знамя коммунизма. А Чека - Чорноморська Комуна.
Артошкин:
-Остроумно.
Гость:
-А навстречу мне старый еврей… и спрашивает:- как проехать на Фонтан?
Другой гость:
-А у Изи в сборнике стихи, посвященные Лорке. Ну вот. Коляду знаете? Директор издательства. Генерал в отставке. Вот Коляда и спрашивает:- а кто такая Лорка? Я говорю:- Федерико Гарсиа Лорка, Иван Иванович, испанский поэт,- а чи він прогресивний?- его расстреляли фашисты,- оце добре!
Все смеются.
Первый гость:
-А еврей говорит:- ой, мне не надо на фонтан!
Опять смеются.
Одна гостья другой:
-Я тебе бурду последнюю принесла.
-Ой, спасибо. У Аллочки оставь. Я потом заберу.
Третий гость:
-Я Мандельштама приобрел. В большой серии.
-Что, вышел, наконец?
-Ну да, с предисловием Дымшица.
-И почем?
-Семьдесят.
-Так по-божески…
Входит человек лет пятидесяти, худощавый, бородатый , веселый.
Заяц недоброжелательно:
-Привет Абстракционистам
Соколов:
-Здравствуйте, Заяц.
Дама, Артошкину:
-Вы видели фильм «Возвращение святого Луки»? Так вот Олег сделал эту самую копию с Франса Гальса. Хоть по профессии абстракционист.
Артошкин кивает.
Соколов:
-Костик, и ты здесь? Они тебя развратят. Я, когда пил, в таких домах знаешь, какие погромы устраивал!...
Алла:
-Ты тогда б на меня не нарвался. Где б ты был!
Плющ:
-Я, Олег, сам по себе.
Молодой хохмач:
-Костик у нас вообще…отрезанный ломоть.
Плющ:
-А ты, Боря- обрезанный ломоть…
Все смеются:
-Да, Боря, это тебе не КВН!
Соколов:
-Валить тебе надо, Костик, куда подальше. Хоть в Израиль. Затопчут тебя здесь.
Плющ:
-Я бы, Олег, подался, только не знаю, падла, где голландское посольство. Господа, вы случайно не знаете?
Все смеются, Алла подходит, ерошит Плющу волосы.
Заяц, угрожающе:
-Ужасающее состояние!
Соколов:
-Давай, заяц, давай! Покрой эту банду!
Алла:
-Соколов, говори тост!
Соколов:
-Мне минералки. Тост у меня всегда один - за Аллочку!
Все аплодируют.
Заяц:
-Женщине, как бабе, надо дарить цветы!
Смех.
Дама:
- Как мило!
Плющу неловко рядом с Зайцем – на них все время смотрят, он выбирается из-за стола, подходит к окну.
Плющ:
-Аллочка, сколько смотрю, столько удивляюсь- какой у вас приятный вид , падла, на жительство.
Гости, о примеру Плюща , выползают из-за стола. Заиграла музыка . АББА.
Алла:
-Товарищи дорогие! Кто видел «Крестного отца»?
Возгласы:
-нет…
-откуда…
Алла, торжествуя:
-Тогда пройдемте в гостиную. Я поставлю, Александр…
Артошкин:
-Я видел. Да мне и уходить скоро. Завтра рано в аэропорт.
Все уходят в смежную комнату.
Хохмач Боря:
-Алла, у тебя какой видеомаг?
Алла пожимает плечами.
Алла:
-Сони.
В комнате остаются Артошкин, Заяц и Плющ. Возвращается Алла, Заяц наливает полный бокал вина.
Заяц:
-Шуми, шуми, послушное шмурдило…
Алла:
-Почему Шмурдило. Венгерский токай.
Заяц, Артошкину:
-Вития, поставь стакан!
Артошкин с любопытством наполняет бокал.
Заяц:
-Нет. Это Тарасючкин стакан! И вообще, бокал. А ты от себя поставь! Витие! А ты знаешь, что поэзия это образ? Смотри:
Тропинка осенью покрыта,
Я у разбитого корыта.
Жизнь полна трагической символики. Ужасающее состояние!
Плющ подходит, рывком пытается поднять Зайца. Заяц рычит. Создается угрожающая ситуация.
Алла:
-Я бы нашла ему место. Только он ведь буянить будет.
Плющ:
-Сейчас я его вырублю.
Наливает полстакана водки.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик, выпей за Плющика.
Заяц выпивает и кладет голову на стол.
Алла впереди, следом Артошкин и Плющ волокут Зайца.
Плющ и Артошкин у подъезда.
Артошкин:
-Где-то здесь должна быть гостиница «Одесса»
Плющ:
-А, Лондонская. Я провожу. Мне, падла, почти по дороге.
Идут по ночной улице в неловком молчании.
Артошкин:
-Костя, а как бы нам… вмазать?
Плющ:
-Так уже, падла, поздно. Темно. Далеко. Хотя, что я говорю. В той же Лондонской. У швейцара. Только дорого. И мне не даст, скажет:- ты куда, падла, такой маленький…
У Гостиницы.
Артошкин:
-Посиди, Костя, на лавочке . Я сейчас.
Ночной бульвар. Ни души, ни звука. Только в порту что-то лязгнуло, да взвыл буксир.
Подходит Артошкин с бутылкой.
Артошкин:
-Как насчет из горла?
Плющ:
-Само то.
Делают по глотку. Вдали, где-то у памятника Пушкину, раздалась песня. Широкий поставленный тенор поет жалобно и страстно.
Артошкин:
-Что это?
-А, это Карузо.
Артошкин:
-В смысле?
Плющ:
-Валера Ободзинский.
Артошкин:
-Как, тот самый?
Плющ:
-Ну да. Он что-то не поделил с партией и правительством. Теперь ходит, переживает…
Песня удалилась и умолкла.
Артошкин, глотнув:
-Сказочный город.Как подумаешь о Москве…бр-р…бегут, толкаются, врут. Вот бы хибарку какую над морем. У тебя, Костя, случайно нет хибарки над морем?
Плющ:
-Нет. И ни у кого нет. Это все мансы-сеансы. Сказочки, падла, для москвичей.
Артомшкин, смеясь:
-Ну, тогда не так обидно. А ты правда хороший художник?
Плющ, глотнув:
-Все, Александр, относительно. Как посмотреть.
Артошкин:
-Ты хоть член Союза?
Плющ:
-Нет, рылом не вышел.
Артошкин:
-А вступить не пробовал?
Плющ:
-Я тут вступил недавно. На Дерибасовской. Представляешь, ночь, тишина. Как теперь. Перехожу дорогу, а на мостовой – куча лошадиного дерьма. Откуда, в мирное время?...мистика на грани фантастики…
Артошкин:
-А на что живешь?
Плющ:
-Ребята, падла, которые члены худфонда, отстегивают часть заказов. Неофициально. Хотя все знают.
Артошкин:
-Любят тебя, наверно…
Плющ, смеется:
-Непременно. И хвост оставили, и, падла, гриву…
Артошкин:
-Приезжай в Москву. Я тебе выставку устрою. В редакции.
Плющ:
-До Москвы еще добраться надо. И расположиться.
Из темноты выступили четверо. Садятся по бокам, на скамейку. Один стоит перед Плющем и Артошкиным.
Грабитель:
-Никак не вчуняю: сидите среди ночи. Одни. И не страшно?
Плющ:
-Так чего, падла, бояться. Все свои.
Грабитель:
-А раз свои, так давайте, без шухера, карманчики вывернем.
Плющ:
-Прошу прощения. Я бы вывернул, только товарищ – гость из Москвы. Некрасиво получится.
Артошкин прижимает бутылку к животу.
Грабитель смеется, протягивает растопыренную пятерню к лицу Артошкина.
Плющ звенящим голосом:
-одну минуточку.
По рыбам, по звездам проносит шаланду:
Три грека в Одессу везут контрабанду.
На правом борту, что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки, Папа Сатырос…
Плющ читает все стихотворение, иногда сбиваясь, иногда вставляя «падла». Все замерли, сначала от неожиданности, потом – увлеклись. С каждой строфой Плющ читает всё лучше.
Из темноты голос:
-Эу! Сева! Что ты там телишься?
Сева:
-Ша!
Стихотворение затихло.
Сева:
-Давай, пацан, еще.
Плющ в замешательстве. Похоже, он других стихотворений не знает.
Артошкин:
Друг мой, друг мой. Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль…
Подошли еще несколько грабителей. Артошкин читал хорошо, лучше Плюща. Дочитал «Черного человека» до конца. Грабители долго молчали. Наконец, опомнился Сева.
Сева:
-Дай жлекнуть. Ну пацаны, спасибо. Не знал, что кроме Карузо есть еще люди. Короче: если что, скажете – сам Сева за вас мазу тянет. Ну, мы поканали…дела.
Грабители растворились в темноте.
Артошкин:
-Да-а… Если б мне рассказали такое – не поверил бы. Решил бы, что это одесские…как ты говоришь? Мансы.
Плющ:
-Да я и сам, если честно, немножко в недоумении…
Сквер за оперным театром. Пале Рояль. На стене из ракушечника развешаны картины небольшого и среднего размера. Одна большая – метр на метр. Всего – штук двадцать. В начале экспозиции – вывеска на фанере: «Плющик и Зайчик».
Плющ и заяц стоят у стены , как перед расстрелом. Напряженно смотрят перед собой. Руки свисают.
Пасмурно. Выходной день. Публики немного- человек десять своих, остальные – прохожие. Подошел и постоял небольшой отряд пионеров. Несколько приезжих с фотоаппаратами. Щелкают.
Реплики:
-Ничего себе!
-Надо же!
-Что это?
-Вот это Париж!
-Кто, интересно разрешил?
-Храбры хлопцы!
-Подсудное дело!
-И ничего особенного.
-Художники от слова «худо».
-Смысла нет, я думала – абстракционизм.
-А что это – Плющик и Зайчик?
-А вот стоят. Штепсель и Тарапунька.
-Зайчик- это маленький?
-Наоборот, здоровый.
-Нихрена себе! Это целое кенгуру!
Словом, аттракцион.
Заяц:
-Ужасающее состояние! Быдло!
Плющ:
-А вон и знатоки. Специалисты, падла.
С двух сторон – от театра и от Екатерининской подходят молодые люди с красными повязками на рукаве «Дружинник».
Человек шесть. Среди своих легкое волнение. Неубедительный женский голос:
-Сатрапы!
Мужской голос:
-Не трогайте пацанов!
Язвительный голос:
-Искусство принадлежит народу!
Вдали остановились двое милиционеров. Смотрят с любопытством. Дружинники подходят, рассматривают работы. Плющ сидит под стеночкой, подстелив газету. Один из дружинников садится рядом. Он очень похож на ночного грабителя Севу.
Плющ:
-Здорова, Сева.
Дружинник:
-Я не Сева, я Володя.
Плющ:
-Ну, все равно.
Володя:
-Ты художник? А отчего же ты так плохо рисуешь?
Плющ:
-Прошу прощения, так получилось.
Володя:
-Может, я чего не понимаю… Мне Шишкин нравится.
Плющ:
-Мне, падла, тоже.
Володя:
-Слушай…как тебя…
Плющ:
-Плющик.
Володя:
-Слушай, Плющик, объяснять же надо, нам темным. Ты не хочешь лекции почитать. В Техникуме?
Плющ:
-А в каком?
Володя:
-В автодорожном
Плющ:
-Не, не хочу.
Между тем группа поддержки увеличилась. Приходят, приносят вино. Распивают, правда, с оглядкой. Все, кроме Зайчика. Заяц ищет глазами , что бы швырнуть… Хватает свою картину, метр на метр, бросает оземь.
Заяц:
-Ужасающее состояние! Не готов народ к восприятию.
Его увещевают, говорят «готов». Володя поглядывает на Сыча без удовольствия.
Плющ, поднимается:
-Пойду, падла, унимать.
По дороге берет у кого-то бутылку, выпивает половину. Подходит к Зайцу.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик. Пойдем пройдемся. К Тарасючке зайдем. Похаваем.
Заяц:
-Что еще остается художнику! Фаворитизм!
Едва Заяц произнес это непонятное слово, подъехала милицейская машина. Лейтенант смотрит на Зайца с восхищением.
Лейтенант:
-Здоровый какой… Прыгай, Зайчик, в машину.
Заяц, на удивление всем покорно залазит в газик.
Сержант, лейтенанту:
-Жора, а вот еще один бухой.
Плющ:
-Я, падла, не бухой.
Сержант:
-Еще матерится.
Хватает Плюща за рукав. Плющ растерянно озирается. Находит дружинника.
Плющ:
-Сева! Тю! Володя! Проследи, будь другом, чтоб ребята собрали работы.
Володя:
-Будь спок.
Плющ садится в машину, публике:
Плющ:
-А все-таки она вертится!
Сержант:
-Давай, давай. Коперник нашелся!
Пляж. Завсегдатаи. Посторонних нет. Только рыбак с леской на ноге, да одинокий человек над минеральной водой.
Появляется Плющ.
Савенко, Траяндер, Жаров поднимаются ему навстречу.
Савенко:
-Привет героям! Чем кончилось?
Плющ:
-А ничем. Бабки отобрали, и спать уложили. Телегу обещали на работу, я признался, что печник. СМУ номер шестнадцать.
Траяндер:
-А бабок много отобрали?
Плющ:
-Рубль семьдесят.
Жаров:
-Хоть отметелили?
Плющ:
-Не.
Жаров:
-Ну, не интересно.
Плющ:
-И что характерно, я же не бухой. Думал, не засну. Заснул, как миленький. А Зайчик выступать стал…
Жаров, с надеждой:
-Метелили?
Плющ:
-Не. Паспорт отобрали. Сказали:- если ты, падла, такой гениальный, нарисуешь нам портрет Дзержинского, Феликса Эдмундовича. Кстати, он не приходил?
Жаров:
-Дзержинский?
Савенко:
-А вот он…
В глубине пляжа, под обрывом, на груде камней, навороченных в «ужасающем состоянии» спит Заяц.
Плющ:
-Борисов, падла, Мусатов. Уснувший мальчик. Кстати, мальчики, а работы собрали?
Савенко:
-У Тарасючки работы. Все нормально.
Плющ:
-Большое спасибо. Жаров, а это ты кричал: «искусство принадлежит народу»?
Жаров:
-А что?
Плющ:
-Ничего. Остроумно.
Траяндер:
-А я вот не пришел. Принципиально. Балаган все это. И вообще, пацаны, вам не страшно со мной общаться?
Плющ:
-Страшно. Но приходится.
Траяндер:
-Да я серьезно. КГБ у меня на хвосте. Гадом буду. На той неделе позвонили:- Траяндер, говорят, зайдите завтра на Бебеля пять, в десять часов утра. Я, конечно, перехезал, но спрашиваю:- подмыться сухарями?
-Нет, говорят. Сами подмоем, если надо.
Жаров:
-А что, за тобой что-нибудь есть?
Траяндер:
-Нет, так найдут. Литература кое-какая… Так вот, прихожу, и сразу к начальнику, полковнику. Отпихнул дежурного и зашел. Кик налево, кик направо - он один. Достаю внаглую лопатник, отстегиваю стольник.- Вот, говорю, выставка Траяндера через месяц, а это - пригласительный, на две персоны. Он клипае очима, а я тикать. Пока тихо, но зухтер, чувствую, бродит вокруг, как одинокая гармонь.
Жаров:
-Кому ты всрался! Если отлавливать всех дискоболов, вроде тебя, кто на зоне пахать будет…?
Траяндер отходит, обиженный.
Плющ:
-Траяндер, я завтра с утречка подканаю к тебе в мастерскую, дело есть.
Траяндер, вяло:
-Давай.
Жаров достает из-под штанов и рубашек бутылку вина и стакан.
Жаров:
-Плющик, держи. Траяндер, не обижайся. Давайте за героя нашего времени, первого художника Одессы.
Плющ:
-Ничего я не первый. Вон первый валяется – указывает на Зайца.- А я – только на очереди…
Выпивают по кругу.
Мастерская Траяндера. Старинная мебель, горшки , самовары, подсвечники, холсты ,мольберты.
Траяндер пишет натурщицу. Натурщица ерзает, почесывается, сидит плохо. Траяндер сердится.
Траяндер:
-Сонечка, а по жопе?
В углу в кресле у журнального столика Савенко рассматривает альбом Пауля Клее.
Траяндер бросает кисти.
Траяндер:
-Что за день! Одевайся, фуцерша.
Обращается к Савенко
Траяндер:
-Кого это несет!
Входит Плющ.
Траяндер:
-А, Плющик, проходи.
Достает три рюмки и бутылку коньяка.
Савенко:
-ты сказал: водку пить.
Траяндер:
- А где я тебе водку возьму!
Плющ:
-И похавать, если можно.
Траяндер:
-Борщ будешь?
Плющ:
-Борщ, Траяндер, мечта моей жизни.
Траяндер:
-Соня, борщ подогрей.
Соня:
-Не нанималась. Да он еще теплый.
Соня ставит кастрюлю на стол. Плющ смотрит в декольте.
Плющ:
-У ней… такая маленькая грудь…
Соня:
-Некогда мне тут с вами. Мне надо чесать. Ехать далеко.
Плющ:
-Сонечка, в чем проблема? Если ехать далеко, чеши здесь.
Траяндер, смеется.
Траяндер:
-Оставь ее. Давай, Соня, вали. Мацюку привет.
Савенко помалкивает. Выпили .Едят борщ.
Плющ:
-Траяндер, а где у тебя то кремневое ружье? С сошками. Карамультук. Не сдал никому?
Траяндер:
-Да нет, дома. А что?
Плющ:
-Хочу приобрести.
Траяндер:
-Триста.
Плющ:
-давай, начнем со ста пятидести.
Траяндер:
-Так у тебя все равно нет.
Плющ:
-Вот именно. Не одолжишь ли ты мне, Траяндер, четвертак? А то я начала уже сдавать свои коллекционные железки на Староконном. Топорик сдал английский…
Савенко:
-Коробченко сказал, чтобы и духа Зайца не было в Худфонде. И твоего, само собой. Что вы налили воду на мельницу империализма.
Траяндер вздыхает:
-Костик, мне этого долбанного Маркса еще делать и делать. Так что бабки будут, хорошо, если через месяц. Последний тридцатник Соньке только что отстегнул.
Плющ:
-Как же ты, бедный, живешь?
Савенко:
-Мне дали сказки, двенадцать единиц. Если по третьей категории - хорошо набежит.
Траяндер:
-так отдай Плющику штуки три.
Савенко:
-Нельзя. Они же его руку знают. Будет завал. И у него и у меня. Мне то не страшно…
Стук в дверь. Входит Брандгауз, красивый, как Пастернак. Увидел застолье.
Брандгауз:
-О, хорошо. Пора дать по чану.
Находит стакан, наливает половину.
Брандгауз:
-Алиготэ!
Выпивает.
Траяндер:
-Плющик, а зачем тебе деньги?
Плющ собрался отшутиться, но неожиданно для себя, обиделся.
Плющ:
-Ладно. Я, мальчики, пошел.
Брандгауз:
-Костя,подожди. Я с тобой.
Оборачивается:
-Все было очень вкусно.
Выходит вслед за Плющом.
Плющ и Брандгауз идут по улице.
Брандгауз:
-Ты, я понял, в замазке?
Плющ:
-Как всегда.
Брандгауз:
-Я тоже. Падшие женщины резко вздорожали…
Плющ, смеясь:
-Сочувствую. Наверно, в Аргентине неурожай, падла, бобовых.
Брандгауз:
-Тебе смешно. Па-де-де?
Плющ:
-В смысле?
Брандгауз:
-Это значит – на двоих. Сам придумал. Чтоб не пить кодлом.
Плющ:
-По стакану, не больше.
Смотрит на солнце.
Плющ:
-Тем более, еще, кажется, утро…
Брандгауз:
-Утро вечера всегда мудренее. Пошли в винарку на Тираспольской.
Винарка. Прилавок. Яркая блондинка. Плющ и Брандгауз поднимают стаканы.
Брандгауз:
-Хай живе! А поехали, Плющ, на халтуру. Наколка есть. Осталось только договор подписать.
Плющ:
-А что вдруг? Мы с тобой вроде и не кореша.
Брандгауз:
-Вот именно. Кореша, Плющик, у меня в печенках сидят. Надоели, как горькие редьки.
Большая нарядная парусная яхта оказывается у берега непривычно близко. Бросает якорь.
Сидящие обращают на это внимание.
Возгласы:
- Что за летучий голландец?
- Летучий маланец…
- Обкомовские, наверно развлекаются…
Девушка заходит в воду, ахает и ныряет.
Жаров, лет тридцати, оборачивается.
Жаров:
- Эй, Ассоль , ты далеко?
Девушка показывает ему язык.
Сидящие продолжают свои занятия. Важный человек в окружении девиц и подобострастных товарищей поднимает рюмку и долго что-то провозглашает.
Мрачный человек пьет в одиночку минеральную воду.
Пожилой поэт, бодая воздух и угрожая кулаком, читает девушкам стихи:
…Не удержать соцветий груши,
И не вернуть и не спасти…
Зачем кулак, большой, опухший
В руке протянутой нести!
Трое взрослых играют на камешке в «пожара».
Четверо приличных, две пары, пьют сухое вино.
Подальше, у самого уреза воды, полулежит на локтях старик.
К большому пальцу ноги привязана леска. Время от времени рыболов подергивает ногой. Ни на кого не обращает внимание.
От яхты отчаливает ялик. Двое матросов гребут, на корме сидит кто-то ослепительно белый.
Публика на берегу настораживается. Встают, кто-то подходит к воде. Лодка с шиком врезается в песок, с шиком выпрыгивает из неё маленький тридцатилетний Плющ. На нем белые штаны, белая рубашка «апаш», шейный платок и фетровая шляпа.
На плече невиданный заморский этюдник.
Реплики:
-Плющик!
-Ничего себе!
-Раздайся море!
-Костик, чтоб ты всрался, где ты взялся?
Плющ приподнимает шляпу, здоровается с поклоном.
Плющ:
-Алиготэ!
Оглядывает публику, задерживает взгляд на женщинах.
Плющ:
-Сколько Лен сколько Зин!
Реплики:
-Откуда такой?
-Где ты сейчас?
-Ну, ты даешь!
Плющ:
-Я сейчас и Никарагуа. А вообще…
Делает знак матросам. Те вытаскивают из лодки сундук, волокут на берег. Извлекают из сундука циновку, раскатывают на песке. Достают невиданные вина и яства. Бокалы на тонких ножках.
Плющ:
-Прошу к столу.
Шаров фыркает:
-шестнадцать человек на сундук мертвеца…
Подходят почти все. Важный человек растерянно оглядывается, подходит тоже. Только мрачный с минералкой остается на месте.
Заяц, огромный, лохматый, лет сорока, без шеи, с покатыми плечами, швыряет перед собой огромные камни.
Заяц:
-Ужасающее состояние!
Оглянулся на столпившуюся публику, с камнем над головой замирает, кладет камень на землю, подходит тоже.
Траяндер:
-Где ты такой ящик оторвал? Дай помацать…
Жаров подходит и поправляет на Плюще шейный платок.
Жаров:
-Не так. Так вот надо.
Савенко, серьезный хохол:
-Я ж тебе говорил. Значит , сбылась мечта идиота?
Плющ:
-Ты, Савенко, прав, как никогда. Все твои , падла, мечтания на мой счет сбылись.
Кричит рыболову.
Плющ:
-Батя, подойдите, пожалуйста, на стакан вино! За удачу.
Рыбак снимает леску с ноги, сбрасывает ее с мотовила и идет, пропуская леску сквозь пальцы.
Все поднимают бокалы, чокаются. У Плюща бокал пустой.
Плющ:
-Я, падла, в завязке. А нет ли у вас, ребята, тюлечки? А то в нашей благословенной чужбине чего только нет…И бананы ел, и пил кофе на Мартинике…А вот тюлечки - днем с огнем.
Публика отрицательно машет головой. Жаров даже похлопал себе по голым бедрам, как по карманам – нет тюлечки.
Рыбак берет бокал за верхнюю часть, степенно выпивает, ищет, куда поставить, протягивает Плющу. Молча , сматывает леску, идет на место.
Реплики:
-Что за брынза? овечка?
-Поц, это мацарелла…
-Шмурдило так себе…
Важный человек:
-Я на Кубе такое пил
-Ветчину надо хавать в темпе вальса, а то заветреет…
Плющ:
-Вы тут, падла, поразвлекайтесь. А мы с этюдником пойдем, понастольгируем. А то- Родина слышит, Родина, падла, знает… неудобно получается…
Уходит за скалки. Матросы отталкивают лодку, гребут туда, куда пошел Плющ. Недалеко, метров пятьдесят.
Публика, прихватив с циновки все, что нужно рассаживается по местам.
Камера идет вслед за Плющом.
За скалкой –такая же бухточка, только поменьше, море пустое – ни лодки с матросами , ни яхты вдалеке.
Плющ, в темных штанах и синей рубашечке, но при шляпе. Сидит , сгорбившись, у маленького этюдника без ножек. Дописывает этюд, надевает штиблеты, уходит мимо пустого пляжа.
Плющ поднимается по тропе , идет по улице.
Двор. Казенная дверь с висячим замком. Полуподвал. Мастерская.
Плохо освещенная комната, 20-25 кв.м., угадывается дверь в другую комнату. Допотопный, из художественного училища, мольберт. На стене – несколько маленьких работ, чистый квадратный холстик, старинная рама на гвозде.
На другой стене – стол, на полу у стола - электроплитка с кофейником.
В углу – неразобранный хлам – холсты, рулоны ,несколько книг, ящик с красками.
Плющ раскрывает этюдник, ставит на стол, разглядывает этюд, прищуривается, голову склоняет влево-вправо, на этюде – море, небо, мыс.
Плющ достает кисточку и решительно вписывает яхту с кривым отражением мачты…
Вынимает из тумбочке тюльку в бумажке, кладет на хлеб.
Закипает кофейник. Стук в дверь и без паузы входит заяц. Выражение лица обиженное.
Сыч:
-Дай три рубля?
Плющ, изумленно:
-Что?
Заяц:
-Извини. Это я машинально.
Плющ:
-понял. Это ты, падла, так здороваешься.
Заяц ходит по комнате.
Заяц:
-Освоился? А новоселье когда?
Плющ подходит к дырке в полу. Доски прогнили, провалились, на дне дырки черный мусор.
Плющ:
-Заяц, у тебя случайно нет шматика доски? Сантиметров, падла, сорок, пятьдесят? Смотри…
Заяц подходит, рассматривает.
Заяц:
-На ближайшей стройке. За трояк целую дадут.
Плющ:
- С тобой всё ясно.
Переминается с нетерпением: дел полно, а Заяц мешает.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик, а не желаешь ли ты, падла, чашечку кофе?
Заяц обижается.
Заяц:
-Я что, кофе сюда пришел пить! Посуда есть?
Замечает в углу пустую бутылку из под портвейна.
Плющ:
-Эту не трогай. Это первая. Первая бутылка в помещении, это, Зайчик, вместо кошки, на счастье.
Заяц:
-С тобой тоже всё ясно. Я чего пришел. Тарасючка зовет на бомонд. Сегодня вечером. Тебя и меня. Там какой-то московский поэт приехал. Будет нами угощать. Тобой. Угостим?
Плющ:
- Чего нет? Хоть похаваем. Только смешить их будешь сам. Понимаешь, зайчик, крупные люди такие же смешные, как маленькие.
Заяц кивает:
-Тогда я пошел. Значит в семь часов.
Смотрит на ноги Плюща. Старые штиблеты, некогда белые, с претензией на уникальность.
Заяц:
-Тапочки помой.
Уходит.
Большая столовая в стиле конца девятнадцатого века. Декаданс. Хозяйка, Алла Тарасюк, ухоженная дама, лет сорока пяти, на ней платье в стиле «кантри»-юбка спиралью, крупные бусы. Гостей – десять-двенадцать. Приличные, улыбчивые, интеллигентные.
Длинный стол, фарфор, столовое серебро. Пожилая женщина-прислуга, что-то носит.
Женщин – трое-четверо - жены гостей. Гости бродят по комнате, рассматривают вещицы.
Входит хозяин, в костюме. Целует жену, еще кого-то, оправдывается.
Хозяин:
-Извините. Я только поздороваться. Пьянка в Горкоме. Опять кто-то из-за бугра, счастливо оставаться.
Алла вздыхает без огорчения, с улыбкой.
Алла:
- И так всегда. Давайте уже усаживаться.
Входит Заяц. Волосы помыты и расчесаны. Клетчатая рубашка.
Заяц, смущенно:
-А Плющика нет?
Алла:
- Костик, уже с полчаса как пришел. Заныкался в библиотеке, надо,говорит, проверить кое-что…картинку подарил. Сейчас…
Выходит и возвращается с этюдом.
Публика рассматривает, Заяц забился в угол.
Реплики:
-Какой тонкий мальчик…
-Южнорусская школа…
-Да как лихо!..
-Ничего не лихо, наоборот, степенно , не по возрасту…
-А что он окончил?...
Входит Плющ.
Плющ:
- Четыре класса советской школы, что на Пересыпи.
Алла Артошкину, торжественно:
Алла:
-Позвольте, Александр, представить нашего самородка. Костик, это Александр Артошкин из Москвы, известный поэт.
Плющ, невпопад:
-Большое спасибо.
Артошкин, солидный хитроватый человек, улыбается.
Плющ опомнился:
-Да, да, конечно. Журнал «Юность».
Артошкин:
-скорее, «Сельская молодежь»
Плющ:
-Еще лучше, как-то ближе.
Кланяется.
Плющ:
-Извините, заяц зовет.
Подходит к зайцу.
Заяц:
-Смотри, Плющик, какая чудовищно красивая женщина. Вон с тем бородатым.
Плющ:
-Я, зайчик, смотреть не буду. Потому что: если мужчина повернул голову в сторону женщины на сорок пять градусов , он обязан идти за ней. А мне недосуг.
Заяц:
- не поворачивай, кисло мне в борщ!
Отходит и забивается в угол.
Рассаживаются. По левую руку Плюща - Заяц, по правую – Артошкин. Бородатый провозглашает тост:
-Ну… за то, чтобы рука Москвы была такой приятной, как сегодня. За московского гостя.
Артошкин сидя кланяется.
Заяц:
-Водочка любит быть холодненькая, и сразу.
Выпивает залпом.
Смех.
Дама:
-Как мило.
Застолье в разгаре.
Разговоры:
-Иду я из Чека в Зэка…
Артошкин недоумевает.
Гостья:
-У нас газета так называется. Зэка- это знамя коммунизма. А Чека - Чорноморська Комуна.
Артошкин:
-Остроумно.
Гость:
-А навстречу мне старый еврей… и спрашивает:- как проехать на Фонтан?
Другой гость:
-А у Изи в сборнике стихи, посвященные Лорке. Ну вот. Коляду знаете? Директор издательства. Генерал в отставке. Вот Коляда и спрашивает:- а кто такая Лорка? Я говорю:- Федерико Гарсиа Лорка, Иван Иванович, испанский поэт,- а чи він прогресивний?- его расстреляли фашисты,- оце добре!
Все смеются.
Первый гость:
-А еврей говорит:- ой, мне не надо на фонтан!
Опять смеются.
Одна гостья другой:
-Я тебе бурду последнюю принесла.
-Ой, спасибо. У Аллочки оставь. Я потом заберу.
Третий гость:
-Я Мандельштама приобрел. В большой серии.
-Что, вышел, наконец?
-Ну да, с предисловием Дымшица.
-И почем?
-Семьдесят.
-Так по-божески…
Входит человек лет пятидесяти, худощавый, бородатый , веселый.
Заяц недоброжелательно:
-Привет Абстракционистам
Соколов:
-Здравствуйте, Заяц.
Дама, Артошкину:
-Вы видели фильм «Возвращение святого Луки»? Так вот Олег сделал эту самую копию с Франса Гальса. Хоть по профессии абстракционист.
Артошкин кивает.
Соколов:
-Костик, и ты здесь? Они тебя развратят. Я, когда пил, в таких домах знаешь, какие погромы устраивал!...
Алла:
-Ты тогда б на меня не нарвался. Где б ты был!
Плющ:
-Я, Олег, сам по себе.
Молодой хохмач:
-Костик у нас вообще…отрезанный ломоть.
Плющ:
-А ты, Боря- обрезанный ломоть…
Все смеются:
-Да, Боря, это тебе не КВН!
Соколов:
-Валить тебе надо, Костик, куда подальше. Хоть в Израиль. Затопчут тебя здесь.
Плющ:
-Я бы, Олег, подался, только не знаю, падла, где голландское посольство. Господа, вы случайно не знаете?
Все смеются, Алла подходит, ерошит Плющу волосы.
Заяц, угрожающе:
-Ужасающее состояние!
Соколов:
-Давай, заяц, давай! Покрой эту банду!
Алла:
-Соколов, говори тост!
Соколов:
-Мне минералки. Тост у меня всегда один - за Аллочку!
Все аплодируют.
Заяц:
-Женщине, как бабе, надо дарить цветы!
Смех.
Дама:
- Как мило!
Плющу неловко рядом с Зайцем – на них все время смотрят, он выбирается из-за стола, подходит к окну.
Плющ:
-Аллочка, сколько смотрю, столько удивляюсь- какой у вас приятный вид , падла, на жительство.
Гости, о примеру Плюща , выползают из-за стола. Заиграла музыка . АББА.
Алла:
-Товарищи дорогие! Кто видел «Крестного отца»?
Возгласы:
-нет…
-откуда…
Алла, торжествуя:
-Тогда пройдемте в гостиную. Я поставлю, Александр…
Артошкин:
-Я видел. Да мне и уходить скоро. Завтра рано в аэропорт.
Все уходят в смежную комнату.
Хохмач Боря:
-Алла, у тебя какой видеомаг?
Алла пожимает плечами.
Алла:
-Сони.
В комнате остаются Артошкин, Заяц и Плющ. Возвращается Алла, Заяц наливает полный бокал вина.
Заяц:
-Шуми, шуми, послушное шмурдило…
Алла:
-Почему Шмурдило. Венгерский токай.
Заяц, Артошкину:
-Вития, поставь стакан!
Артошкин с любопытством наполняет бокал.
Заяц:
-Нет. Это Тарасючкин стакан! И вообще, бокал. А ты от себя поставь! Витие! А ты знаешь, что поэзия это образ? Смотри:
Тропинка осенью покрыта,
Я у разбитого корыта.
Жизнь полна трагической символики. Ужасающее состояние!
Плющ подходит, рывком пытается поднять Зайца. Заяц рычит. Создается угрожающая ситуация.
Алла:
-Я бы нашла ему место. Только он ведь буянить будет.
Плющ:
-Сейчас я его вырублю.
Наливает полстакана водки.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик, выпей за Плющика.
Заяц выпивает и кладет голову на стол.
Алла впереди, следом Артошкин и Плющ волокут Зайца.
Плющ и Артошкин у подъезда.
Артошкин:
-Где-то здесь должна быть гостиница «Одесса»
Плющ:
-А, Лондонская. Я провожу. Мне, падла, почти по дороге.
Идут по ночной улице в неловком молчании.
Артошкин:
-Костя, а как бы нам… вмазать?
Плющ:
-Так уже, падла, поздно. Темно. Далеко. Хотя, что я говорю. В той же Лондонской. У швейцара. Только дорого. И мне не даст, скажет:- ты куда, падла, такой маленький…
У Гостиницы.
Артошкин:
-Посиди, Костя, на лавочке . Я сейчас.
Ночной бульвар. Ни души, ни звука. Только в порту что-то лязгнуло, да взвыл буксир.
Подходит Артошкин с бутылкой.
Артошкин:
-Как насчет из горла?
Плющ:
-Само то.
Делают по глотку. Вдали, где-то у памятника Пушкину, раздалась песня. Широкий поставленный тенор поет жалобно и страстно.
Артошкин:
-Что это?
-А, это Карузо.
Артошкин:
-В смысле?
Плющ:
-Валера Ободзинский.
Артошкин:
-Как, тот самый?
Плющ:
-Ну да. Он что-то не поделил с партией и правительством. Теперь ходит, переживает…
Песня удалилась и умолкла.
Артошкин, глотнув:
-Сказочный город.Как подумаешь о Москве…бр-р…бегут, толкаются, врут. Вот бы хибарку какую над морем. У тебя, Костя, случайно нет хибарки над морем?
Плющ:
-Нет. И ни у кого нет. Это все мансы-сеансы. Сказочки, падла, для москвичей.
Артомшкин, смеясь:
-Ну, тогда не так обидно. А ты правда хороший художник?
Плющ, глотнув:
-Все, Александр, относительно. Как посмотреть.
Артошкин:
-Ты хоть член Союза?
Плющ:
-Нет, рылом не вышел.
Артошкин:
-А вступить не пробовал?
Плющ:
-Я тут вступил недавно. На Дерибасовской. Представляешь, ночь, тишина. Как теперь. Перехожу дорогу, а на мостовой – куча лошадиного дерьма. Откуда, в мирное время?...мистика на грани фантастики…
Артошкин:
-А на что живешь?
Плющ:
-Ребята, падла, которые члены худфонда, отстегивают часть заказов. Неофициально. Хотя все знают.
Артошкин:
-Любят тебя, наверно…
Плющ, смеется:
-Непременно. И хвост оставили, и, падла, гриву…
Артошкин:
-Приезжай в Москву. Я тебе выставку устрою. В редакции.
Плющ:
-До Москвы еще добраться надо. И расположиться.
Из темноты выступили четверо. Садятся по бокам, на скамейку. Один стоит перед Плющем и Артошкиным.
Грабитель:
-Никак не вчуняю: сидите среди ночи. Одни. И не страшно?
Плющ:
-Так чего, падла, бояться. Все свои.
Грабитель:
-А раз свои, так давайте, без шухера, карманчики вывернем.
Плющ:
-Прошу прощения. Я бы вывернул, только товарищ – гость из Москвы. Некрасиво получится.
Артошкин прижимает бутылку к животу.
Грабитель смеется, протягивает растопыренную пятерню к лицу Артошкина.
Плющ звенящим голосом:
-одну минуточку.
По рыбам, по звездам проносит шаланду:
Три грека в Одессу везут контрабанду.
На правом борту, что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки, Папа Сатырос…
Плющ читает все стихотворение, иногда сбиваясь, иногда вставляя «падла». Все замерли, сначала от неожиданности, потом – увлеклись. С каждой строфой Плющ читает всё лучше.
Из темноты голос:
-Эу! Сева! Что ты там телишься?
Сева:
-Ша!
Стихотворение затихло.
Сева:
-Давай, пацан, еще.
Плющ в замешательстве. Похоже, он других стихотворений не знает.
Артошкин:
Друг мой, друг мой. Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль…
Подошли еще несколько грабителей. Артошкин читал хорошо, лучше Плюща. Дочитал «Черного человека» до конца. Грабители долго молчали. Наконец, опомнился Сева.
Сева:
-Дай жлекнуть. Ну пацаны, спасибо. Не знал, что кроме Карузо есть еще люди. Короче: если что, скажете – сам Сева за вас мазу тянет. Ну, мы поканали…дела.
Грабители растворились в темноте.
Артошкин:
-Да-а… Если б мне рассказали такое – не поверил бы. Решил бы, что это одесские…как ты говоришь? Мансы.
Плющ:
-Да я и сам, если честно, немножко в недоумении…
Сквер за оперным театром. Пале Рояль. На стене из ракушечника развешаны картины небольшого и среднего размера. Одна большая – метр на метр. Всего – штук двадцать. В начале экспозиции – вывеска на фанере: «Плющик и Зайчик».
Плющ и заяц стоят у стены , как перед расстрелом. Напряженно смотрят перед собой. Руки свисают.
Пасмурно. Выходной день. Публики немного- человек десять своих, остальные – прохожие. Подошел и постоял небольшой отряд пионеров. Несколько приезжих с фотоаппаратами. Щелкают.
Реплики:
-Ничего себе!
-Надо же!
-Что это?
-Вот это Париж!
-Кто, интересно разрешил?
-Храбры хлопцы!
-Подсудное дело!
-И ничего особенного.
-Художники от слова «худо».
-Смысла нет, я думала – абстракционизм.
-А что это – Плющик и Зайчик?
-А вот стоят. Штепсель и Тарапунька.
-Зайчик- это маленький?
-Наоборот, здоровый.
-Нихрена себе! Это целое кенгуру!
Словом, аттракцион.
Заяц:
-Ужасающее состояние! Быдло!
Плющ:
-А вон и знатоки. Специалисты, падла.
С двух сторон – от театра и от Екатерининской подходят молодые люди с красными повязками на рукаве «Дружинник».
Человек шесть. Среди своих легкое волнение. Неубедительный женский голос:
-Сатрапы!
Мужской голос:
-Не трогайте пацанов!
Язвительный голос:
-Искусство принадлежит народу!
Вдали остановились двое милиционеров. Смотрят с любопытством. Дружинники подходят, рассматривают работы. Плющ сидит под стеночкой, подстелив газету. Один из дружинников садится рядом. Он очень похож на ночного грабителя Севу.
Плющ:
-Здорова, Сева.
Дружинник:
-Я не Сева, я Володя.
Плющ:
-Ну, все равно.
Володя:
-Ты художник? А отчего же ты так плохо рисуешь?
Плющ:
-Прошу прощения, так получилось.
Володя:
-Может, я чего не понимаю… Мне Шишкин нравится.
Плющ:
-Мне, падла, тоже.
Володя:
-Слушай…как тебя…
Плющ:
-Плющик.
Володя:
-Слушай, Плющик, объяснять же надо, нам темным. Ты не хочешь лекции почитать. В Техникуме?
Плющ:
-А в каком?
Володя:
-В автодорожном
Плющ:
-Не, не хочу.
Между тем группа поддержки увеличилась. Приходят, приносят вино. Распивают, правда, с оглядкой. Все, кроме Зайчика. Заяц ищет глазами , что бы швырнуть… Хватает свою картину, метр на метр, бросает оземь.
Заяц:
-Ужасающее состояние! Не готов народ к восприятию.
Его увещевают, говорят «готов». Володя поглядывает на Сыча без удовольствия.
Плющ, поднимается:
-Пойду, падла, унимать.
По дороге берет у кого-то бутылку, выпивает половину. Подходит к Зайцу.
Плющ:
-Зайчик, Зайчик. Пойдем пройдемся. К Тарасючке зайдем. Похаваем.
Заяц:
-Что еще остается художнику! Фаворитизм!
Едва Заяц произнес это непонятное слово, подъехала милицейская машина. Лейтенант смотрит на Зайца с восхищением.
Лейтенант:
-Здоровый какой… Прыгай, Зайчик, в машину.
Заяц, на удивление всем покорно залазит в газик.
Сержант, лейтенанту:
-Жора, а вот еще один бухой.
Плющ:
-Я, падла, не бухой.
Сержант:
-Еще матерится.
Хватает Плюща за рукав. Плющ растерянно озирается. Находит дружинника.
Плющ:
-Сева! Тю! Володя! Проследи, будь другом, чтоб ребята собрали работы.
Володя:
-Будь спок.
Плющ садится в машину, публике:
Плющ:
-А все-таки она вертится!
Сержант:
-Давай, давай. Коперник нашелся!
Пляж. Завсегдатаи. Посторонних нет. Только рыбак с леской на ноге, да одинокий человек над минеральной водой.
Появляется Плющ.
Савенко, Траяндер, Жаров поднимаются ему навстречу.
Савенко:
-Привет героям! Чем кончилось?
Плющ:
-А ничем. Бабки отобрали, и спать уложили. Телегу обещали на работу, я признался, что печник. СМУ номер шестнадцать.
Траяндер:
-А бабок много отобрали?
Плющ:
-Рубль семьдесят.
Жаров:
-Хоть отметелили?
Плющ:
-Не.
Жаров:
-Ну, не интересно.
Плющ:
-И что характерно, я же не бухой. Думал, не засну. Заснул, как миленький. А Зайчик выступать стал…
Жаров, с надеждой:
-Метелили?
Плющ:
-Не. Паспорт отобрали. Сказали:- если ты, падла, такой гениальный, нарисуешь нам портрет Дзержинского, Феликса Эдмундовича. Кстати, он не приходил?
Жаров:
-Дзержинский?
Савенко:
-А вот он…
В глубине пляжа, под обрывом, на груде камней, навороченных в «ужасающем состоянии» спит Заяц.
Плющ:
-Борисов, падла, Мусатов. Уснувший мальчик. Кстати, мальчики, а работы собрали?
Савенко:
-У Тарасючки работы. Все нормально.
Плющ:
-Большое спасибо. Жаров, а это ты кричал: «искусство принадлежит народу»?
Жаров:
-А что?
Плющ:
-Ничего. Остроумно.
Траяндер:
-А я вот не пришел. Принципиально. Балаган все это. И вообще, пацаны, вам не страшно со мной общаться?
Плющ:
-Страшно. Но приходится.
Траяндер:
-Да я серьезно. КГБ у меня на хвосте. Гадом буду. На той неделе позвонили:- Траяндер, говорят, зайдите завтра на Бебеля пять, в десять часов утра. Я, конечно, перехезал, но спрашиваю:- подмыться сухарями?
-Нет, говорят. Сами подмоем, если надо.
Жаров:
-А что, за тобой что-нибудь есть?
Траяндер:
-Нет, так найдут. Литература кое-какая… Так вот, прихожу, и сразу к начальнику, полковнику. Отпихнул дежурного и зашел. Кик налево, кик направо - он один. Достаю внаглую лопатник, отстегиваю стольник.- Вот, говорю, выставка Траяндера через месяц, а это - пригласительный, на две персоны. Он клипае очима, а я тикать. Пока тихо, но зухтер, чувствую, бродит вокруг, как одинокая гармонь.
Жаров:
-Кому ты всрался! Если отлавливать всех дискоболов, вроде тебя, кто на зоне пахать будет…?
Траяндер отходит, обиженный.
Плющ:
-Траяндер, я завтра с утречка подканаю к тебе в мастерскую, дело есть.
Траяндер, вяло:
-Давай.
Жаров достает из-под штанов и рубашек бутылку вина и стакан.
Жаров:
-Плющик, держи. Траяндер, не обижайся. Давайте за героя нашего времени, первого художника Одессы.
Плющ:
-Ничего я не первый. Вон первый валяется – указывает на Зайца.- А я – только на очереди…
Выпивают по кругу.
Мастерская Траяндера. Старинная мебель, горшки , самовары, подсвечники, холсты ,мольберты.
Траяндер пишет натурщицу. Натурщица ерзает, почесывается, сидит плохо. Траяндер сердится.
Траяндер:
-Сонечка, а по жопе?
В углу в кресле у журнального столика Савенко рассматривает альбом Пауля Клее.
Траяндер бросает кисти.
Траяндер:
-Что за день! Одевайся, фуцерша.
Обращается к Савенко
Траяндер:
-Кого это несет!
Входит Плющ.
Траяндер:
-А, Плющик, проходи.
Достает три рюмки и бутылку коньяка.
Савенко:
-ты сказал: водку пить.
Траяндер:
- А где я тебе водку возьму!
Плющ:
-И похавать, если можно.
Траяндер:
-Борщ будешь?
Плющ:
-Борщ, Траяндер, мечта моей жизни.
Траяндер:
-Соня, борщ подогрей.
Соня:
-Не нанималась. Да он еще теплый.
Соня ставит кастрюлю на стол. Плющ смотрит в декольте.
Плющ:
-У ней… такая маленькая грудь…
Соня:
-Некогда мне тут с вами. Мне надо чесать. Ехать далеко.
Плющ:
-Сонечка, в чем проблема? Если ехать далеко, чеши здесь.
Траяндер, смеется.
Траяндер:
-Оставь ее. Давай, Соня, вали. Мацюку привет.
Савенко помалкивает. Выпили .Едят борщ.
Плющ:
-Траяндер, а где у тебя то кремневое ружье? С сошками. Карамультук. Не сдал никому?
Траяндер:
-Да нет, дома. А что?
Плющ:
-Хочу приобрести.
Траяндер:
-Триста.
Плющ:
-давай, начнем со ста пятидести.
Траяндер:
-Так у тебя все равно нет.
Плющ:
-Вот именно. Не одолжишь ли ты мне, Траяндер, четвертак? А то я начала уже сдавать свои коллекционные железки на Староконном. Топорик сдал английский…
Савенко:
-Коробченко сказал, чтобы и духа Зайца не было в Худфонде. И твоего, само собой. Что вы налили воду на мельницу империализма.
Траяндер вздыхает:
-Костик, мне этого долбанного Маркса еще делать и делать. Так что бабки будут, хорошо, если через месяц. Последний тридцатник Соньке только что отстегнул.
Плющ:
-Как же ты, бедный, живешь?
Савенко:
-Мне дали сказки, двенадцать единиц. Если по третьей категории - хорошо набежит.
Траяндер:
-так отдай Плющику штуки три.
Савенко:
-Нельзя. Они же его руку знают. Будет завал. И у него и у меня. Мне то не страшно…
Стук в дверь. Входит Брандгауз, красивый, как Пастернак. Увидел застолье.
Брандгауз:
-О, хорошо. Пора дать по чану.
Находит стакан, наливает половину.
Брандгауз:
-Алиготэ!
Выпивает.
Траяндер:
-Плющик, а зачем тебе деньги?
Плющ собрался отшутиться, но неожиданно для себя, обиделся.
Плющ:
-Ладно. Я, мальчики, пошел.
Брандгауз:
-Костя,подожди. Я с тобой.
Оборачивается:
-Все было очень вкусно.
Выходит вслед за Плющом.
Плющ и Брандгауз идут по улице.
Брандгауз:
-Ты, я понял, в замазке?
Плющ:
-Как всегда.
Брандгауз:
-Я тоже. Падшие женщины резко вздорожали…
Плющ, смеясь:
-Сочувствую. Наверно, в Аргентине неурожай, падла, бобовых.
Брандгауз:
-Тебе смешно. Па-де-де?
Плющ:
-В смысле?
Брандгауз:
-Это значит – на двоих. Сам придумал. Чтоб не пить кодлом.
Плющ:
-По стакану, не больше.
Смотрит на солнце.
Плющ:
-Тем более, еще, кажется, утро…
Брандгауз:
-Утро вечера всегда мудренее. Пошли в винарку на Тираспольской.
Винарка. Прилавок. Яркая блондинка. Плющ и Брандгауз поднимают стаканы.
Брандгауз:
-Хай живе! А поехали, Плющ, на халтуру. Наколка есть. Осталось только договор подписать.
Плющ:
-А что вдруг? Мы с тобой вроде и не кореша.
Брандгауз:
-Вот именно. Кореша, Плющик, у меня в печенках сидят. Надоели, как горькие редьки.
Плющ:
-Тоже верно. Вот я не антисемит, а как пообщаешься с Траяндером, так очень хочется… Ой, Брандгауз, извини.
Брандгауз:
-Ничего, аида-поц хуже врача, как говорят в народе.
Плющ:
-А что за халтура?
Брандгауз:
-Иллюстративные плакаты, в основном. Сорок штук. У тебя со шрифтами как?
Плющ:
-Нормально.
Брандгауз:
-Еще – большой Лукич. Андреевский. Два на полтора. И, может быть, задник для клуба. Штуки на две наберется. Па-де-де.
Плющ:
-Пополам, значит? Годится. За три недели управимся.
Брандгауз:
-Не кажи «гоп». Как пойдет.
Плющ:
-Когда едем?
Брандгауз:
-Завтра с утречка. А что - краски есть, эскизы есть. Тебе только тапочки помыть.
Плющ чешет затылок. Уж больно все неожиданно.
-А где это?
Брандагуз:
-Бессарабия, сто двадцать километров. Коло моря. На мотоцикле поедем.
Плющ:
-Годится.
Мотоцикл едет по шоссе. Слева сквозь хаты временами сквозит море. Справа – виноградники, кукурузные поля…
Гауз в каске. Плющ сзади. На багажнике – большая сумка с привязанной сверху папкой – краски и эскизы.
Мотоцикл останавливается. Гауз снимает шлем.
Плющ:
-Сломались?
Гауз качает головой, неодобрительно поглядывает на мотоцикл.
Гауз:
-Не едет. По чану надо дать.
Плющ озирается, указывает на строение впереди.
Плющ:
-Вон, кажется, чайная. Поехали.
Гауз машет головой.
Гауз:
-Не поедет. Придется самим.
Сельская чайная.
Плющ:
-Два стакана белого.
Гауз:
-Три. Неужели ты не понимаешь, что мне нужно два. По весовой категории.
Плющ:
-Понятно. Мотоцикл, падла, опохмелить…
Небо заволокло, блестит мокрое шоссе, красиво, но опасно. Мотоцикл остановился.
Плющ, сочувственно:
-Опять по чану?
Гауз трагически разводит руками.
Гауз:
-Где?! Дороги нет. Давай хоть в посадку, там посуше, и подумаем.
Посадка уходит от шоссе под прямым углом, вдоль раскисшего проселка. Трава в посадке почти сухая, дождь не сильный, воды сползает по стволам.
Плющ что-то разглядел в глубине посадки.
Плющ:
-Пойдем, посмотрим.
Впереди – несколько десятков ульев, армейская, но небольшая палатка. Из палатки выглянул хмурый дедок с короткими усами и круглыми щечками. Голова деда исчезла, он начал выползать задом, волоча за ремень ружье.
Дед, равнодушно:
-Стой, стрелять буду.
Выпрямляется, растирает поясницу.
Дед:
-Кто будете такие?
Плющ:
-Да мы, дедушка, путники…
Дед:
-Стой, стрелять буду. Йисты хотите? Ото ж. Тоді йхайте до кінця посадки, там буде село. У третий хаты, коло почты, возьмете белого вина –скажете- для дяди Феди. И – сюды. Тильки – на вашу душу. В мене грошей нема.
Гауз с тоской смотрит на раскисшую дорогу.
Гауз:
-Так не проехать.
Дед:
-Один проїде. Побоку. Вот ты.
Дед ткнул пальцем в Плюща.
Плющ:
-Да, я, дедушка, не умею.
Дед задумался:- тодi ты!
Плющ:
-А что, Гауз, может, правда…
Гауз, матерясь, выводит мотоцикл на дорогу. Балансируя, отъезжает.
Дет из вежливости пытается говорить по-русски. Раскладывает костер из сухих веток, плющ помогает.
Дед:
-Вот я тут сторожу вулики. Улии, значит, а знаешь, какой я був хозяин? Господарство у меня было-во!
Дед грозно посмотрел на Плюща.
Плющ:
-А где ж воно?
Дед поник:
-Погорив. Вщент погорив.
Плющ:
-А как?
Дед:
-А так. Ляглы спать. Я до Гани, а вона не дае. Я знову до Гани, а вона знову не дае. Повернулась сракою и спыть. Что делать? Лежу соби. Дивлюсь – щось блищить. Я кажу: «Гана!», а вона: «Га?» - «Хрин тоби на! Хата горыть». Повыскакували, а хата сгорила.
Председатель утром приехал. Посмотрел и говорит: «Вот тебе, Федя, за все наши грехи». Заплакав, достал из кармана пять рублив, и каже: «НА!».
Плющ:
-Дядя Федя, а сколько стоит улей?
Дед с подозрением прищурился.
Дед:
-Вулык? А зачем тебе?
Плющ:
-Так… Может куплю… Поговорим.
С ревом выскочил из грязи забрызганный Брандгауз, прислонил мотоцикл к дереву, победоносно вытряхнул из холщовой сумки три бутылки мутного самогона.
Горит костер, дождя нет, проступают сумерки. Легко пьется самогонка из чашки, стакана и горла. На тряпочке- кривые огурцы, помидоры, белый хлеб, и жареные караси, и черная редька.
Дед:
-Хиба це редька! В моем господарстве такая редька була! Вырастил я как-то для областной сельскохозяйственной выставки. Чтоб и колхоз прославить и себя не забыть. Ну, вырастил, и тащу. А вона не лизэ. Кажу: «Ганя,помоги!». Ганя вчепилась в мене и тащим. Не лизэ. Внучка из школы прийшла. Кажу «Маруся, помогай!». Ну вона в бабу вчепилася. Не лизэ. Тут Полкан над вухом як гавкне! Мы уси и попадали. Вот какая редька була! Як твоя голова. Ни, як твоя.
Помолчали, дождь опять зашевелился.
Плющ:
-Дядя Федя! А знаешь Коцюбинського?
Дед:
-Который с бази? То вин Коцюба.
Плющ:
-Да нет. Слухай:
«Ідуть дощі. Холодні осінні тумани клубочаться угорі. Опуская на землю мокрі коси. Пливе в сірі безвісті нудьга,пливе безнадія, і стиха хлипає сум… Нема простору, нема розваги… »
Дядя Федя вытаращил глаза:
-Ух Ты! Та после таких слов! Все, хлопцi, я з вами! Погорiв, так погорiв! Малювати буду, вiрши складать буду,пiснi спiвать буду! А вулики зараз геть на дорогу повикидаю!
Костер догорает, угасает песня:
Не дозволю вдову брати,
Не дозволю
Вдову браты,
Вдова вмие чаруваты…
Палатка. Спит Гауз. Спит Плющ. Дядя Федя ворочается, сучит ногами по стенке палатки, что-то бормочит. Ружье под боком, мешает. Дядя Федя выбрасывает ружье наружу. Снова укладывается ,вздыхает.
Дядя Федя:
-Идуть дощи…Нема простору, нема розваги…
Деревенское подворье. Дом, куры ,утки. Надя, колхозница лет сорока, открывает перед Плющом и Гаузом дверь хаты. Сени. Дверь второй половины открывается, на пороге в чем-то белом женщина неопределенного возраста, нечесаная и страшная.
Женщина:
-Гры-хы-мы-нык…
Надя:
-От, холера!
Заталкивает женщину обратно в дверь. Женщина смеется, заливается. Пальцы левой руки складывает в колечко, ладонью правой- по колечку похлопывает.
Надя:
-Маруся, цить, бо вбью!
Оправдывается:
-Це сестра моя. Вона немая. И трошки божевильна. Вы ее не бойтесь, она не придет.
Плющ:
-Ничего себе.
Входят в комнату. Две кровати с плюшевыми покрывалами, с горой подушек. Стол, две табуретки. На стене ковер. Иван царевич скачет на сером волке… Фотографии на стене. Красивая картина.
Надя поливает кровати, и все вокруг одеколоном из флакона.
Надя:
-Тут вам будет хорошо.
Гауз:
-А вы где будете?
Надя:
-Я туточки, у летний кухни. Если что надо…
Смотрит на Гауза со значением.
Плющ кидает на пол авоську с вещами, завернутыми в газету. Садится на высокую кровать, подпрыгивает.
Плющ:
-Балдеть!
Гауз морщится:
Навоняла одеколоном эта Надя. Голова болит. Пойду проветрюсь.
Плющ:
-Давай. А я пока, падла, подумаю что-нибудь о смысле жизни.
Ложится на кровать, закрывает глаза.
Входит Гауз с газетным свертком и банкой вина. Плющ открывает глаза. Гауз кладет сверток на стол, сдирает газету. Кусок балыка, с полкило.
Плющ:
-И это все, что осталось от нашей русалки?...
Гауз молча вливает вино в рукомойник, висящий у двери.
Плющ:
-Интересно, падла.
Берет со стола кружку, приподнимает ею штырь рукомойника. Вино течет.
Плющ:
-Кажется, обустроились.
Сцена сельского клуба приспособлена под мастерскую. Пол застелен холстиной, на полу банки с красками, ведра, коробки, кисти, флейцы, инструменты. Пачка натянутых холстов у стены. Один в работе, прислонен, табуретки перед ним. На табуретке Плющ. Гауз красит что-то на холсте, лежащем на полу. Плющ завершает плакат, обводит, бликует. Встает, отходит, щурится. Закуривает трубку, подходит к Гаузу. Гауз недовольно кряхтит. В зале раздаются шаги. Плющ выглядывает из-за занавеси.
Плющ:
-Парторг. С утра пораньше. Гауз , выставь готовые плакаты получше. На обозрение.
Гауз суетится, выставляет. Входит парторг в сером хлопчатобумажном костюме, в серой кепке. Ему лет сорок.
Парторг:
-Пожару ще не наделали?
Плющ пыхтит трубкой:
-Нет еще, Николай Иванович. Вот здесь – почти, падла, готовые. Осталось только…
Николай Иванович мрачно смотрит на плакаты. Потом на Гауза. Потом на Плюща. Пауза. Наконец, кивает Плющу.
Николай Иванович:
-Пишлы.
Разворачивается, уходит. Плющ следом. Спрыгивают со сцены, выходят на улицу. На улице утро, длинные тени. Пацанчик с велосипедом.
Николай Иванович, пацану:
-Бежи до Гали, хай несе ключи.
Мальчик оттолкнулся босой пяткой, поехал. Плющ с парторгом подходят к маленькому домику с надписью «КООП продовольчi товари».
Одновременно, запыхавшись, подходит крупная продавщица Галя. Галя торопливо отпирает висячий замок, Плющ с интересом разглядывает её формы. Тесный магазин. Продукты, мыло, гвозди.
Николай Иванович:
-Дай мені, Галочко, пряників, та ще одну…тю! Дві косушки. Отак буде.
Мастерская.Брандгауз расхаживает, с ненавистью смотрит на плакаты. Появляются Плющ с парторгом. Николай Иванович достал из кармана стопку и обтер кепкой.
Николай Иванович, Гаузу:
-Той! Иды сюди!
Показывает ногой на плакаты.
Николай Иванович:
-А оце- бильше мени не показуйтэ. Пока не закончите. Я все равно ни хрена не понимаю. Комиссия примет.
Гауз:
-Я не пью.
Николай Иванович:
-Вин що, больный?
Плющ:
-не трогайте, Николай Иванович. Человек, может быть, в завязке.
Николай Иванович, с уважением:
-Давно?
Плющ:
-Уже… с восьми утра.
Выпивают по очереди. Закусывают пряниками. Брандгауз тоже ест пряник.
Николай Иванович:
- Був я простым механизатором. Потом бригадиром. Все у меня було. Так нет – выбрали парторгом. Курча доля! За тою работою и пьянку забросил, и блядки! Бо нельзя:- противоречит линии партии и правительства!
Гауз:
-А налейте мне тоже.
Ночь. Море шумит. По пляжу идут двое. Слабый свет, может быть от боцманской, будки освещают Плюща и продавщицу Галю. Плющ галантно придерживает Галю за талию, весело прибалтывает.
Плющ:
-Ты меня, Галочка, не любишь, не жалеешь. Разве я, падла, немножечко не красив…
Галя, смеется:
- Ой, та вы що! Вы… такий гарненький, та вусатенький…Немов хрущик!
Уходят из освещенной части пляжа. Голоса.
Галя, задыхаясь:
-Нэ трэба, нэ трэба…
Плющ, шкодливо:
- Треба, треба…
Возня, шорохи…
Галя:
-Ой, божечки! Тут насрано. Давайте откотимся.
Деревенская площадь. Правление колхоза «Путь Ильича». На крыльце стоит Николай Иванович. Смотрит вдаль.
Подъезжают на мотоцикле Гауз и Плющ. На багажнике- новые сумки. Переполненные чем-то.
Плющ соскакивает с заднего сидения, идет к крыльцу. Гауз следом. Николай Иванович смотрит, не узнавая. Он далеко. Эпизод с художником завершен.
Плющ:
-Николай Иванович, хорошо, что застали. Мы попрощаться. Большое спасибо.
Подошедший Гауз пытается пошутить.
Гауз:
-Все было очень вкусно.
Николай Иванович:
-Нема за що… Что вкусно?
Плющ протягивает руку парторгу, следом Гауз. Он умудряется сунуть в карман парторгу сторублевку.
Николай Иванович:
-Ну, бувайте…
Художники отъезжают. Николай Иванович смотрит вслед, сует руку в карман и вытаскивает сторублевку. Лицо его печально.
Николай Иванович:
-Хлопцi-i! За что-о?
Мастерская Плюща. За окнами очевидная осень. В мастерской перемены – прошел ремонт. Появилась новая мебель- старинный стул, диван темного дерева. Плющ пишет картину. Отвлекается, набивает трубку. Подходит к окну. За окном дождь. Плющ вздыхает, берется за кисть. Стук в дверь. Плющ невнятно матерится, открывает.
Вбегает мокрый Жаров с поднятым воротником пиджака. Втягивает за руку молодую девушку, по виду – девку из пригорода. Девка на девятом месяце.
Жаров:
-У тебя все, не как у людей. В городе – солнце, люди счастливые, голубоглазки… а стоило выйти из трамвая…
Плющ:
-А кто тебя просил выходить?
Смотрит на девушку.
Плющ:
-Здравствуйте. Присаживайтесь, вот на стул. Костя, можно просто Плющик.
Девушка одичало молчит. Плющ вопросительно смотрит на Жарова.
Жаров:
-Тебя как зовут?
Девушка:
-Женя.
Плющ:
-И что ты, Женя, хочешь нам рассказать?
Жаров вынимает из внутреннего кармана пиджака бутылку вина, ставит на стол.
Жаров:
-У тебя новая мебель. Прибарахлился.
Плющ:
-Не. Это настоящая. С помойки. Еле дотащил. Спасибо, ханыга помог. За рубчик. Вот ты мне, Жаров, скажи- как бы мы жили в этой стране, не будь ханыг.
Жаров:
-Чего, чего, а…
Женя:
-Все вы козлы вонючие.
Плющ:
-Интересно. А можно поподробнее?
Включает плитку, наливает воду в кофейник. Достает из тумбочки кусок сыра, банку с медом, хлеб.
Плющ:
-сейчас похаваем и ты расскажешь.
Жаров пытается проткнуть пробку черенком кисти.
Плющ:
-Оставь кисточку в покое.
Снимает с полки штопор, достает стаканы.
Плющ:
-Ты, Женечка, надо полагать, не будешь, а то урод родится.
Женя:
-Все вы уроды поганые.
Плющ глянул на ее ноги в мокрых тапочках. Вынес из спальни шерстяные носки и галоши.
Плющ:
-Натяни, Женечка. В таких ситуациях что нужно: шерстяные носки и кусок сыра. Очень помогает.
Женя заплакала. Со слезами полилась и история.
Женя:
-Я тут, на Слободке, у тетки жила. Работала себе. Прием стеклотары. А как приключилось…
Плющ:
-Матросик?
Женя сжала губы и засопела.
Жаров протянул Плющу стакан с вином.
Жаров:
-Алиготэ!
Пока они пили вино, Женя пришла в себя.
Жаров:
-Ну?
Женя:
-Я тетке обещала- как рожу в отказ пойду. В роддоме оставлю. Ничего. Терпела. А сегодня…
Женя опять заплакала. Потом пришла в ярость. Вцепилась двумя руками в стул.
Женя:
-А вот что хотите делайте, хоть по пузу кулаком, а я отсюда никуда не пойду!…
Плющ нарезал сыр, хлеб, воткнул ложку в банку с медом. Разлили чай.
Плющ:
-Женечка, придвигайся.
Жаров:
-Шуревич завязал. Ты в курсе? Прохожу утром мимо его окна, и вижу картину. Шуревич пьет кефир из горла. Потом взял гантели, сделал десять упражнений, помацал бицепс. Покачал головой, отпил кефиру, сделал еще десять упражнений, опять помацал бицепс…
Плющ:
-И ты все время стоял? За это время можно этюд написать. Женя, отчего ты не хаваешь? Чай пей, горячий, падла, концентрированный…
Женя:
-Мне в уборную надо.
Плющ:
-Это, как выйдешь во двор – направо и еще раз направо.
Жаров:
-Гауз не просыхает. Я вижу, вы с ним заработали.
Плющ кивает.
Плющ:
-Да. Удовлетворительно. Женечка, Женечка, что ж ты красавица, писать не идешь?
Женя угрюмо:
-А вы меня обратно не пустите.
Плющ глянул в окно, снял с гвоздика ветровку, напялил Жене на голову, подвел к двери и слегка шлепнул по заднице.
Плющ:
-Пустим. Честное благородное…
Женя вышла.
Плющ:
-Ну ты, Жаров, даешь…
Жаров наливает вино, пожимает плечами.
Жаров:
-Держи, алиготэ! А что было делать? Стоит под дождем, и плачет. Вот чтоб ты сделал на моём месте?
Плющ, грустно:
-На твоем месте я б ее к тебе привел. Только, падла , принялся за работу…
Жаров:
-Ничего. Родит – и отпустишь. Зато, Плющик, в рай попадешь.
Плющ:
-Не я не общительный что мне там делать…
Возвращается Женя, сбрасывает с головы ветровку. Похоже даже улыбается.
Женя:
-Ну ты, Костя, шлёма. Я бы на твоем месте заперлась.
Мастерская. Вечер. Настольная лампа. Женя сидит на диване, Плющ у стола с книгой «Катерина», Тарас Шевченко. Плющ показывает Жене картинку- беременная у плетня.
Плющ читает:
Кохайтесь, чорнобріві, та не з москалями,
Бо москалі, лихи люди, зроблять лихо з вами.
Москаль любить жартуючи, жартуючи кине…
Женя:
-Кончай, Костя!
Плющ закрывает книгу.
Плющ:
-И правда. Ликбез, падла, несколько запоздал.
Женя:
-Костя. Вот ты рисуешь. Что ты хочешь этим сказать. И куда всё это пойдет?
Плющ:
-а никуда не пойдет. А что хочу…
Показывает на натюрморт.
Плющ:
-Смотри. На самом деле нет в мире ни матросиков, падла, ни тетки, ни стеклотары. А есть только тень и свет. А света без тени не бывает, а тень, какая ни черная, не бывает без света. Там рефлекс… как бы объяснить… В тени свет, как отраженное воспоминание…
Наливает себе полстакана портвейна, обижается.
Плющ:
-Еще полгода назад я у них числился в первой десятке. А теперь они меня называют художником номер один. Я не силен, падла, в арифметике, но если так пойдет, то, по логике, дальше будет номер ноль? А? Как ты думаешь?
Женя:
-Костя. Если ты такой знаменитый, отчего ты в говне живешь?
Плющ:
-Я, женечка, и сам в недоумении. Всё. Иди спать. Я там тебе ведро приволок, чтобы ты по двору не светилась. Спокойной ночи. Да, там, в спальне- шкафчик. Так ты там ничего не трогай. Уникальная коллекция железок.
Женя:
-Дались мне твои железяки. Спокойной ночи.
Осень. Ржавые каштаны, полуголые клены. Акация еще держится. У дверей роддома Плющ с допотопной или антикварной детской коляской. Выходит Женя с младенцем. Растерянно улыбается.
Плющ:
-Извини, цветов по дороге не встретил. Дай сюда, фуцерша.
Осторожно, умело, как мастер укладывает младенца в коляску.
Плющ:
- Толкай сама. Увидит Жаров, скажет – Плющик женился. Как назвала девочку?
Женя:
-Угадай с трех раз?
Плющ:
-Неужели Катерина?
Женя:
-Точно.
Ночь. Ветер. Пьяный Плющ, в сером надмодном плаще и шляпе. Ловит такси. Такси останавливается.
Плющ:
-Мне, батя, к Хаиму Френчу.
Таксист, равнодушно:
-Водка, что ли нужна? Так у меня есть.
Плющ:
-Сколько?
Таксист:
-Как всегда. Пятерка.
Плющ берет водку, расплачивается, задумывается.
Плющ:
-Все равно к Хаиму Френчу. Решил же.
Таксист, равнодушно:
-Двоечка.
Комната Хаима Френча. Абажур над столом, покрытым ковровой какой-то скатертью с бахромой. На тумбочке – тусклый телевизор, вязаная салфетка на нем, на салфетке – гипсовые безделушки. Поблескивает хрусталь в шифоньере. Высокая кровать. Мещанский быт.
Хаим, старик лет семидесяти, сидит за столом и читает книгу. На нем френч военного образца и меховая безрукавка. Тихий стук в дверь. Хаим закладывает страничку карандашом, закрывает книгу.
На обложке: «Фридрих Энгельс. Анти-Дюринг». Хаим приоткрывает дверь на цепочке, протягивает в щель руку. Вынимает руку с пятью рублями. Поднимает с пола бутылку водки, протягивает в щель. Захлопывает дверь, возвращается на место. Раскрывает книгу, читает, делает карандашом пометки. Тикают ходики.
Стук в дверь. Хаим закладывает страницу карандашом, приоткрывает дверь, протягивает руку и тут же одергивает.
Всматривается в щель. Плющ, шляпа сдвинута на затылок, тычет в щель початую бутылку водки. У него лицо обиженного и постаревшего ребенка.
Плющ:
-Впусти меня, Хаим. Я так устал.
Хаим без страха открывает дверь.
Хаим:
-Что ты за один?
Плющ, печально:
-Я тебе должен, Хаим.
Хаим бормочет:
-Если человек врет, что должен, значит у него горе.
Ведет Плюща через комнату, кряхтя и приседая, вкатывает его на кровать.
Хаим:
-ну и как же тебя зовут, мальчик?
Плющ лежит на спине, прикрывает глаза шляпой.
Плющ, засыпая:
-Я… Я папа Гекльберри Финна…
Поздняя осень. Платформа вокзала. Плющ с большим устаревшим чемоданом и рюкзаком садится в поезд «Одесса-Москва». Поезд отходит, перрон пуст.
Осень. Перрон в Савёлово. Подходит Электричка. Выходит Плющ с пакетом. Ему лет шестьдесят пять. Одет бедно, но с претензией, неизменная фетровая шляпа.
Не торопится, пропускает мимо вышедших пассажиров. Идет мимо вокзала, пересекает железнодорожные пути.
Слободка. Участок Плюща. Дом вдали. Забор проломлен, у забора милицейская машина. Отъезжает «скорая помощь». Двое милиционеров и Снежана.
Снежана идет навстречу Плющу. Целует мимо щеки.
Снежана:
-Константин Дмитриевич! Опять наркоман свалился замертво. Почему-то им наш участок нравится!
Плющ:
-Это уже, Снежана, традиция. Можно сказать- культура.
Снежана:
-Забор заделаешь?
Плющ:
-Ну да. С ментами только разберусь.
Плющ подходит к милиционерам.
Плющ:
-Добрый день. Неужели нельзя что-нибудь сделать? Раз и навсегда.
Капитан:
-Сами виноваты. Нечего было строится прямо на тропе в наркопритон цыганский. Они же как муравьи, не свернут.
Сержант:
-А вы случайно, не цыган?
Плющ, сердито:
-Может быть, и цыган. Только тебя это не колыхает.
Капитан, примирительно:
-Не случайно же эту слободу Голливудом назвали. Фабрика грез.
Плющ:
-Никак не пойму. Почему бы эту фабрику не срыть до основания. А затем асфальтом закатать. Вместе, падла, с грезами.
Милиционеры переглянулись и посмотрели на Плюща с сожалением. Капитан даже вздохнул. Из пакета Плюща вывалилась камбала, одна, вторая.
Сержант:
-Рыбу потерял. В Москве брал? Я у нас такой не видел. Чудная…
Плющ, назидательно:
-Это, падла, камбала. Я речную рыбу хавать не в состоянии. Сладкая.
Плющ вернул рыбу в пакет и приложил руку к шляпе.
Плющ:
-Честь имею. Большое спасибо.
Милиционеры пошли к машине, Плющ со Снежаной уходят в дом.
Мастерская-студия. Холодильник, стол у окна, дальше – большая комната. Мольберт. Этюдник, длинный рабочий стол. На стенах немного этюдов, у стены – холсты, рамы старинные, рамы авторские, резные. На столе- альбомы, книги, табак, бумага, карандаши. Кресло-качалка.
Плющ смотрит в зеркало, завязывает галстук. Снежана разливает чай.
Плющ:
-Что делается… Я был, Снежаночка, похож на мачо. Как там… Бэ самэ мучо. А теперь - чистый дедушка Мичурин. Одно лицо.
Снежана:
-Это потому что вы добрый. Давайте чай пить, а то не успеете… У тебя же дела…
Плющ:
-Если бы, Снежаночка, дел на свете не существовало, их бы следовало придумать…
Улица в Кимрах. Развалины. Памятник Ленину. На старом доме новая дверь. Вывеска «Эрмитаж-арт». Художественная галерея. Плющ входит.
Выставочный зал освещен. Публика. Тесно. Плющ до зала не доходит. Сворачивает в маленькую комнату-офис. Стол, компьютер, два стула. Директор Людмила Ивановна. Крепкая дама лет 45-50, похоже, из комсомольцев. Приветлива.
Людмила Ивановна:
-Константин Дмитриевич! Рада вас видеть… Присаживайтесь.
Плющ:
-Большое спасибо.
Садится на стул, листает какой-то проспект.
Плющ:
-А что, Людмила Ивановна, я вижу у вас сегодня мероприятие. Кто на этот раз?
Людмила Ивановна расцветает улыбкой.
Людмила Ивановна:
-О! У нас находка! Настоящая бабка из деревни. Готовый бренд- будем раскручивать.
Плющ:
-Да?
Людмила Ивановна смущается, тычет пальце в компьютер, перебирает предметы на столе.
Людмила Ивановна:
-Кофе?
Плющ:
-Чаю, если можно. Концентрированного.
Галеристка бросает пакетик чая в чашку, заливает кипятком.
Людмила Ивановна:
-Никаких продаж, Константин Дмитриевич. Как отрезало. Крутился один москвич возле «обнаженки», потом сказал: дорого.
Плющ:
-Так сбавили бы…
Людмила Ивановна:
-Куда уж сбавлять. Цены вы себе не знаете, Константин Дмитриевич…
Плющ встает:
-Пойду прошвырнусь по залу. Большое спасибо.
Людмила Ивановна идет следом.
В зале осанистый хмырь собрал толпу, заканчивает речь.
Хмырь:
-Удивительная чистота и свежесть колорита, мудрая непосредственность, выдают в художнике незаурядные способности…
Аплодисменты. Публика рассеивается по залу. При появлении Плюща оживление:
-Здравствуйте, Константин Дмитриевич.
-Это Плющ!
-Тот самый?
-Собственной персоной?
-А что он сделала?
-Ты что, знаменитый!
-Какая разница, что он делает!
-Бренд!
Художница, баба лет шестидесяти , стоит, в прострации, с бокалом в руке. Людмила Ивановна подводит Плюща.
Людмила Ивановна:
-Константин Дмитриевич, вот наша именинница. Стеша, это- Плющ, знаменитый….
Стеша, громко:
-Во ку, во кузнице, во ку,
Во кузнице,
Во кузнице молодые кузнецы…
Плющ уходит. Бормочет за кадром:
-Понятно. Схавают они тебя, Степанида, за милую твою душу…
Вдали Степанида допевает песню.
Продовольственный магазин. Плющ разглядывает полки. Продавщица помалкивает. Заходит молодой человек, берет джин-тоник, выходит.
Продавщица:
-Выбрали, дедушка?
Плющ:
-Да, да. Девушка, девушка, не позовешь ли ты мне заведующую?
Продавщица, помедлив, кричит в дверь подсобного помещения.
Продавщица:
-Людмила Ивановна! Подойдите. Тут какой-то …
Людмила Ивановна, директор, похожа на галеристку, только постарше и попроще. Оглядывает Плюща. Оценивает.
Людмила Ивановна:
-Я вас слушаю.
Плющ приподнимает шляпу.
Плющ:
-Плющ, Константин Дмитриевич. И вот что меня интересует. Нужны мидии в прованском масле. Производства, желательно, Белгород-Днестровска, что на Черном море. Почти.
Людмила Ивановна пожимает плечами.
Людмила Ивановна:
-И не слышала. В пресервах?
Плющ:
-Вот именно. Я взял бы партию. Килограммов восемьдесят-девяносто. Узнайте по своим каналам. Хорошо? Я зайду. Большое спасибо.
Людмила Ивановна:
-Еще что-нибудь?
Плющ:
-Нет, благодарю. Только мидии.
Плющ выходит, Людмила Ивановна крутит пальцем у виска.
Плющу, по дороге, за кадром:
-Интересно, делают ли сейчас такие мидии…
Идет по улице. Вдалеке припаркованный военный грузовик. Плющ подходит к кабине, переговаривается с шофером. Шофер выходит, Плющ садится на его место. Заводит, глушит. Выпрыгивает из кабины. Сдержанно жестикулирует. Приподнимает шляпу, разворачивается, уходит.
Плющ за кадром:
-Классная машинка. Оба моста ведущих. Лебедка. И, что главное, почти новый. Списанный. Две тыщи баксов- даром. А на нем – куда хочешь… Можно было бы взять.
У причала. Законсервированные на зиму суда. У стенке- катер с подвешенным мотором, копошится мужик. Плющ раскуривает трубку, присаживается на корточки. Беседует. Встает. Приподнимает шляпу. Уходит
Мужик, вслед:
-Эй, инвестор! Зубы вставь! Для начала.
Мастерская Плюща. Плющ сидит в кресле-качалке с трубкой в зубах. Снежана у плиты хозяйничает. Плющ раскачивается с прикрытыми глазами.
Снежана:
-Константин Дмитриевич, Лелеев пришел.
На пороге Лелеев. Высокий, провинциальный, лет пятидесяти. Длинные полуседые волосы. Царственные, на его взгляд, манеры.
Плющ вскакивает, надевает пиджак.
Плющ:
-Проходи, сраный разночинец. Снежана…
Снежана ставит на стол холодную картошку в мундире, квашеную капусту, селедку с луком, полбутылки водки.
Лелеев, усмехаясь в потолок, вытаскивает из кармана бутылку «Путинки».
Плющ:
-Сплетничать будешь?
Лелеев:
-О ком сплетничать, Плющик…!
Снежана нахмурилась:
-Не Плющик, Константин Дмитриевич.
Лелеев:
-Ну да. Вот я и говорю, Дмитрич. Эти козлы только порочат славное звание провинциалов…
Плющ:
-Со свиданьицем. Снежана, ты будешь?
Снежана:
-Я потом как–нибудь. Голова разболелась. Пойду прилягу. Уходит в спаленку.
Плющ:
-С Богом. Ну, так что у нас с провинциалами?
Лелеев:
-Я так понимаю Дмитрич, что провинция – это духовная целина, которая кормит столицу… Это кровеносная система, которая…
Плющ идет к рабочему столу и возвращается с маленьким зеркальцем.
Плющ:
-Смотри сюда, разночинец. Вот эта морда именует себя провинциалом? Это же чистый люмпен.
Плющ откладывает зеркальце и печально выпивает.
Плющ:
-Дожили. Кимры ему провинция. Провинция, Лелеев, это Одесса или Флоренция. Провинциальнее Одессы может быть только Питер.
Лелеев:
-Именно Питер. Мой предок, декабрист, князь Лелеев…
Плющ:
-Твой предок обосрался первым и сдал всех этим… кагебешникам.
Лелеев возмутился, задохнулся, повысил голос.
Лелеев:
-Как ты можешь так говорить! Его ж наказали!
Плющ:
-И правильно. Что ему за это, премию выписывать? Тринадцатую зарплату?
Входит встревоженная Снежана, садится за стол.
Снежана:
-Ребята, охренели?
Плющ:
-Да, Снежаночка. Извини, князь.
Плющ приподнимается, пожимает Лелееву предплечье.
Снежана:
-наливай. За всё хорошее. А что Лелеев, разве вы не идете сегодня в общество любителей монголов? Сегодня среда.
Лелеев:
-Монгольского пения. Ну да. Я за ним и пришел. А он ругается…
Большая комната, или маленький зал в городской библиотеке. Стены увешаны плотно картинами, этюдами, фотографиями. В комнате тесно- человек двадцать пять-тридцать. Сидят за длинным столом , сидят и стоят у стен. Молодые и старые, пожилые, женщины и мужчины, кто бородатый, кто в очках, кто лысый. Местная интеллигенция собирается раз в неделю. На столе много водки и скудная закуска.
Плющ во главе стола, в белой рубашке, при галстуке, сильно навеселе.
Плющ вещает:
- Превратности судьбы, господа, неисповедимы и прекрасны. У меня в Москве в темные девяностые, была студия и галерея в две тысячи квадратных метров. Школа для особо одаренных. И что вы себе думаете? Пришли, падла, сытые комсомольцы, и все отобрали, подчистую.
За кадром легкий смех.
Плющ:
-Но я не сетую. Картина жизни, господа, давно написана, и уже подсохла, осталось обуть ее в хорошую раму…
Закадровый смех.
Пьяные интеллектуалы перемещаются по комнате, чередуясь и колеблясь.
Реплики:
-А помнишь, у Сальвадора…
-ты рассуждаешь , как Церетели…
-Во всем не хочется дойти до самой сути…
Пьяный Лелеев трясет кого-то за грудки. Его увещевают:
-Оставь, князь, что ты творишь!
Лелеев взрывается:
-Какой я тебе князь! Я сраный- разночинец! Люмпен, твою мать!
Ночь. Черные Кимры. Ветер на мосту. Темный Плющ идет через мост, пошатываясь, иногда не на долго останавливаясь.
Утро. Спальня Снежаны. Маленькая комнатка. Кровать. Тумбочка с двумя дамскими тюбиками. Зеркало.
Плющ просыпается, протягивает руку, тут же одергивает и открывает глаза.
Яркая резиновая грелка лежит чуть пониже соседней подушки. Плющ садится.
За кадром:
-Ну что за… Взяла себе моду эта Снежана. Грелку вместо себя. Лучше бы взяла ее с собой на работу. Вместо меня…
Разглядывает грелку.
Плющ, за кадром:
-Нет ничего страшнее. Труп воды , мертвый натюрморт, смерть после смерти.
Входит в мастерскую, достает из холодильника бутылку минералки, мельком смотрит в окно.
Плющ за кадром:
-Окно надо помыть. Совсем серое.
Садится в кресло , набивает трубку, пьет воду , раскачивается.
Плющ за кадром:
-на самом деле в умирании нет никакой прелести. Ничего творческого. Это даже не поступок. И стоило всю жизнь настаивать, что ты такой, падла, отдельный, чтобы тебя в результате – граблями, с кучкой осенних листьев…
Плющ решительно встает- делом надо заниматься. Кладет на рабочий стол три разных рамы, сдувает опилки, протирает замшей, оборачивает полоской холста, завязывает. Бормочет за кадром:
-Интересно, сколько она заплатит.
Стук в дверь, входит Лелеев. Ставит на стол бутылку водки.
Лелеев:
-опохмелись, Плющик…
Испуганно оглядывается.
Лелеев:
-Константин Дмитрич.
Плющ:
-Ничего. Снежана на работе.
Плющ наливает.
Плющ:
-А давай , Лелеев, инсталляцию сделаем. В духе времени.
Лелеев:
-Зачем?
Плющ выпивает и оживляется.
Плющ:
-Нет, ты слушай. Давай на моей могилке- представляешь желтая глина с белыми камешками- поставим деревянную криницю. Сруб и журавль.
Лелеев:
-Журавль, Плющик, нельзя. Зачем лупить противовесом по клиентам… по скорбящим. Никто не даст такого разрешения.
Плющ:
-Тоже верно. А жалко красиво было бы. Ну тогда ворот. Представляешь - приезжают из Одессы, крутят ворот, а из криници- деревянный Плющик, ручкой машет. Маленький такой, меньше этого. Я вырежу.
Стук в дверь.
Плющ:
-Я сейчас.
Торопливо выходит в прихожую. Открывает дверь наружу. На фоне дотлевающих берез – крупный синий силуэт.
Плющ:
-Как красиво. Вы ко мне?
Силуэт:
-Константин Дмитриевич? Меня прислала Надежда.
Плющ изображает реверанс.
Плющ:
-Проходи. Водки выпьешь?
Силуэт:
-Я же за рулем. Тут рамы какие-то…
Плющ кивает и выносит рамы.
Плющ:
-Осторожно только не побей. До машины донести?
Силуэт:
-Я уж сам как–нибудь.
Вынимает из кармана конверт.
Силуэт:
-Это вам.
Плющ, с поклоном:
-Большое спасибо.
Силуэт:
-И еще, Надежда просила прибыть к ней на вечеринку. Часов в семь. С супругой.
Плющ замешкался.
Силуэт:
-Я отвезу.
Плющ:
-Тоже верно. Вот я не антисемит, а как пообщаешься с Траяндером, так очень хочется… Ой, Брандгауз, извини.
Брандгауз:
-Ничего, аида-поц хуже врача, как говорят в народе.
Плющ:
-А что за халтура?
Брандгауз:
-Иллюстративные плакаты, в основном. Сорок штук. У тебя со шрифтами как?
Плющ:
-Нормально.
Брандгауз:
-Еще – большой Лукич. Андреевский. Два на полтора. И, может быть, задник для клуба. Штуки на две наберется. Па-де-де.
Плющ:
-Пополам, значит? Годится. За три недели управимся.
Брандгауз:
-Не кажи «гоп». Как пойдет.
Плющ:
-Когда едем?
Брандгауз:
-Завтра с утречка. А что - краски есть, эскизы есть. Тебе только тапочки помыть.
Плющ чешет затылок. Уж больно все неожиданно.
-А где это?
Брандагуз:
-Бессарабия, сто двадцать километров. Коло моря. На мотоцикле поедем.
Плющ:
-Годится.
Мотоцикл едет по шоссе. Слева сквозь хаты временами сквозит море. Справа – виноградники, кукурузные поля…
Гауз в каске. Плющ сзади. На багажнике – большая сумка с привязанной сверху папкой – краски и эскизы.
Мотоцикл останавливается. Гауз снимает шлем.
Плющ:
-Сломались?
Гауз качает головой, неодобрительно поглядывает на мотоцикл.
Гауз:
-Не едет. По чану надо дать.
Плющ озирается, указывает на строение впереди.
Плющ:
-Вон, кажется, чайная. Поехали.
Гауз машет головой.
Гауз:
-Не поедет. Придется самим.
Сельская чайная.
Плющ:
-Два стакана белого.
Гауз:
-Три. Неужели ты не понимаешь, что мне нужно два. По весовой категории.
Плющ:
-Понятно. Мотоцикл, падла, опохмелить…
Небо заволокло, блестит мокрое шоссе, красиво, но опасно. Мотоцикл остановился.
Плющ, сочувственно:
-Опять по чану?
Гауз трагически разводит руками.
Гауз:
-Где?! Дороги нет. Давай хоть в посадку, там посуше, и подумаем.
Посадка уходит от шоссе под прямым углом, вдоль раскисшего проселка. Трава в посадке почти сухая, дождь не сильный, воды сползает по стволам.
Плющ что-то разглядел в глубине посадки.
Плющ:
-Пойдем, посмотрим.
Впереди – несколько десятков ульев, армейская, но небольшая палатка. Из палатки выглянул хмурый дедок с короткими усами и круглыми щечками. Голова деда исчезла, он начал выползать задом, волоча за ремень ружье.
Дед, равнодушно:
-Стой, стрелять буду.
Выпрямляется, растирает поясницу.
Дед:
-Кто будете такие?
Плющ:
-Да мы, дедушка, путники…
Дед:
-Стой, стрелять буду. Йисты хотите? Ото ж. Тоді йхайте до кінця посадки, там буде село. У третий хаты, коло почты, возьмете белого вина –скажете- для дяди Феди. И – сюды. Тильки – на вашу душу. В мене грошей нема.
Гауз с тоской смотрит на раскисшую дорогу.
Гауз:
-Так не проехать.
Дед:
-Один проїде. Побоку. Вот ты.
Дед ткнул пальцем в Плюща.
Плющ:
-Да, я, дедушка, не умею.
Дед задумался:- тодi ты!
Плющ:
-А что, Гауз, может, правда…
Гауз, матерясь, выводит мотоцикл на дорогу. Балансируя, отъезжает.
Дет из вежливости пытается говорить по-русски. Раскладывает костер из сухих веток, плющ помогает.
Дед:
-Вот я тут сторожу вулики. Улии, значит, а знаешь, какой я був хозяин? Господарство у меня было-во!
Дед грозно посмотрел на Плюща.
Плющ:
-А где ж воно?
Дед поник:
-Погорив. Вщент погорив.
Плющ:
-А как?
Дед:
-А так. Ляглы спать. Я до Гани, а вона не дае. Я знову до Гани, а вона знову не дае. Повернулась сракою и спыть. Что делать? Лежу соби. Дивлюсь – щось блищить. Я кажу: «Гана!», а вона: «Га?» - «Хрин тоби на! Хата горыть». Повыскакували, а хата сгорила.
Председатель утром приехал. Посмотрел и говорит: «Вот тебе, Федя, за все наши грехи». Заплакав, достал из кармана пять рублив, и каже: «НА!».
Плющ:
-Дядя Федя, а сколько стоит улей?
Дед с подозрением прищурился.
Дед:
-Вулык? А зачем тебе?
Плющ:
-Так… Может куплю… Поговорим.
С ревом выскочил из грязи забрызганный Брандгауз, прислонил мотоцикл к дереву, победоносно вытряхнул из холщовой сумки три бутылки мутного самогона.
Горит костер, дождя нет, проступают сумерки. Легко пьется самогонка из чашки, стакана и горла. На тряпочке- кривые огурцы, помидоры, белый хлеб, и жареные караси, и черная редька.
Дед:
-Хиба це редька! В моем господарстве такая редька була! Вырастил я как-то для областной сельскохозяйственной выставки. Чтоб и колхоз прославить и себя не забыть. Ну, вырастил, и тащу. А вона не лизэ. Кажу: «Ганя,помоги!». Ганя вчепилась в мене и тащим. Не лизэ. Внучка из школы прийшла. Кажу «Маруся, помогай!». Ну вона в бабу вчепилася. Не лизэ. Тут Полкан над вухом як гавкне! Мы уси и попадали. Вот какая редька була! Як твоя голова. Ни, як твоя.
Помолчали, дождь опять зашевелился.
Плющ:
-Дядя Федя! А знаешь Коцюбинського?
Дед:
-Который с бази? То вин Коцюба.
Плющ:
-Да нет. Слухай:
«Ідуть дощі. Холодні осінні тумани клубочаться угорі. Опуская на землю мокрі коси. Пливе в сірі безвісті нудьга,пливе безнадія, і стиха хлипає сум… Нема простору, нема розваги… »
Дядя Федя вытаращил глаза:
-Ух Ты! Та после таких слов! Все, хлопцi, я з вами! Погорiв, так погорiв! Малювати буду, вiрши складать буду,пiснi спiвать буду! А вулики зараз геть на дорогу повикидаю!
Костер догорает, угасает песня:
Не дозволю вдову брати,
Не дозволю
Вдову браты,
Вдова вмие чаруваты…
Палатка. Спит Гауз. Спит Плющ. Дядя Федя ворочается, сучит ногами по стенке палатки, что-то бормочит. Ружье под боком, мешает. Дядя Федя выбрасывает ружье наружу. Снова укладывается ,вздыхает.
Дядя Федя:
-Идуть дощи…Нема простору, нема розваги…
Деревенское подворье. Дом, куры ,утки. Надя, колхозница лет сорока, открывает перед Плющом и Гаузом дверь хаты. Сени. Дверь второй половины открывается, на пороге в чем-то белом женщина неопределенного возраста, нечесаная и страшная.
Женщина:
-Гры-хы-мы-нык…
Надя:
-От, холера!
Заталкивает женщину обратно в дверь. Женщина смеется, заливается. Пальцы левой руки складывает в колечко, ладонью правой- по колечку похлопывает.
Надя:
-Маруся, цить, бо вбью!
Оправдывается:
-Це сестра моя. Вона немая. И трошки божевильна. Вы ее не бойтесь, она не придет.
Плющ:
-Ничего себе.
Входят в комнату. Две кровати с плюшевыми покрывалами, с горой подушек. Стол, две табуретки. На стене ковер. Иван царевич скачет на сером волке… Фотографии на стене. Красивая картина.
Надя поливает кровати, и все вокруг одеколоном из флакона.
Надя:
-Тут вам будет хорошо.
Гауз:
-А вы где будете?
Надя:
-Я туточки, у летний кухни. Если что надо…
Смотрит на Гауза со значением.
Плющ кидает на пол авоську с вещами, завернутыми в газету. Садится на высокую кровать, подпрыгивает.
Плющ:
-Балдеть!
Гауз морщится:
Навоняла одеколоном эта Надя. Голова болит. Пойду проветрюсь.
Плющ:
-Давай. А я пока, падла, подумаю что-нибудь о смысле жизни.
Ложится на кровать, закрывает глаза.
Входит Гауз с газетным свертком и банкой вина. Плющ открывает глаза. Гауз кладет сверток на стол, сдирает газету. Кусок балыка, с полкило.
Плющ:
-И это все, что осталось от нашей русалки?...
Гауз молча вливает вино в рукомойник, висящий у двери.
Плющ:
-Интересно, падла.
Берет со стола кружку, приподнимает ею штырь рукомойника. Вино течет.
Плющ:
-Кажется, обустроились.
Сцена сельского клуба приспособлена под мастерскую. Пол застелен холстиной, на полу банки с красками, ведра, коробки, кисти, флейцы, инструменты. Пачка натянутых холстов у стены. Один в работе, прислонен, табуретки перед ним. На табуретке Плющ. Гауз красит что-то на холсте, лежащем на полу. Плющ завершает плакат, обводит, бликует. Встает, отходит, щурится. Закуривает трубку, подходит к Гаузу. Гауз недовольно кряхтит. В зале раздаются шаги. Плющ выглядывает из-за занавеси.
Плющ:
-Парторг. С утра пораньше. Гауз , выставь готовые плакаты получше. На обозрение.
Гауз суетится, выставляет. Входит парторг в сером хлопчатобумажном костюме, в серой кепке. Ему лет сорок.
Парторг:
-Пожару ще не наделали?
Плющ пыхтит трубкой:
-Нет еще, Николай Иванович. Вот здесь – почти, падла, готовые. Осталось только…
Николай Иванович мрачно смотрит на плакаты. Потом на Гауза. Потом на Плюща. Пауза. Наконец, кивает Плющу.
Николай Иванович:
-Пишлы.
Разворачивается, уходит. Плющ следом. Спрыгивают со сцены, выходят на улицу. На улице утро, длинные тени. Пацанчик с велосипедом.
Николай Иванович, пацану:
-Бежи до Гали, хай несе ключи.
Мальчик оттолкнулся босой пяткой, поехал. Плющ с парторгом подходят к маленькому домику с надписью «КООП продовольчi товари».
Одновременно, запыхавшись, подходит крупная продавщица Галя. Галя торопливо отпирает висячий замок, Плющ с интересом разглядывает её формы. Тесный магазин. Продукты, мыло, гвозди.
Николай Иванович:
-Дай мені, Галочко, пряників, та ще одну…тю! Дві косушки. Отак буде.
Мастерская.Брандгауз расхаживает, с ненавистью смотрит на плакаты. Появляются Плющ с парторгом. Николай Иванович достал из кармана стопку и обтер кепкой.
Николай Иванович, Гаузу:
-Той! Иды сюди!
Показывает ногой на плакаты.
Николай Иванович:
-А оце- бильше мени не показуйтэ. Пока не закончите. Я все равно ни хрена не понимаю. Комиссия примет.
Гауз:
-Я не пью.
Николай Иванович:
-Вин що, больный?
Плющ:
-не трогайте, Николай Иванович. Человек, может быть, в завязке.
Николай Иванович, с уважением:
-Давно?
Плющ:
-Уже… с восьми утра.
Выпивают по очереди. Закусывают пряниками. Брандгауз тоже ест пряник.
Николай Иванович:
- Був я простым механизатором. Потом бригадиром. Все у меня було. Так нет – выбрали парторгом. Курча доля! За тою работою и пьянку забросил, и блядки! Бо нельзя:- противоречит линии партии и правительства!
Гауз:
-А налейте мне тоже.
Ночь. Море шумит. По пляжу идут двое. Слабый свет, может быть от боцманской, будки освещают Плюща и продавщицу Галю. Плющ галантно придерживает Галю за талию, весело прибалтывает.
Плющ:
-Ты меня, Галочка, не любишь, не жалеешь. Разве я, падла, немножечко не красив…
Галя, смеется:
- Ой, та вы що! Вы… такий гарненький, та вусатенький…Немов хрущик!
Уходят из освещенной части пляжа. Голоса.
Галя, задыхаясь:
-Нэ трэба, нэ трэба…
Плющ, шкодливо:
- Треба, треба…
Возня, шорохи…
Галя:
-Ой, божечки! Тут насрано. Давайте откотимся.
Деревенская площадь. Правление колхоза «Путь Ильича». На крыльце стоит Николай Иванович. Смотрит вдаль.
Подъезжают на мотоцикле Гауз и Плющ. На багажнике- новые сумки. Переполненные чем-то.
Плющ соскакивает с заднего сидения, идет к крыльцу. Гауз следом. Николай Иванович смотрит, не узнавая. Он далеко. Эпизод с художником завершен.
Плющ:
-Николай Иванович, хорошо, что застали. Мы попрощаться. Большое спасибо.
Подошедший Гауз пытается пошутить.
Гауз:
-Все было очень вкусно.
Николай Иванович:
-Нема за що… Что вкусно?
Плющ протягивает руку парторгу, следом Гауз. Он умудряется сунуть в карман парторгу сторублевку.
Николай Иванович:
-Ну, бувайте…
Художники отъезжают. Николай Иванович смотрит вслед, сует руку в карман и вытаскивает сторублевку. Лицо его печально.
Николай Иванович:
-Хлопцi-i! За что-о?
Мастерская Плюща. За окнами очевидная осень. В мастерской перемены – прошел ремонт. Появилась новая мебель- старинный стул, диван темного дерева. Плющ пишет картину. Отвлекается, набивает трубку. Подходит к окну. За окном дождь. Плющ вздыхает, берется за кисть. Стук в дверь. Плющ невнятно матерится, открывает.
Вбегает мокрый Жаров с поднятым воротником пиджака. Втягивает за руку молодую девушку, по виду – девку из пригорода. Девка на девятом месяце.
Жаров:
-У тебя все, не как у людей. В городе – солнце, люди счастливые, голубоглазки… а стоило выйти из трамвая…
Плющ:
-А кто тебя просил выходить?
Смотрит на девушку.
Плющ:
-Здравствуйте. Присаживайтесь, вот на стул. Костя, можно просто Плющик.
Девушка одичало молчит. Плющ вопросительно смотрит на Жарова.
Жаров:
-Тебя как зовут?
Девушка:
-Женя.
Плющ:
-И что ты, Женя, хочешь нам рассказать?
Жаров вынимает из внутреннего кармана пиджака бутылку вина, ставит на стол.
Жаров:
-У тебя новая мебель. Прибарахлился.
Плющ:
-Не. Это настоящая. С помойки. Еле дотащил. Спасибо, ханыга помог. За рубчик. Вот ты мне, Жаров, скажи- как бы мы жили в этой стране, не будь ханыг.
Жаров:
-Чего, чего, а…
Женя:
-Все вы козлы вонючие.
Плющ:
-Интересно. А можно поподробнее?
Включает плитку, наливает воду в кофейник. Достает из тумбочки кусок сыра, банку с медом, хлеб.
Плющ:
-сейчас похаваем и ты расскажешь.
Жаров пытается проткнуть пробку черенком кисти.
Плющ:
-Оставь кисточку в покое.
Снимает с полки штопор, достает стаканы.
Плющ:
-Ты, Женечка, надо полагать, не будешь, а то урод родится.
Женя:
-Все вы уроды поганые.
Плющ глянул на ее ноги в мокрых тапочках. Вынес из спальни шерстяные носки и галоши.
Плющ:
-Натяни, Женечка. В таких ситуациях что нужно: шерстяные носки и кусок сыра. Очень помогает.
Женя заплакала. Со слезами полилась и история.
Женя:
-Я тут, на Слободке, у тетки жила. Работала себе. Прием стеклотары. А как приключилось…
Плющ:
-Матросик?
Женя сжала губы и засопела.
Жаров протянул Плющу стакан с вином.
Жаров:
-Алиготэ!
Пока они пили вино, Женя пришла в себя.
Жаров:
-Ну?
Женя:
-Я тетке обещала- как рожу в отказ пойду. В роддоме оставлю. Ничего. Терпела. А сегодня…
Женя опять заплакала. Потом пришла в ярость. Вцепилась двумя руками в стул.
Женя:
-А вот что хотите делайте, хоть по пузу кулаком, а я отсюда никуда не пойду!…
Плющ нарезал сыр, хлеб, воткнул ложку в банку с медом. Разлили чай.
Плющ:
-Женечка, придвигайся.
Жаров:
-Шуревич завязал. Ты в курсе? Прохожу утром мимо его окна, и вижу картину. Шуревич пьет кефир из горла. Потом взял гантели, сделал десять упражнений, помацал бицепс. Покачал головой, отпил кефиру, сделал еще десять упражнений, опять помацал бицепс…
Плющ:
-И ты все время стоял? За это время можно этюд написать. Женя, отчего ты не хаваешь? Чай пей, горячий, падла, концентрированный…
Женя:
-Мне в уборную надо.
Плющ:
-Это, как выйдешь во двор – направо и еще раз направо.
Жаров:
-Гауз не просыхает. Я вижу, вы с ним заработали.
Плющ кивает.
Плющ:
-Да. Удовлетворительно. Женечка, Женечка, что ж ты красавица, писать не идешь?
Женя угрюмо:
-А вы меня обратно не пустите.
Плющ глянул в окно, снял с гвоздика ветровку, напялил Жене на голову, подвел к двери и слегка шлепнул по заднице.
Плющ:
-Пустим. Честное благородное…
Женя вышла.
Плющ:
-Ну ты, Жаров, даешь…
Жаров наливает вино, пожимает плечами.
Жаров:
-Держи, алиготэ! А что было делать? Стоит под дождем, и плачет. Вот чтоб ты сделал на моём месте?
Плющ, грустно:
-На твоем месте я б ее к тебе привел. Только, падла , принялся за работу…
Жаров:
-Ничего. Родит – и отпустишь. Зато, Плющик, в рай попадешь.
Плющ:
-Не я не общительный что мне там делать…
Возвращается Женя, сбрасывает с головы ветровку. Похоже даже улыбается.
Женя:
-Ну ты, Костя, шлёма. Я бы на твоем месте заперлась.
Мастерская. Вечер. Настольная лампа. Женя сидит на диване, Плющ у стола с книгой «Катерина», Тарас Шевченко. Плющ показывает Жене картинку- беременная у плетня.
Плющ читает:
Кохайтесь, чорнобріві, та не з москалями,
Бо москалі, лихи люди, зроблять лихо з вами.
Москаль любить жартуючи, жартуючи кине…
Женя:
-Кончай, Костя!
Плющ закрывает книгу.
Плющ:
-И правда. Ликбез, падла, несколько запоздал.
Женя:
-Костя. Вот ты рисуешь. Что ты хочешь этим сказать. И куда всё это пойдет?
Плющ:
-а никуда не пойдет. А что хочу…
Показывает на натюрморт.
Плющ:
-Смотри. На самом деле нет в мире ни матросиков, падла, ни тетки, ни стеклотары. А есть только тень и свет. А света без тени не бывает, а тень, какая ни черная, не бывает без света. Там рефлекс… как бы объяснить… В тени свет, как отраженное воспоминание…
Наливает себе полстакана портвейна, обижается.
Плющ:
-Еще полгода назад я у них числился в первой десятке. А теперь они меня называют художником номер один. Я не силен, падла, в арифметике, но если так пойдет, то, по логике, дальше будет номер ноль? А? Как ты думаешь?
Женя:
-Костя. Если ты такой знаменитый, отчего ты в говне живешь?
Плющ:
-Я, женечка, и сам в недоумении. Всё. Иди спать. Я там тебе ведро приволок, чтобы ты по двору не светилась. Спокойной ночи. Да, там, в спальне- шкафчик. Так ты там ничего не трогай. Уникальная коллекция железок.
Женя:
-Дались мне твои железяки. Спокойной ночи.
Осень. Ржавые каштаны, полуголые клены. Акация еще держится. У дверей роддома Плющ с допотопной или антикварной детской коляской. Выходит Женя с младенцем. Растерянно улыбается.
Плющ:
-Извини, цветов по дороге не встретил. Дай сюда, фуцерша.
Осторожно, умело, как мастер укладывает младенца в коляску.
Плющ:
- Толкай сама. Увидит Жаров, скажет – Плющик женился. Как назвала девочку?
Женя:
-Угадай с трех раз?
Плющ:
-Неужели Катерина?
Женя:
-Точно.
Ночь. Ветер. Пьяный Плющ, в сером надмодном плаще и шляпе. Ловит такси. Такси останавливается.
Плющ:
-Мне, батя, к Хаиму Френчу.
Таксист, равнодушно:
-Водка, что ли нужна? Так у меня есть.
Плющ:
-Сколько?
Таксист:
-Как всегда. Пятерка.
Плющ берет водку, расплачивается, задумывается.
Плющ:
-Все равно к Хаиму Френчу. Решил же.
Таксист, равнодушно:
-Двоечка.
Комната Хаима Френча. Абажур над столом, покрытым ковровой какой-то скатертью с бахромой. На тумбочке – тусклый телевизор, вязаная салфетка на нем, на салфетке – гипсовые безделушки. Поблескивает хрусталь в шифоньере. Высокая кровать. Мещанский быт.
Хаим, старик лет семидесяти, сидит за столом и читает книгу. На нем френч военного образца и меховая безрукавка. Тихий стук в дверь. Хаим закладывает страничку карандашом, закрывает книгу.
На обложке: «Фридрих Энгельс. Анти-Дюринг». Хаим приоткрывает дверь на цепочке, протягивает в щель руку. Вынимает руку с пятью рублями. Поднимает с пола бутылку водки, протягивает в щель. Захлопывает дверь, возвращается на место. Раскрывает книгу, читает, делает карандашом пометки. Тикают ходики.
Стук в дверь. Хаим закладывает страницу карандашом, приоткрывает дверь, протягивает руку и тут же одергивает.
Всматривается в щель. Плющ, шляпа сдвинута на затылок, тычет в щель початую бутылку водки. У него лицо обиженного и постаревшего ребенка.
Плющ:
-Впусти меня, Хаим. Я так устал.
Хаим без страха открывает дверь.
Хаим:
-Что ты за один?
Плющ, печально:
-Я тебе должен, Хаим.
Хаим бормочет:
-Если человек врет, что должен, значит у него горе.
Ведет Плюща через комнату, кряхтя и приседая, вкатывает его на кровать.
Хаим:
-ну и как же тебя зовут, мальчик?
Плющ лежит на спине, прикрывает глаза шляпой.
Плющ, засыпая:
-Я… Я папа Гекльберри Финна…
Поздняя осень. Платформа вокзала. Плющ с большим устаревшим чемоданом и рюкзаком садится в поезд «Одесса-Москва». Поезд отходит, перрон пуст.
Осень. Перрон в Савёлово. Подходит Электричка. Выходит Плющ с пакетом. Ему лет шестьдесят пять. Одет бедно, но с претензией, неизменная фетровая шляпа.
Не торопится, пропускает мимо вышедших пассажиров. Идет мимо вокзала, пересекает железнодорожные пути.
Слободка. Участок Плюща. Дом вдали. Забор проломлен, у забора милицейская машина. Отъезжает «скорая помощь». Двое милиционеров и Снежана.
Снежана идет навстречу Плющу. Целует мимо щеки.
Снежана:
-Константин Дмитриевич! Опять наркоман свалился замертво. Почему-то им наш участок нравится!
Плющ:
-Это уже, Снежана, традиция. Можно сказать- культура.
Снежана:
-Забор заделаешь?
Плющ:
-Ну да. С ментами только разберусь.
Плющ подходит к милиционерам.
Плющ:
-Добрый день. Неужели нельзя что-нибудь сделать? Раз и навсегда.
Капитан:
-Сами виноваты. Нечего было строится прямо на тропе в наркопритон цыганский. Они же как муравьи, не свернут.
Сержант:
-А вы случайно, не цыган?
Плющ, сердито:
-Может быть, и цыган. Только тебя это не колыхает.
Капитан, примирительно:
-Не случайно же эту слободу Голливудом назвали. Фабрика грез.
Плющ:
-Никак не пойму. Почему бы эту фабрику не срыть до основания. А затем асфальтом закатать. Вместе, падла, с грезами.
Милиционеры переглянулись и посмотрели на Плюща с сожалением. Капитан даже вздохнул. Из пакета Плюща вывалилась камбала, одна, вторая.
Сержант:
-Рыбу потерял. В Москве брал? Я у нас такой не видел. Чудная…
Плющ, назидательно:
-Это, падла, камбала. Я речную рыбу хавать не в состоянии. Сладкая.
Плющ вернул рыбу в пакет и приложил руку к шляпе.
Плющ:
-Честь имею. Большое спасибо.
Милиционеры пошли к машине, Плющ со Снежаной уходят в дом.
Мастерская-студия. Холодильник, стол у окна, дальше – большая комната. Мольберт. Этюдник, длинный рабочий стол. На стенах немного этюдов, у стены – холсты, рамы старинные, рамы авторские, резные. На столе- альбомы, книги, табак, бумага, карандаши. Кресло-качалка.
Плющ смотрит в зеркало, завязывает галстук. Снежана разливает чай.
Плющ:
-Что делается… Я был, Снежаночка, похож на мачо. Как там… Бэ самэ мучо. А теперь - чистый дедушка Мичурин. Одно лицо.
Снежана:
-Это потому что вы добрый. Давайте чай пить, а то не успеете… У тебя же дела…
Плющ:
-Если бы, Снежаночка, дел на свете не существовало, их бы следовало придумать…
Улица в Кимрах. Развалины. Памятник Ленину. На старом доме новая дверь. Вывеска «Эрмитаж-арт». Художественная галерея. Плющ входит.
Выставочный зал освещен. Публика. Тесно. Плющ до зала не доходит. Сворачивает в маленькую комнату-офис. Стол, компьютер, два стула. Директор Людмила Ивановна. Крепкая дама лет 45-50, похоже, из комсомольцев. Приветлива.
Людмила Ивановна:
-Константин Дмитриевич! Рада вас видеть… Присаживайтесь.
Плющ:
-Большое спасибо.
Садится на стул, листает какой-то проспект.
Плющ:
-А что, Людмила Ивановна, я вижу у вас сегодня мероприятие. Кто на этот раз?
Людмила Ивановна расцветает улыбкой.
Людмила Ивановна:
-О! У нас находка! Настоящая бабка из деревни. Готовый бренд- будем раскручивать.
Плющ:
-Да?
Людмила Ивановна смущается, тычет пальце в компьютер, перебирает предметы на столе.
Людмила Ивановна:
-Кофе?
Плющ:
-Чаю, если можно. Концентрированного.
Галеристка бросает пакетик чая в чашку, заливает кипятком.
Людмила Ивановна:
-Никаких продаж, Константин Дмитриевич. Как отрезало. Крутился один москвич возле «обнаженки», потом сказал: дорого.
Плющ:
-Так сбавили бы…
Людмила Ивановна:
-Куда уж сбавлять. Цены вы себе не знаете, Константин Дмитриевич…
Плющ встает:
-Пойду прошвырнусь по залу. Большое спасибо.
Людмила Ивановна идет следом.
В зале осанистый хмырь собрал толпу, заканчивает речь.
Хмырь:
-Удивительная чистота и свежесть колорита, мудрая непосредственность, выдают в художнике незаурядные способности…
Аплодисменты. Публика рассеивается по залу. При появлении Плюща оживление:
-Здравствуйте, Константин Дмитриевич.
-Это Плющ!
-Тот самый?
-Собственной персоной?
-А что он сделала?
-Ты что, знаменитый!
-Какая разница, что он делает!
-Бренд!
Художница, баба лет шестидесяти , стоит, в прострации, с бокалом в руке. Людмила Ивановна подводит Плюща.
Людмила Ивановна:
-Константин Дмитриевич, вот наша именинница. Стеша, это- Плющ, знаменитый….
Стеша, громко:
-Во ку, во кузнице, во ку,
Во кузнице,
Во кузнице молодые кузнецы…
Плющ уходит. Бормочет за кадром:
-Понятно. Схавают они тебя, Степанида, за милую твою душу…
Вдали Степанида допевает песню.
Продовольственный магазин. Плющ разглядывает полки. Продавщица помалкивает. Заходит молодой человек, берет джин-тоник, выходит.
Продавщица:
-Выбрали, дедушка?
Плющ:
-Да, да. Девушка, девушка, не позовешь ли ты мне заведующую?
Продавщица, помедлив, кричит в дверь подсобного помещения.
Продавщица:
-Людмила Ивановна! Подойдите. Тут какой-то …
Людмила Ивановна, директор, похожа на галеристку, только постарше и попроще. Оглядывает Плюща. Оценивает.
Людмила Ивановна:
-Я вас слушаю.
Плющ приподнимает шляпу.
Плющ:
-Плющ, Константин Дмитриевич. И вот что меня интересует. Нужны мидии в прованском масле. Производства, желательно, Белгород-Днестровска, что на Черном море. Почти.
Людмила Ивановна пожимает плечами.
Людмила Ивановна:
-И не слышала. В пресервах?
Плющ:
-Вот именно. Я взял бы партию. Килограммов восемьдесят-девяносто. Узнайте по своим каналам. Хорошо? Я зайду. Большое спасибо.
Людмила Ивановна:
-Еще что-нибудь?
Плющ:
-Нет, благодарю. Только мидии.
Плющ выходит, Людмила Ивановна крутит пальцем у виска.
Плющу, по дороге, за кадром:
-Интересно, делают ли сейчас такие мидии…
Идет по улице. Вдалеке припаркованный военный грузовик. Плющ подходит к кабине, переговаривается с шофером. Шофер выходит, Плющ садится на его место. Заводит, глушит. Выпрыгивает из кабины. Сдержанно жестикулирует. Приподнимает шляпу, разворачивается, уходит.
Плющ за кадром:
-Классная машинка. Оба моста ведущих. Лебедка. И, что главное, почти новый. Списанный. Две тыщи баксов- даром. А на нем – куда хочешь… Можно было бы взять.
У причала. Законсервированные на зиму суда. У стенке- катер с подвешенным мотором, копошится мужик. Плющ раскуривает трубку, присаживается на корточки. Беседует. Встает. Приподнимает шляпу. Уходит
Мужик, вслед:
-Эй, инвестор! Зубы вставь! Для начала.
Мастерская Плюща. Плющ сидит в кресле-качалке с трубкой в зубах. Снежана у плиты хозяйничает. Плющ раскачивается с прикрытыми глазами.
Снежана:
-Константин Дмитриевич, Лелеев пришел.
На пороге Лелеев. Высокий, провинциальный, лет пятидесяти. Длинные полуседые волосы. Царственные, на его взгляд, манеры.
Плющ вскакивает, надевает пиджак.
Плющ:
-Проходи, сраный разночинец. Снежана…
Снежана ставит на стол холодную картошку в мундире, квашеную капусту, селедку с луком, полбутылки водки.
Лелеев, усмехаясь в потолок, вытаскивает из кармана бутылку «Путинки».
Плющ:
-Сплетничать будешь?
Лелеев:
-О ком сплетничать, Плющик…!
Снежана нахмурилась:
-Не Плющик, Константин Дмитриевич.
Лелеев:
-Ну да. Вот я и говорю, Дмитрич. Эти козлы только порочат славное звание провинциалов…
Плющ:
-Со свиданьицем. Снежана, ты будешь?
Снежана:
-Я потом как–нибудь. Голова разболелась. Пойду прилягу. Уходит в спаленку.
Плющ:
-С Богом. Ну, так что у нас с провинциалами?
Лелеев:
-Я так понимаю Дмитрич, что провинция – это духовная целина, которая кормит столицу… Это кровеносная система, которая…
Плющ идет к рабочему столу и возвращается с маленьким зеркальцем.
Плющ:
-Смотри сюда, разночинец. Вот эта морда именует себя провинциалом? Это же чистый люмпен.
Плющ откладывает зеркальце и печально выпивает.
Плющ:
-Дожили. Кимры ему провинция. Провинция, Лелеев, это Одесса или Флоренция. Провинциальнее Одессы может быть только Питер.
Лелеев:
-Именно Питер. Мой предок, декабрист, князь Лелеев…
Плющ:
-Твой предок обосрался первым и сдал всех этим… кагебешникам.
Лелеев возмутился, задохнулся, повысил голос.
Лелеев:
-Как ты можешь так говорить! Его ж наказали!
Плющ:
-И правильно. Что ему за это, премию выписывать? Тринадцатую зарплату?
Входит встревоженная Снежана, садится за стол.
Снежана:
-Ребята, охренели?
Плющ:
-Да, Снежаночка. Извини, князь.
Плющ приподнимается, пожимает Лелееву предплечье.
Снежана:
-наливай. За всё хорошее. А что Лелеев, разве вы не идете сегодня в общество любителей монголов? Сегодня среда.
Лелеев:
-Монгольского пения. Ну да. Я за ним и пришел. А он ругается…
Большая комната, или маленький зал в городской библиотеке. Стены увешаны плотно картинами, этюдами, фотографиями. В комнате тесно- человек двадцать пять-тридцать. Сидят за длинным столом , сидят и стоят у стен. Молодые и старые, пожилые, женщины и мужчины, кто бородатый, кто в очках, кто лысый. Местная интеллигенция собирается раз в неделю. На столе много водки и скудная закуска.
Плющ во главе стола, в белой рубашке, при галстуке, сильно навеселе.
Плющ вещает:
- Превратности судьбы, господа, неисповедимы и прекрасны. У меня в Москве в темные девяностые, была студия и галерея в две тысячи квадратных метров. Школа для особо одаренных. И что вы себе думаете? Пришли, падла, сытые комсомольцы, и все отобрали, подчистую.
За кадром легкий смех.
Плющ:
-Но я не сетую. Картина жизни, господа, давно написана, и уже подсохла, осталось обуть ее в хорошую раму…
Закадровый смех.
Пьяные интеллектуалы перемещаются по комнате, чередуясь и колеблясь.
Реплики:
-А помнишь, у Сальвадора…
-ты рассуждаешь , как Церетели…
-Во всем не хочется дойти до самой сути…
Пьяный Лелеев трясет кого-то за грудки. Его увещевают:
-Оставь, князь, что ты творишь!
Лелеев взрывается:
-Какой я тебе князь! Я сраный- разночинец! Люмпен, твою мать!
Ночь. Черные Кимры. Ветер на мосту. Темный Плющ идет через мост, пошатываясь, иногда не на долго останавливаясь.
Утро. Спальня Снежаны. Маленькая комнатка. Кровать. Тумбочка с двумя дамскими тюбиками. Зеркало.
Плющ просыпается, протягивает руку, тут же одергивает и открывает глаза.
Яркая резиновая грелка лежит чуть пониже соседней подушки. Плющ садится.
За кадром:
-Ну что за… Взяла себе моду эта Снежана. Грелку вместо себя. Лучше бы взяла ее с собой на работу. Вместо меня…
Разглядывает грелку.
Плющ, за кадром:
-Нет ничего страшнее. Труп воды , мертвый натюрморт, смерть после смерти.
Входит в мастерскую, достает из холодильника бутылку минералки, мельком смотрит в окно.
Плющ за кадром:
-Окно надо помыть. Совсем серое.
Садится в кресло , набивает трубку, пьет воду , раскачивается.
Плющ за кадром:
-на самом деле в умирании нет никакой прелести. Ничего творческого. Это даже не поступок. И стоило всю жизнь настаивать, что ты такой, падла, отдельный, чтобы тебя в результате – граблями, с кучкой осенних листьев…
Плющ решительно встает- делом надо заниматься. Кладет на рабочий стол три разных рамы, сдувает опилки, протирает замшей, оборачивает полоской холста, завязывает. Бормочет за кадром:
-Интересно, сколько она заплатит.
Стук в дверь, входит Лелеев. Ставит на стол бутылку водки.
Лелеев:
-опохмелись, Плющик…
Испуганно оглядывается.
Лелеев:
-Константин Дмитрич.
Плющ:
-Ничего. Снежана на работе.
Плющ наливает.
Плющ:
-А давай , Лелеев, инсталляцию сделаем. В духе времени.
Лелеев:
-Зачем?
Плющ выпивает и оживляется.
Плющ:
-Нет, ты слушай. Давай на моей могилке- представляешь желтая глина с белыми камешками- поставим деревянную криницю. Сруб и журавль.
Лелеев:
-Журавль, Плющик, нельзя. Зачем лупить противовесом по клиентам… по скорбящим. Никто не даст такого разрешения.
Плющ:
-Тоже верно. А жалко красиво было бы. Ну тогда ворот. Представляешь - приезжают из Одессы, крутят ворот, а из криници- деревянный Плющик, ручкой машет. Маленький такой, меньше этого. Я вырежу.
Стук в дверь.
Плющ:
-Я сейчас.
Торопливо выходит в прихожую. Открывает дверь наружу. На фоне дотлевающих берез – крупный синий силуэт.
Плющ:
-Как красиво. Вы ко мне?
Силуэт:
-Константин Дмитриевич? Меня прислала Надежда.
Плющ изображает реверанс.
Плющ:
-Проходи. Водки выпьешь?
Силуэт:
-Я же за рулем. Тут рамы какие-то…
Плющ кивает и выносит рамы.
Плющ:
-Осторожно только не побей. До машины донести?
Силуэт:
-Я уж сам как–нибудь.
Вынимает из кармана конверт.
Силуэт:
-Это вам.
Плющ, с поклоном:
-Большое спасибо.
Силуэт:
-И еще, Надежда просила прибыть к ней на вечеринку. Часов в семь. С супругой.
Плющ замешкался.
Силуэт:
-Я отвезу.
Плющ:
-Большое спасибо. Непременно будем.
Мастерская. Плющ садится за стол.
Лелеев:
-Ну что там?
Плющ:
-Бизнесмен Надежда. На бомонд приглашает.
Открывает конверт.
Плющ:
-Триста баксов. За три недели работы. Представляешь. Это авторская работа.
Лелеев:
-Ничего себе. Это как таджик с лопатой.
Плющ:
-Ладно…Дареному коню…
Лелеев задохнулся от возмущения.
Лелеев:
-Ничего себе!
Плющ:
-Ну я же их не покупал…
Лелеев:
-И ты Дмитрич, после этого в гости к ней собрался? Она же мастера опустила.
Плющ:
-Ну, падла, мастера опустить нельзя. Если сам не опустится. Конечно, поеду. Я ей не папа, чтобы воспитывать. У меня две альтернативы, как говорит князь Лелеев…
Лелеев промолчал.
Плющ:
-Снежана в Одессу выпихивает, а мне зубы нужны, сам видишь, позарез. Бабок нет ни на то, ни на другое. Но с этими можно хотя бы ввязаться, а там - Бог пошлет…
Большая гостиная, полумрак, горят свечи, угадывается модная мебель. Фуршет, в духе времени на одном столике – бокалы с белым и красным вином, несколько сортов водки в графинах. На другом- закуски – бутерброды с икрой, маслины, семга, колбаса.
По залу покачиваются фигуры, человек десять- двенадцать. Плющ и Снежана. Плющ кое- с кем сдержанно поздоровался, Снежана забилась в угол.
Плющ:
-Что ты сидишь, как Врубель в сирени, общайся давай.
На пол уселась женщина в свитере и запела тихим голосом что-то этническое печальное.
Как по мо-орю. Как по мо-орю.
Как по морю, морю синему
Плыла лебедь с лебедя-а-а-тами…
Парень в джинсах подыгрывает ей на банджо.
Надежда, модная баба лет сорока, ухоженная , подходит к Плющу.
Надежда:
-Константин Дмитриевич, вы уделите мне несколько минут?
Эксклюзивно. Попозже, хорошо?
Она ослепительно улыбнулась. Плющ смотрит на ее зубы. Слишком уж белые.
Надежда:
-А сейчас простите…У меня гость неохваченный.
У стены в кресле сидит человек с очень семитским лицом. Он помалкивает, и, кажется, с вежливым интересом слушает и наблюдает.
Надежда:
-Скажите, Михаил Семенович. Правда ли что у вас в Израиле существует регион, где зимуют наши журавли?
Михаил Семенович:
-Наши журавли.
Оказывается- он пьян глубоко и безвозвратно.
Подбежала легкая гостья. Чирикнула.
Гостья:
-А скажите, зяблики тоже у вас зимуют?
Михаил Семенович:
-Зяблик- мудак.
Михаил Семенович Окончательно замолчал.
На пороге появился священник.
Надежда:
-Отец Владимир, слава тебе, господи..
Отец Владимир, лет пятидесяти, похож, если б не борода, на майора в отставке. Первым, прищурясь, он разглядел Плюща.
Отец Владимир:
-Что-то, Константин Дмитриевич, я тебя давно не видел. Зашел бы в храм, потолковать.
Плющ:
-Да я бы зашел, только боюсь – ты меня, батя, охмурять станешь. А у меня бабушка староверка была. А я религию подбираю себе индивидуально, как лекарство. Народный опиум меня, падла, не интересует. А захочу – в католики подамся. Там хоть сидеть можно.
Отец Владимир:
-Тебя охмуришь, как же…Где сядешь, там и слезешь. А староверы – тоже люди… все мы скоро окажемся староверами… Что здесь наливают?
Батюшка налил из графинчика, подал Плющу, налил себе.
Отец Владимир:
-Давай, Константин, отойдем. Дело есть. Нила Столобенского можешь вырезать? Сантиметров семьдесят высотой. Благотворительно!
Плющ:
-Отец Владимир. С благотворительностью тоже надо разобраться. Художнику тоже помогать надо.
Надежда, подкравшись:
-Нет, почему же. Каждый имеет право на спасение души.
Плющ неприязненно смотрит на Надежду, переводит взгляд на стену, где мерещится этюд в резной рамке.
Плющ:
-Так у меня, батя, один этюд стоит тысячу баксов.
Отец Владимир?
- Ну и продавай.
Плющ, со смехом:
-Так никто ж не покупает. Ладно. В конце концов, работа стоит столько, сколько за нее дают. А что до Нила – давай благотворительность поделим: половина моя, половина- твоя.
Отец Владимир:
- Не стяжай!
Плющ:
-Только бабки вперед. Аванс, хотя бы.
Отец Владимир:
-Губитель!
Он достал из-под рясы бумажник, порылся.
Отец Владимир:
-Вот тебе сто баксов.
Плющ развеселился:
-Да мне это на один зуб буквально.
Отец Владимир:
-А ты не роскошествуй . Вставь деревянные. Чем ты хуже древних.
Он обнял Плюща за плечи и сказал тихо и серьезно.
Отец Владимир:
-Зубы потом. Съездил бы ты, Костя, на родину, погрелся. Вон как дохаешь. Там, небось, еще тепло. Продышись. А здесь- снег скоро выпадет. Покрова на носу. А Нила сделаешь, как вернешься. Договорились?
Батюшка перекрестил смущенного Плющика.
В салоне воркуют про гигабайты, пиксели и фьючерсы.
Плющ подходит к Снежане.
Плющ:
-Сваливаем?
Надежда, подкравшись:
-Константин Дмитриевич, на минутку, вы обещали. Надо посоветоваться. У меня дочка, Фрося. Ей пятнадцать. По моему, она хорошо рисует. Может, вы ее подготовите в художественное училище? Ну, раза два в неделю. За вознаграждение, разумеется…
Надежда вздохнула:
-Боюсь я. Наши Кимры , сами знаете… и этот цыганский Голливуд… Пойдемте.
Комната Фроси. Тряпки. Плакаты. Кино. Все, что полагается.
Фрося, длинная дылда, сидит, накрашенная, у компьютера. Переписывается с кем-то.
Входят Надежда и Плющ. Фрося неохотно раздавливает в пепельнице сигарету.
Надежда:
-Опять! Фрося, покажи Константину Дмитриевичу свои рисунки.
Фрося смотрит насмешливо, достает пачку бумаги, А4.
Плющ с омерзением перекладывает бумажки. На бумажках, фломастером – принцессы в длинных платьях, диадемах, с миндалевидными глазами и ресничками. Плющ в замешательстве.
Плющ:
-А еще что-нибудь можешь?
Фрося вызывающе смотрит Плющу в глаза.
Фрося:
-Могу.
Плющ с поклоном:
-Большое спасибо. Пойдемте, Надежда.
В зале Плющ оглядывается ищет Снежану.
Плющ:
-Понимаете, Надежда… я и сам никогда не учился, и учителям не доверял. Если речь идет о передаче опыта, то у меня нет опыта, только, падла возраст. Я из него состою, а отдавать нельзя – тогда рассыплюсь.
Смотрит на Надежду, холодную и обиженную. Трогает ее за локоть.
Плющ:
-А девочка хорошая, способная. Все у нее получится.
Ночь, черные Кимры , ветер, мост. По мосту, наклонившись вперед, идут две фигурки. Преодолевают пространство и время.
Спальня Снежаны. Плющ просыпается, смотрит на грелку, брезгливо, двумя пальцами берет ее, в трусах идет на кухню, и, не выливая воду, бросает грелку в помойное ведро.
Бродит по мастерской, не находит себе места, разглядывает деревянные чурки для резьбы, пытается чистить засохшую палитру. Бросает, раскрывает кухонное окно, собирается его мыть.
Входят Снежана и Лелеев. У Снежаны в руках пакеты с продуктами – картошка, лук, ливерная колбаса, селедка, помидоры. Лелеев возбужден и решителен. Не глядя, нащупывает стол бутылкой водки.
Снежана кивает на Лелеева.
Снежана:
-Вот, подобрала по дороге. Несется, как паровоз. Дмитрича ему подавай…
Лелеев:
-Дмитрич! У тебя есть этюд, самый завалящий?
Снежана:
-У Константина Дмитриевича не бывает завалящих этюдов.
Лелеев:
Да подожди ты… дело серьезное.
Плющ, усмехнувшись:
-А у меня, Лелеев, все завалящие, а что?
Лелеев:
-Очень нужно. Мне срочно нужен подарок.
Достает из кармана триста долларов.
Лелеев:
-Отрежь на эту сумму. Говорят, ты в Одессу собрался?
Снежана:
-Какой же ты, Лелеев, дуролом. Дай я тебя поцелую…
Плющ:
-Да я хотел… зубы…
Лелеев:
-В жопу зубы! Наливай!
За столом. Водка, селедка, капуста. Плющ вещает с поднятой рюмкой.
Плющ:
-Нет, что происходит. Поезжай, говорят, на родину. А родина, Лелеев, это когда тебя выпихивают.
Снежана:
-Как же выпихивают! Ты - кумир.
Плющ:
-Кумир-это падла, такое существо, вроде обезьянки, от которого все время ждут новых номеров. А вот уважать – не догадываются.
Лелеев:
-Да кто выпихивал? Инородцы? Жиды? Чернокожие?
Плющ:
-Свои же и выпихивают. Они твою родину больше тебя любят, а ты еще и виноват. А единственное, что я имею в Одессе – так это дом в Кимрах…
Плющ смеется, чокаются.
Плющ:
-Алиготэ! А теперь еще и вы. Тоже выпихивайте. Выходит, родина здесь. А что, классно: летом здесь Левитан, зимой – Соврасов.
Внезапно Плющ потускнел.
Плющ:
-Как же я поеду, Снежаночка, без тебя?
Снежана:
-Вы же знаете, Константин Дмитриевич. Меня уволят если я сейчас уеду. И так… я подумала: можете тебе хочется побыть одному, походить, повспоминать…
Плющ:
-Очень хочется.
Снежана:
-Ну вот. А я в конце вырвусь на несколько дней, заберу тебя. А жить будешь у Савенко в мастерской.
Плющ:
-Откуда ты знаешь?
-Снежана:
-Так я созвонилась. Одесса тебя ждет, Константин Дмитриевич.
Снежана победоносно выпила рюмку.
Плющ:
-Что значит! И не сказала!
Снежана:
-Я же вас боюсь.
Лелеев:
-Ты сколько не был в Одессе?
Плющ:
-Лет тринадцать-четырнадцать. Надо будет подсчитать. В зените, падла славы. А? Снежаночка…
Снежана:
-Меня тогда на свете не было.
Плющ сбегал к рабочему столу за трубкой и табаком. Он возбужден.
Плющ:
-В конце концов, пора выгулять белые штаны. Ты знаешь, Лелеев, какие у меня штаны? Очень даже хорошие. Представляешь, тонкая фланель, английская.
Лелеев:
-С роду не видел.
Плющ:
-И не увидишь. Как я могу их здесь носить… В Кимрах белые штаны выглядят вызывающе, как лимузин. А в Одессе – это будет символ моей успешности.
Снежана:
-Успешности… Они от вас выставки ждут. Даже название уже придумали: «Возвращение».
Плющ:
-Вот суки. Выставки они ждут. Сейчас все брошу… Хотя… Будет вам выставка. «Голый король» называется. Одна только замазка – Одесса же заграница. Нужно разрешение на вывоз национального, падла, достояния республики.
Лелеев:
-Неужели ничего нельзя придумать?
Плющ:
-Можно.
На полу мастерской Плющ разложил работы: почеркушки.
Эскизы, нашлепки, варианты. На картонках, на крафте…
Акварелью, гуашью, акрилом. Срезал с подрамников несколько небольших холстов.
Плющ:
-Значит, задача такая. Лелеев, у тебя интеллект среднестатистической внучки дошкольного возраста. Так вот: на обороте этих бумажек надо написать тексты: дорогому дедушке, и так далее. Чтобы было понятно – на национальное достояние это фуфло не катит. Вот тебе фломастеры. Выбери поярче, и – вперед. Я думаю, Одесса найдет бабки на паспорт и рамки, а несколько своих, резаных, я захвачу. Это можно.
Лелеев, высунув язык, ползает, старательно подписывает.
Снежана гладит рубашки.
На дно дорожной сумки уложила картонки и холсты, на белые штаны – рулон с внучкиными автографами. Плющ наклонил голову – направо, налево, прищурился.
Плющ:
-Ничего, красиво получилось…
Кашляет.
Купе. На нижних местах женщина средних лет и молодой гагауз. Плющ карабкается на верхнюю полку.
Женщина нерешительно:
-Может, поменяемся?
Плющ:
-Что вы, мамочка, все нормально. Наверху кашлять удобнее. А что, таможенники сильно шмонают?
Женщина пожимает плечами. Гагауз прислушивается.
Плющ на верхней полке под лампочкой читает книгу «Птичьи права».
Плющ:
-Мне удалось раздобыть билет,
И поезд еще не ушел.
Еду в Одессу, которой нет,
Это ли не хорошо…
Плющ закашливается, закрывает книгу. Переворачивается на живот, смотрит в окно. По лицу бегают отраженные огни.
Автор, за кадром:
Там свежесть сгоревшего огня
Серая тень таит.
Одесса забыла, что нет меня,
И ничего, стоит.
Все в контражуре (стр54), конечно, но
Море полно говна.
То ли виною ее вино,
То ли моя вина.
И где-то на перекрестке лучей,
(каждому по лучу)
Одесса спросит меня – ты чей?
И я свое получу…
Осень. Перрон одесского вокзала. Плющ с сумкой и рамками, обвязанными холстиной, выходит из вагона. Ставит сумку на перрон, раскуривает трубку, кашляет.
Приличный человек лет тридцати пяти подходит к нему.
Человек:
-Вы меня помните, Константин Дмитриевич?
Плющ:
-Ну да. Студент, историк, кажется. Может быть Леня Пац.
Леня:
-Доктор. Диетолог.
Плющ:
-Я и говорю, доктора мастера на всякие истории. Тебя Савенко прислал?
Леня:
-В общем, да. Хотя я, как прослышал, сам вызвался. Мой папа вас любил.
Плющ неуверенно встревожился.
Плющ:
-А что с папой)
Леня пожал плечами.
Леня:
-Ничего. В Израиля пособие получает. Тоже (стр55) занятие для русского режиссера.
Леня подхватывает сумку, вешает на плечо, тянется за рамами.
Плющ:
-Нет, это я сам. Мой легкий крест. Ехать далеко?
Леня:
-Да нет, Канатная угол Успенской. На тачке пять минут.
Плющ запыхтел трубкой.
Плющ:
-А давайте пешком пройдемся.
Снимает куртку, укладывает ее поверх сумки.
Плющ:
-Тепло падла. Как в детстве.
Леня:
-Сегодня обещали девятнадцать. Вода, правда…
Плющ вынимает трубку изо рта и назидательно произносит.
Плющ:
-Я, Леня, никогда не относился к морю потребительски. И тебе не советую.
Смеется. Они идут по старомо городу, Плющ осторожно озирается, мрачнеет. Ничего не изменилось, будто и не уезжал. Пытается встряхнуться.
Плющ:
-Красиво, падла.
Мастерская Савенко. Просторная комната в полуподвале, картины на стенах, холсты и стен и на стеллаже, высохшие цветы в антикварной вазе, стол, длинная деревянная лавка, в углу – икона с рушниками. Постель застелена клетчатым плетом. Мольберт – в другом угли. Чувствуется, что здесь давно ничего не происходит – ни работа, ни гульбища. Постаревший Савенко степенно пьет чай. Постаревший Траяндер чиркает что-то в блокноте.
Входят Плющ и Леня Пац. Савенко встает, обнимает Плюща, крепко жмет руку, троекратно целует воздух у щек. Траяндер тычет кулаком Плющув живот, обнимает его, пытается приподнять.
Плющ высвобождаясь:
-А где, падла, фанфары?
Савенко:
-Охо-хо, Плющику… таке пішло життя… разоще позакінчувались, але для тебе – все зробимо. Захочешь – відпочивай, хочеш – працюй. Фарби є, пензлі є( стр56)…
Трояндер:
-Маешь бухати?
Савенко:
-Нехай бухає, Тільки, я ґадаю, Плющикові це вже не цікаво.
Трояндер:
-І знову нас усіх перемалює…
Савенко:
-Та нехай собі. Доброґо здоров’ячка.
Поворачивается к иконе, истово крестится.
Плющ в замешательстве. Леня Пац почтительно скучает.
Плющ:
-Савенко, Савенко… Я, конечно, понимаю, что Христос был хохол, но ведь только по папе…
Входят братья Лялюшкины, лет тридцати, и, следом толстый телеведущий Феликс, с журналисткой, страшной лицом и статью.
Плющ, за кадром:
-Страшная какая… Наверное, в таких деталях и кроется дьявол…
Приветствия, объятия.
Савенко:
-А де ж твої работи?
Плющ указывает на сумку.
Плющ:
-Только оформить надо.
Лялюшкины:
-Мы сделаем.
Савенко:
-Вистава має бути у місцевому художньому музеї.
Траяндер:
-Ми вже домовились.
Плющ:
-Что-то я, ребята, не догоняю. Мы будем что-нибудь пить?
Савенко:
-Плющику, Плющику. Я майже років п’ять нічого не п’ю. Лікарч заборонює…
Траяндер:
-А я би трошки… вмазав.
Лялюшкины:
-Мы сбегаем.
Плющ:
-Денег дать ? (стр57)
Лялюшкины на ходу отмахиваются.
Плющ:
-Только не надо ностальгического шмурдила. Водки возьмите.
Феликс:
-Рассказал бы что-нибудь.
Плющ:
-Феликс, а где же твоя камера? Ты что, готов упустить шанс?
Феликс:
-Нет, Плющик. Ты от меня не уйдешь. Мы сделаем ток-шоу в студии. На двадцать пять минут.
Плющ:
-Что ты, Феликс, у меня же столько слов не наберется.
Феликс:
-Ничего, я подскажу.
Леня Пац отводит Плюща в сторонку
Леня:
- Константин Дмитриевич. Я сейчас тихонько слиняю. Вот, возьмите мобильник. Умеете пользоваться? Вот здесь, в меню, забит мой телефон. Звоните в любое время. Карточка местная, поэтому в Россию надо звонить через код. И это дорого. Ну, ничего, еще купим…
Леня трогает Плюща за плечо и скрывается.
Плющ:
-До чего трогательный пацан! …
Трояндер хохочет:
-Да уж!
Плющ:
-А где, падла, Жаров?
Савенко, опустив глаза:
-Вже нема Жарова.
Плющ:
-Брандгауз?
Савенко:
-Нема гауза.
Плющ:
-Зайчик?
Савенко поднял глаза на дверь.
Савенко:
-Заяц? А ось іде (стр58)
Входит старый пьяный Заец. Смотрит на Плюща недружелюбно.
Заец:
-Дай три рубля.
Савенко грустно качат головой. Входят Лялюшкины. В пакетах – вино, водка и закуска.
Савенко вздыхает:
-Добре, Плющику. Ми зараз підемо з Трояндером, во бже темно, а іхати далеко. Ви тут пийте, їжте, тілчкі хату не зпалити, а ранком побачуся. Все, вітаю.
Трояндер, Савенко:
-Я трохи залишусь.
Берет бутылку вина, разглядывает этикетку.
Плющ, смеясь:
-Савенко, Савенко. Я же прирожденный украинец, так что со мной можно говорить по-русски, ничего страшного…
Кладбище, мрамор, гранит, позолота. Плющ идет по главной аллее. Недоумевает.
Плющ, за кадром:
-Странно. Если они так роскошно умирают, почему живут так плохо?
В кулаке у Плюща кладбищенские короткие цветочки, маргаритки… Из кармана замшевой куртки торчит плоская бутылка коньяка. Плющ сворачивает в глубину кладбища. Чем дальше – тем неуклюжее. Заросли, брошенные могилы. Плющ бродит, не может найти. Бормочет.
Плющ:
-И указатели повырывали…
Опять бродит, устает, останавливается.
Плющ негромко:
-Батя, батя, выходи. Я сдаюсь.
Постоял неподвижно, послушал и побрел обратно.
Кладбищенская контора. За столом мужик в телогрейке, еще двое темнеют по углам. При появлении Плюща мужик снимает со стола бутылку, смотрит с выражением почтительной скорби.
Плющ:
-Ребята, я заблудился. Как бы определить номер участка… могилки… Плющ Дмитрий Георгиевич. Дата…
Мужик расслабился, достает из под стола бутылку, ставит на стол.
Мужик:
-Приходи, дед, завтра. Будет начальство. Книги надо поднять. Это обойдется тебе гривен в семьсот, а я – я могу тебе только закопать.
В углах смеются:
Мужик:
-Не обижайся, батя. Все там будем. Хочешь вина?
Плющ:
-Большое спасибо.
Втыкает цветочки в бутылку, приподнимает шляпу.
Плющ:
-До встречи.
Двор. Плющ старательно нажимает кнопки мобильного телефона.
Плющ:
-Алло, Пац? Ленечка, Ленечка, нет ли у тебе кого-нибудь полегче? Чтоб килограммов на пятьдесят хотя бы. Что ты не понял? Замудохался я таскать Зайца за ноги по чужой мастерской. Да, не вылазит и не просыхает. Стоило приезжать… Забери меня отсюда. Завтра в полдень? На дачу? Отлично, пока.
Небольшая приморская площадь. Из такси выходят Плющ и Леня Пац.
Плющ:
-А давай, Леня, не спешить. Сумка легкая.
Маленький базарчик у магазина, огурцы с помидорами. Дыни, арбозы, пирожки. Пацан с низкой вяленой ставриды. Баба с кошелкой, из которой торчат горлышки пластиковых бутылок.
Баба:
-Домашнее вино, мальчики. Пробуйте. Чисто лидочка с изабелкой.
Плющ смотрит на Леню. Леня качает головой. Плющ заупрямился.
Плющ:
-Дай попробовать, мамочка.
Баба:
-Кушай, деточка.
Оглядывает Плюща, наливает в пластиковую крышечку.
Плющ:
-Кто ж так делает! Налей хоть полстакана, как тут распробуешь!
Баба с готовностью достает стакан, на сто пятьдесят граммов, наливает полный.
Баба:
-Две гривны.
Плющ пьет вино, выплевывает фонтанчиком через губу. Достает двугривенную бумажку, с шиком промакивает ей усы, подает торговке.
Плющ:
-Совесть надо иметь, рыбонька.
Снял шляпу, крутнулся на месте.
Плющ:
-Пошли Пац. А что, ты и вправду диетолог?
Леня печально кивает.
Леня:
-Если на то пошло, пойдемте в тот магазинчик. Тогда и я с вами выпью.
Плющ:
-Одну минутку.
Подбегает к лотку с пирожками, возвращается с надкусанным жареным пирожком. Морщится.
Плющ:
-Дала, сука, пирожок, а он, падла, с мясом!
Леня:
-Вы как младенец, ей Богу. Всякую дрянь в рот тащите.
Плющ:
-Так я думал, с горохом, как в детстве.
Кладет пирожок на асфальт.
Плющ:
-Может, собака схавает, если захочет.
Маленький магазин. Куриные окорочка, мороженное, сигареты, спиртное. Серьезный человек за прилавком молча кивает в ответ на Ленино приветствие.
Леня:
-Сделай нам, Рональд, два по как всегда.
Рональд кивает, ставит на прилавок две стопки, наполняет их из нестандартной бутылки. Достает из морозильника упаковку крабовых палочек. Леня двумя пальцами берет стопку.
Леня:
-Будем.
Рональд:
-На здоровье.
Леня расплачивается. Плющ на пороге жмурится на солнце. Леня выходит.
Леня:
-Ну, как?
Плющ:
-Нормально. Даже, падла вкусно. А что это было?
Леня:
-Это ворованный коньяк из Приднестровья. Квинт. И стоит между прочим, почти как ваша балованная «Лизочка».
Плющ:
-Так есть, оказывается, жизнь на Марсе. И с фаршем этим холодным, из минтая, ты хорошо придумал. А давай, Пац, постоим, покурим.
Достает трубку и кусет.
Леня:
-Да курите, ради Бога.
Плющ презрительно выкатывает губу, говорит высоким голосом.
Плющ:
-Неужели Плющик будет стоять просто так, и курить, как поц! Ой, Пац, извини. Игра слов получилась.
Пац:
-Ничего
Нырнул в магазин и вынырнул с двумя стопками. Плющ принимает стопку, философствует.
Плющ:
-Понимаешь, Леня, у меня жизнь высокосная.
Леня:
-Это как?
Плющ:
-А сколько я ни проживу, это будет, падла, на один день больше. Такой подарок. Уже не знаю за что.
Леня внимательно, медицинским взглядом смотрит на Плюща. Трогает его живот.
Леня:
-Живот твердый. Вам бы обследоваться.
Плющ смеется:
-Зато пуговицы застегивать легко. Не проваливаются.
Кашляет.
Леня:
-Зайдемте в магазин. Я вас представлю.
В магазине.
Леня:
-Рональд! Константин Дмитриевич будет захаживать в ближайшее время. Ему – как мне, Окей?
Рональд:
-Говно вопрос.
Небольшая каменная дача. Скромно и чисто в небольшой гостиной. Леня приоткрывает дверь в спальню.
Леня:
-Вит здесь вы будете спать, как белый человек. Кровать двуспальная, телок водить можно, но только осторожно.
Плющ понимающе кивает.
Леня:
-А это – гостиная. Диван, телевизор, он, правда, плохо показывает. Тарелку никак не куплю. Книжек, правда, почти нет. Все дома.
Плющ:
-Я, Леня, книжек не читаю. Там буковки маленькие. Лучше скажи мне, Пац, кто написал: «и беспамятство клюкою мне грозит из-за угла»?
Леня пожимает плечами.
Леня:
-Наверное, Пушкин, а что?
Плющ:
-А то, что мне этого достаточно. Зачем мне книжки…
Леня оглядывает Плюща с удивлением и удовольствием.
Леня:
-Только, Константин Дмитриевич, пожалуйста, в спальне – не курить. Хорошо? А то в (стр63) ей потом занавески воняют.
Плющ:
-А она у тебя кто?
Леня:
-Так, экономист. Пошли дальше. Кухня. Газ умеете включать? Посуду найдете, если что.
Леня открывает холодильник. Курица в целлофане, палка колбасы, свертки, коробочки.
Леня:
-На первое время. Ну да я буду наезжать, если не возражаете. И звонить, конечно. Ну, все, кажется.
Плющ, нетерпеливо:
-Все, все. Поезжай давай. Большое спасибо.
Плющ садится на диван, подпрыгивает на пружинках.
Плющм за кадром:
-Неужели один, в кои то веки! Главное, падла, никуда не спешить.
Выходит во двор, бродит по саду, пытается качнуть старую черешню.
Плющ, за кадром:
-К морю – завтра… какое, в жопу, море – сказал бы Лелеев. Кто такой Лелеев? Надо бы Снежане позвонить, беспокоится, наверное. Так звонили уже, по приезде. Вот уж поистине – и беспамятство клюкою…
Увидел смолу на вишне, сковырнул, засунул в рот и тут же выплюнул.
Плющ, за кадром:
-Вот Снежана, зараза. Говорил же – зубы важнее.
Опомнился и рассмеялся.
Вечереет, море гремит под обрывом, ветер посвистывает в тонких злаках. Плющ раздевается, ложится, натягивает одеяло и тут же вскакивает. Роется в кухонных полках, заглядывает в душевую. Разочарованный, ложится в постель.
Плющ, бормочет:
-Даже грелки в доме нет. Как же он живет, этот Пац…
Ночь, кто-то ходит по железной крыше. Плющ просыпается, лежит неподвижно, смотрит в потолок. На крыше кто-то ходит беззастенчиво, топает ногами, падает, замирает и снова ходит.
Плющ:
-Ну, Лёня!
Босиком прокрадывается в кухню, на ощупь находит секачку. Подтягивает трусы и осторожно приоткрывает входную дверь. Ветер, кроны мотаются по черному небу, сшибают крупные звезды. Горстями, пригоршнями, ведрами срываются с высокого дерева грецкие орехи, лупят по крыше, подпрыгивают и падают в траву.
Плющ смеясь:
-Ну, Лёня.
Зажигает свет в кухне, набрасывает курточку, выходит, раскуривает трубку, сидит на корточках, собирает на ощупь орехи, складывает их в кучку, кашляет.
Кричит петух на дальнем хуторе, всходит солнце. Луч тычется в дамский хрустальный флакончик, тот живет своей жизнью, Плющ лежа любуется.
Пустынный песчаный пляж, Плющ задыхается от ветра. С небольшого обрыва боками спускаются две приезжие бледные тетки, сбрасывают халатики, и бегут куда-то в одинаковых синих купальниках.
Плющ:
-Красиво. Но не интересно.
Бродит по берегу, задыхается, радуется.
Плющ шарит по кухонным полкам, бормочет.
Плющ:
-Ну точно, диетолог. Хлеба в доме нет. Как они говорят: - белая смерть, черная смерть…. Ржаная, пшеничная…
Плющ с наслаждением натягивает белые штаны, с трудом застегивает молнию. Бормочет.
Плющ:
-Говорил же… ходить надо больше.
Площадь. На базарчике давешняя баба с вином мазнула недобрым взглядом и отвернулась. Рыбак в брезентовой зюйдвестке и ботфортах продает бычков.
Плющ, за кадром:
-Ряженый какой-то… и бычки, наверное, бутафорские, вчерашние.
Плющ подходит.
Плющ:
-Дай помацать.
Рыбак:
-Десяток – двадцать пять гривен.
Плющ тычет пальцем в рыбку, приоткрывает жабры, нюхает и величественно отходит.
Рыбак:
-Что б ты понимал, москаль паскудный!
Плющ решительно возвращается. Пересчитывает бычков на нитке.
Плющ:
-Семь, восемь, девять, десять. Десяток, говоришь?
Рыбак:
-Ты же сам считал…
Плющ держит двумя пальцами бычка, как держат за пуговицу, и назидает.
Плющ:
-Пока кугутня, вроде тебя, не захватила город, десяток бычков в Одессе насчитывал одиннадцать штук. Ни больше, ни меньше.
Вытирает пальцы о рукав рыбака и отходит, возмущенный.
Магазин Рональда еще закрыт. График работы – с 10 до 19. Плющ смотрит на солнце, прикидывает время.
Плющ, за кадром:
-Все таки без часов не удобно, когда ты один. Но не носить же это китайское фуфло. Качество часов наверняка определяет качество прожитого тобой времени…
Магазин на противоположной стороне открыт. У прилавка – насколько безмолвных курортников. Терпеливо ждут продавщицу. Продавщица появляется и тут же идет в атаку.
Продавщица:
-Что, я не могу удалиться по своим делам? Новости! Я, между прочим, тоже человек!
Народ, однако, безмолвствует.
Плющ выходит из магазина, в полупрозрачном пакете – буханка черного хлеба и бутылка водки. Направляется к Рональду, у него уже открыто.
Плющ:
-Доброе утро.
Рональд кивает вежливо и равнодушно.
Плющ:
Сделай-ка мне, Рональд, как всегда.
Рональд:
-Говно вопрос.
Наливает стопку, отрезает ломтик лимона, кладет на блюдце.
Рональд:
-Рекомендую.
Плющ пьет коньяк медленно и внимательно. Жевнул лимон.
Плющ:
-Сколько с меня?
Рональд:
-Нисколько. Не велено. Наши с Леней дела.
Плющ, огорченно:
-Интересно. Психолог диетолог. Это получается, что мне сюда лучше не заходить!
Рональд:
-Ваше право.
Плющ:
-Нет, но ты видал, Рональд? Придумал лучше всякой супруги. На совесть влияет. Он меня завязать хочет.
Рональд смотрит на бутылку водки, просвечивающуюся в пакете, и впервые улыбается.
Рональд:
-Вас завяжешь, как же.
Плющ смеется:
-А давай мы его все-таки наколем. Через раз буду платить я, тебе же лучше.
Рональд:
-Говно вопрос. Только я не могу.
Плющ:
-Почему?
Рональд:
-Я честный.
Плющ:
-Ну и ладно. В конце концов, я его об этом не просил.
Плющ в саду поливает кипятком известку, засохшую в ведре вместе с малярной кистью. Звонит мобильный. Плющ суетливо достает его из кармана штанов.
Плющ:
-Да, Леня. Все нормально. Нет, не холодно, а так… Обозреватель? А, обогреватель. Привези, конечно. С утра пораньше? Да, Леня, тут у тебя орехов понападало. Куда их определить? Может, тазик какой? Сам грызи! Издевается… Ладно. До встречи.
Плющ варит бульон из курицы, разрезанной пополам.
Белит деревья, бросает кисть.
Сидит в шезлонге под черешней, сосет кружок твердокопченой колбасы.
Плющ, за кадром:
-Плющик, Плющик. Ты, в кои то веки, дачник… А что… никто в Одессе не обязан быть одесситом… особенно теперь…
Сосет колбасы, задремывает.
На пляже довольно много народу для октября. Степенные северные люди. Детей почти нет – несколько дошкольников. Северяне купаются, ухают, восхищаются.
Плющ поднимается по пологой дороге. У дороги – ветки спиленного тополя, серая похрустывающая листва. Среди загубленных ветвей полутораметровый обрезок ствола, толщиной 15-20 сантиметров.
Плющ, за кадром:
-Эта вещь очень даже может пригодиться. Тополь все-таки. Из него можно вырезать, хоть того же Нила Столобенского (стр68), надо, кстати разузнать о нем побольше…
Плющ взваливает на плечо бревнышко, но сырой тополь тяжелый, давит, скатывается. Плющ сбрасывает бревно, кашляет.
Навстречу идет молодая женщина, Плющ мельком глянул – мешает кашель.
Женщина:
-Давайте, я вам помогу.
Плющ кивает, берется за бревно, женщина подхватывает сзади. Так доходят до калитки дачи.
Плющ:
-Бросаем.
Плющ разглядывает женщину и выражение его лица меняется. Женщина один к одному похожа на далекую продавщицу Галю, колхозницу, с которой так хорошо перекатывались. И возраст, и голос, и грудь.
Женщина улыбается.
Плющ:
-Москва? Или Питер?
Женщина:
-Муравленко.
Плющ приподнимает шляпу:
-Плющ.
Женщина догадалась, смеется.
Женщина:
-Да нет, Муравленко – это город. На Ямале. Мы здесь пансионат построили. Элита меня зовут. Можно просто Эля.
Плющ:
-Константин Дмитриевич. Возможно – Костя. Элита, Элита, а как зовут вашу матушку?
Элита:
-Елена Васильевна.
Плющ, успокаиваясь:
-А кем она работала?
Элита:
-Директор школы. Это важно?
Плющ:
-Да. То есть нет. А что, может быть вы сможете выпить немного вина?
Элита:
-Смогу.
Плющ:
-Тогда сделаем так: вы идете к морю, а я сбегаю в магазин и догоню.
Элита:
- Хорошо, только не бегайте. Идите спокойно. Никуда я не денусь.
Плющ:
-Ах, да. Вы какое вино предпочитаете?
Элита:
-Полусладкое.
Улыбается и идет в сторону моря.
Плющ, за кадром; на ходу:
-Вот это замазка. Полусладкое. Как это можно пить? Хотя ладно. Девица, как-никак…
Магазин. Рональд невозмутим.
Плющ:
-Дай мне Рональд, помимо как всегда, бутылку полусладкого. За живые бабки. Что у нас есть?
Рональд оглядывает полку.
Рональд:
-Вот, изабелла. Эксперимент, Константин Дмитриевич?
Плющ:
-Хуже. Да и упаковку этого фарша… крабовых палочек. Из морозильника.
Рональд:
-А штопор есть? А то возьмите, две гривны.
Плющ вертит изделие из толстой проволоки.
Плющ:
-Одноразовый… тогда, для полного счастья, пару одноразовых стаканчиков…
Расплачивается.
Они сидят в стороне от пляжа. Дикое место с небольшими дюнами. Пробой подбирается к самым ногам. Плющ с трудом откупоривает бутылки, бросает прогнувшийся штопор в море.
Элита:
-Зачем?
Плющ:
-Есть в Одессе такая примета: если забросишь в море стопор, значит, вернешься и напьешься обязательно.
Элита:
-Вы алкоголик?
Плющ, гордо:
-Я – пьяница, как и все мастеровые.
Элита:
-А кем вы работаете… работали?
Плющ, грустно:
-Печник я. У меня, кстати будет выставка двадцать третьего, или, может быть, двадцать пятого. В музее. Приходите.
Элита:
-Выставка печек:
Плющ:
-Как-то так.
Море шумит, Элита рассказывает, Плющ рассеян – в животе неладно.
Элита:
-Город наш молодой, ему тридцать лет. Ну уже вполне европейский. Нефтянка. Хотя я не люблю этого слова, непочтительно как-то…
Мэр у нас деловой…вы слушаете?
Плющ:
-Конечно, конечно. Продолжайте. У вас очень деловой мэр.
Волна плеснула Элите по ногам.
Элита:
-Мы как-то сели неудачно. Давайте…
Плющ:
-Откатимся? (стр70)
Элита:
-Отсядем подальше.
Отжимается на руках, отсаживается. Плющ тоже.
Элита:
-Мэр привозит часто американцев и других культурных людей, из Москвы. Приезжал даже Бисер Киров, говорят был знаменит когда-то.
Плющ кивает:
-Конечно, помню. Он, конечно, Кобзон, но не до такой степени.
Элита:
-Вы ни за что не угадаете, кем я работаю. А работаю я главным инженером водозабора. А что, для моего возраста совсем неплохо. Мне тридцать два, и нечего скрывать. Личная жизнь пока не сложилась, но женщина сперва должна реализовать себя, как личность, а потом уже…
Элита говорит, с середины ее монолога голос ее до Плюща едва долетает.
Плющ, за кадром:
-Если отойти на пару шагов и посмотреть на себя, и прищуриться – ничего себе картина получается. Гойе, Капришос, Сусанна, (стр71) падла и старцы. Нет, так вполне: белые штаны, шляпа, замшевая куртка, серебристая бородка над запавшим ртом… Вполне даже красив с точки зрения зарубежного режиссера Кустурицы. Тошнит, падла, это полусладное, да на коньяк… Говорил же – ничего не надо делать из вежливости, лажа получится…
Плющ:
-Извините, я на минутку…
Элита:
-Да, да, пожалуйста…
Плющ забегает за невысокую дюну, нагибается и сует в рот два пальца. Утерся, вытер пальцы песком, возвращается.
Плющ:
-Да, продолжайте. Вы так интересно рассказываете.
Элита внимательно и тревожно разглядывает его покрасневшие глаза.
Элита:
-Вы плакали. Уверяю вас, Константин, все у вас будет хорошо, вы интересный мужчина.
Плющ, за кадром, с облегчением:
-Вот дура…
Утро. Плющ у калитки сидит на траве. Подъезжает такси, из него вылетает Леня в выпученными глазами, пролетает сквозь калитку вглубь сада, останавливается у большой черешни.
Плющ с любопытством наблюдает, как мочится Леня – тщательно и скрупулезно. Наконец, Леня встряхивает плечами и оборачивается.
Леня:
-Доброе утро, Константин Дмитриевич,
Плющ:
-Побелку, гад, смыл.
Леня вытаскивает из багажника обогреватель в коробке.
Плющ:
-Ну что там Лялюшкины?
Леня:
-У Лялюшкиных все готово. Выставка открывается двадцать первого. В пять часов. Не забудьте. Ну, да еще увидимся за четыре дня.
Плющ, равнодушно:
-Двадцать первого. В пять часов.
Леня:
-Вам не надо в город?
Плющ:
-Нет, слава Богу.
Леня:
-Так я поехал. Еда есть? Рональд ведет себя хорошо?
Плющ:
-Большое спасибо. Поезжай давай. До встречи.
Закат. Плющ в белых штанах идет к площади.
Плющ, за кадром:
-Интересно, какие променады устраивают нефтяники. Наверное, танцы под гармошку. А что..И Элита, наверное, с кавалером. В кринолине…
По площади прогуливает мусор. Быстро стемнело. Мрачно светяться окна магазинов. Один еще открыт. Из оранжевого дверного проема выскальзывают приезжие люди, держась под стеночкой, пропадают в темноте. Единственный фонарь на столбе отбрасывает круглую лупшицу (стр72) света, временами в ней мелькают, сцепившись, силуэты.
Девочки подростки в коротких юбочках и лакированных тужурках.
Хриплые окрики:
-Эу!
-А по хавальнику!
Веселый, незатейливый мат. Брякнула в темноте гитара, глумливый голос закричал:
Родина! Еду я на родину!
Пусть кричат – уродина!
А она мне нравится!
Хоть и не красавица!
Треск фанеры, стоны рвущихся струн, певец матерится и ржет:
-Мусжка! Я тебе внешность покроцая!
Невидимая муська визжит в ответ:
-Чем выше любовь, тем ниже поцелуи-и!
Красная девочка появляется в круге света и заладила, как заведенная:
-Не верь, не бойся, не проси!
Не верь, не бойся, не проси!
Не верь, не бойся, не проси!
Плющ, за кадром:
- За что я тебя люблю Плющик, так это за наивность. Хоть в магазин зайти, не ретироваться же, падла просто так.
Возле магазина к Плющу подходит подросток лет 15.
Подросток:
-Дед, продай шляпу!
Сбивает с Плюща шляпу и отбрасывает ногой. Подтягиваются остальные, развлекаются. Плющ хватает подростка за нос и пригибает к земле. Подростку больно.
Подросток:
-Пусти, сука!
Остальные радуются:
-Мы, дедушка, тебе сейчас осценцим будем делать.
Разбивают ящики из под овощей, лежащие под стенкой, разжигают костер. Плющ отпускает пацана, поднимает шляпу, отирает рукавом. К нему подходит самый большой, ему лет 18.
Главный:
-Я – боцман.
Плющ:
-Надо же, а я думал – ты Иванов, Петров-Сидоров.
Берет боцмана за локоть.
Плющ:
-Поговорить, падла, надо.
Костер разгорается, пацаны кричат в темноту:
-Боцман, давай сюда козла старого!
Из темноты появляются Боцман и Плющ. Жмут друг другу руки. Плющ подходит к костру, берез у ближайшего пацана из рук банку с пивом, поливает костер.
Плющ:
-Аутодафе отменяется!
Плющ бредет по темному переулку. Бормочет.
Плющ:
-Ну что, доволен, Плющик, Плющик, если ты сумел их приболтать, значит ты недалеко от них ушел…
На штакетнике – грязные белые штаны. Дождь.
Плющ лежит в постели. Рядом – включенный обогреватель. Плющ курит трубку, кашляет, смотрит на серый и унылый дамский флакончик, что на полочке. За окном дождь. Тоска.
Плющ в кухне пытается отштукатурить секачкой найденной бревнышко. Трогает лезвие пальцем, бормочет.
Плющ:
-Ну, Леня!
Берет бревно, выбегает под дождь, выбрасывает бревно за забор. Прибирается в кухне, стирает белые штаны.
Плющ в детской, среди разбросанных игрушек, сидит на полу, с увлечением складывает пазл «Последний день Помпей».
Магазин Рональда. Рональд мрачен. Не отвечает не приветствие.
Плющ:
-Налей, Рональд. А нет ли у тебя трубочного табака?
Рональд:
-Откуда…
Плющ:
-Тогда дай мне две пачки Камела, покрепче.
Рональд сердито наливает, сердито кладет на прилавок сигареты, уходит в подсобку.
Плющ бредет по площади. Дождь едва моросит.
Плющ, за кадром:
-Пора сваливать. Спектакль кончился. Табак кончился. Зритель устал. А что… так было всегда. И позавсегда.
Звонит телефон.
Плющ:
-Да, Леня, к четырем, так к четырем. Понял. Это уже завтра.
Серый день. Дождя нет. Плющ ловит на площади частника. Проходит трамвай. Плющ рванулся к остановке, но трамвай ушел из под носа. Плющ возвращается на площадь. Кашляет. Долго стоит. Наконец, останавливается раздолбанная «Лада».
Плющ:
-В город. На Пушкинскую.
Водитель:
-Пятьдесят гривен.
Плющ:
-А если подумать?
Машина трогается.
Плющ:
-Стой! Хрен, падла, с тобой.
На Пушкинской, после вокзала.
Плющ:
-Останови, я пройдусь.
Расплачивается, выходит.
Пушкинская. Мрачная и красивая. Плющ бредет медленно, размышляет.
Плющ, за кадром:
-Соберутся хари. Кто-то радуется фальшиво, кто-то куксится. Своих не осталось, интересно, чего ты, падла, не хочешь больше – этих рож или себя одним из них… Подойдет какой нибудь молодой Юхим Бамбалюк, хлопнет по плечу:
-Ну що, Плющику… як ся маешь? Ю ал райт?
Каштан сорвался с высоты, стукнул по шляпе, крутнулся возле ног.
Плющ, за кадром:
-Вот тебе и «Эврика». Не пойду. Все это суета сует и всякая херня.
Плющ ускорил шаг, свернул на ближайшем перекрестке налево. Над подвалом вывеска красным по белому: «Огни притона» винный бар.
Глубокий подвал. Стойка бара, дальше – маленький зал на четыре столика. За стойкой – молодая женщина.
Плющ:
-Как тебя зовут?
Хозяйка:
-Вика, а что?
Плющ:
-Ничего. Классно у тебя Вика. Дай мне коньяка, сто граммов, и … Что это у тебя? Биточки из хамсы? – сто лет не виделись, чудеса…
Плющ садится за столик. Два стола пустуют. За третьим – двое мужчин и две женщины, пожилые, со следами полинявшей интеллигентности на лице.
На панельной приступке сидит бомж в вязанной шапочке, утопил голову в плечи.
Компания разговаривает негромко, но возбужденно:
-А что на морвокзале делается! (стр75)
-Дюк выглядит ханыгой!
-Что ты! Боделан нефтяной терминал не отдаст!
-А что Ющенко! Ющенко-Херущенко!
-Эдик? Эдик окопался у себя в Крыжановке… Бонапарт, блин.
Подошла Вика, поменяла пепельницу.
Плющ:
-Вика, а что они пьют?
Вика:
-А все. Вам принести что-нибудь?
Плющ:
-Еще соточку, с лимоном, и на тот столик – бутылку крепленого и сухого.
Вика:
-Прямо кино.
Она приносит вино, кивает в сторону Плюща. Компания глянула, поутихла, с достоинством приподняла стаканы.
Три столика сдвинуты. Человек десять-двенадцать. Дым столбом. Безучастный бомж раскачивается на приступке, охватив голову руками.
Плющ:
-Викачка, Викачка, еще три бутылки!
Реплики:
-Один одессит нашелся, и тот москвич.
-Бессоница, гомер, тугие паруса…
-Заткнись!
Плющ:
-Ну почему же, я список кораблей прочел до середины…
Читают вдвоем, упираясь лбами, поднимая указательные пальцы, дирижируя:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою внезапно поднялся,
Как журавлиный клин в чужие рубежи,
На головах царей божественная пена,
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Тоя вам дона, ахейские мужи!
-Шаланды полные кефали… в Одессу Костя приводил…
-Кефаль теперь делают в лиманах. Кит-ти кетом кормят.
-Гидропонная рыба.
Плющ:
-Вика, еще что-нибудь…
Из облака дыма вырастает огромная женщина с огромным бюстом.
Женщина:
-Елена. Муж, представляешь, ушел сегодня в рейс.
Хохочет.
-А сын, представляешь, ушел в папой.
Плющ тычется головой в ее живот, хватает за грудь.
Плющ:
-Балдеть! Ни в чем себе не отказывай!
Елена:
-Дедуля! Ни в чем себе не отказывай!
Кладовка. На деревянном топчане спит Плющ. Он разут – башмаки стоят рядом. Накрыт курткой.
Скрипит тяжелая входная дверь, стук, потянуло холодом,
Плющ ежится.
Вика входит.
Вика:
-Вы как, дедя Котя?
Плющ садится, кашляет.
Плющ:
-Еще не знаю, ты Вика, извини.
Вика:
-Что вы, дядя Котя! Вы мне план сделали за три дня, и рекламу. Все от вас без ума. Опохмелить? За счет заведения.
Плющ с мокрыми приглаженными волосами сидит за столиком. Перед ним – стакан вина. Плющ выгребает из карманов мелочь, достает телефон.
Плющ:
-Восемь вызовов. Бедный Леня. Надо будет сделать ему что-нибудь хорошее.
Набирает номер. В телефоне голос: недостаточно средств…
Плющ:
-Молчи, падла. Будто я сам не знаю…
Считает деньги.
Плющ:
-Четыре гривны.
Вика, подходит:
-А вообще… деньги у вас есть?
Плющ:
-Сто баксов в сумке. На отход. Сколько времени?
Вика:
-Без двадцати одиннадцать.
Плющ вздыхает:
-Сходить посмотреть…
Музей, стелка - указатель в небольшой зал. «Константин Плющ. Возвращение»
Служительница:
-Приходите, пожалуйста. Это бесплатно. Известный художник, наш, одессит. Живет за рубежом.
Плющ:
-Большое спасибо.
В зале одна посетительница, старуха. Бережно осматривает работы, останавливается у «Обнаженный». Плющ озирается. Бормочет.
Плющ:
-Ничего, постарались Лялюшкины.
На столике – книга отзывов. Плющ раскрывает, листает – ни одной записи. Белая глянцевая бумага.
Плющ:
-Зима…
Рядом с книгой – несколько нарядных пригласительных билетов. Плющ берет один, помедлив, еще один, кладет в боковой карман. Приглядывается к старухе, подходит.
Плющ:
-Томка, это ты?
Хохочет, показывает пальцем то на старуху, то на обнаженку. Закашливается.
Томка кидается Плющу на шею. Она счастлива.
Томка:
-Костик! Как я рада! Вот уж и не мечтала… пойдем, пойдем.
Толкает Плюща к выходу.
Плющ:
-Ты, Тамара, постой тут, а я быстро… сейчас.
Торопливо выходит, скатывается по лестнице, с трудом открывает тяжелую входную дверь, торопливо уходит.
Плющ сидит на трамвайной остановке, кашляет. Дождь то идет, то не идет. Подходит трамвай. Плющ вскарабкивается, пытается заплатить, кондукторша машет рукой, отходит. Плющ сидит в полуобмороке. Кондуктор поглядывает…
Раскисший переулок. Плющ идет, шатаясь и кашляя, не разбирая дороги, по лужам, по грязи.
В гостиной сбрасывает куртку, башмаки, в спальне включает обогреватель, снимает штаны, ложится в постель. С трудом встает, выходит в гостиную. Достает из куртки пригласительный, детским цветным карандашом пишет на обороте номер мобильного и крупно – Снежана. Возвращается в постель. Темно.
Пляж. Все на местах, молодые, как тридцать с лишним лет назад. Сидят, выпивают. Девушка входит в воду, приседает. Заяц поднимает камень над головой. Швыряет. Все безмолвны.
Появляется Плющ, но не со стороны моря, как обычно, а из глубины пляжа, из-под обрыва. Белые штаны, замшевая куртка, шляпа, трубка в зубах, седая бородка. Садится на свободное место, смотрит на море, дымит. Ложится на спину.
Савенко, Трояндер, Жаров, Гауз, Заец, девушка, как по команде переглядываются, со смехом подбегают к Плющу, хватают за руки, за ноги, тащат к воде и на раз-два-три, бросают его в воду.
Плющ на спине, шляпа сдвинута на глаза, блаженно улыбается, дымит трубкой, уплывает в море, все дальше и дальше, вот уже только точка, и та исчезает. Дым над водой.
Мастерская. Плющ садится за стол.
Лелеев:
-Ну что там?
Плющ:
-Бизнесмен Надежда. На бомонд приглашает.
Открывает конверт.
Плющ:
-Триста баксов. За три недели работы. Представляешь. Это авторская работа.
Лелеев:
-Ничего себе. Это как таджик с лопатой.
Плющ:
-Ладно…Дареному коню…
Лелеев задохнулся от возмущения.
Лелеев:
-Ничего себе!
Плющ:
-Ну я же их не покупал…
Лелеев:
-И ты Дмитрич, после этого в гости к ней собрался? Она же мастера опустила.
Плющ:
-Ну, падла, мастера опустить нельзя. Если сам не опустится. Конечно, поеду. Я ей не папа, чтобы воспитывать. У меня две альтернативы, как говорит князь Лелеев…
Лелеев промолчал.
Плющ:
-Снежана в Одессу выпихивает, а мне зубы нужны, сам видишь, позарез. Бабок нет ни на то, ни на другое. Но с этими можно хотя бы ввязаться, а там - Бог пошлет…
Большая гостиная, полумрак, горят свечи, угадывается модная мебель. Фуршет, в духе времени на одном столике – бокалы с белым и красным вином, несколько сортов водки в графинах. На другом- закуски – бутерброды с икрой, маслины, семга, колбаса.
По залу покачиваются фигуры, человек десять- двенадцать. Плющ и Снежана. Плющ кое- с кем сдержанно поздоровался, Снежана забилась в угол.
Плющ:
-Что ты сидишь, как Врубель в сирени, общайся давай.
На пол уселась женщина в свитере и запела тихим голосом что-то этническое печальное.
Как по мо-орю. Как по мо-орю.
Как по морю, морю синему
Плыла лебедь с лебедя-а-а-тами…
Парень в джинсах подыгрывает ей на банджо.
Надежда, модная баба лет сорока, ухоженная , подходит к Плющу.
Надежда:
-Константин Дмитриевич, вы уделите мне несколько минут?
Эксклюзивно. Попозже, хорошо?
Она ослепительно улыбнулась. Плющ смотрит на ее зубы. Слишком уж белые.
Надежда:
-А сейчас простите…У меня гость неохваченный.
У стены в кресле сидит человек с очень семитским лицом. Он помалкивает, и, кажется, с вежливым интересом слушает и наблюдает.
Надежда:
-Скажите, Михаил Семенович. Правда ли что у вас в Израиле существует регион, где зимуют наши журавли?
Михаил Семенович:
-Наши журавли.
Оказывается- он пьян глубоко и безвозвратно.
Подбежала легкая гостья. Чирикнула.
Гостья:
-А скажите, зяблики тоже у вас зимуют?
Михаил Семенович:
-Зяблик- мудак.
Михаил Семенович Окончательно замолчал.
На пороге появился священник.
Надежда:
-Отец Владимир, слава тебе, господи..
Отец Владимир, лет пятидесяти, похож, если б не борода, на майора в отставке. Первым, прищурясь, он разглядел Плюща.
Отец Владимир:
-Что-то, Константин Дмитриевич, я тебя давно не видел. Зашел бы в храм, потолковать.
Плющ:
-Да я бы зашел, только боюсь – ты меня, батя, охмурять станешь. А у меня бабушка староверка была. А я религию подбираю себе индивидуально, как лекарство. Народный опиум меня, падла, не интересует. А захочу – в католики подамся. Там хоть сидеть можно.
Отец Владимир:
-Тебя охмуришь, как же…Где сядешь, там и слезешь. А староверы – тоже люди… все мы скоро окажемся староверами… Что здесь наливают?
Батюшка налил из графинчика, подал Плющу, налил себе.
Отец Владимир:
-Давай, Константин, отойдем. Дело есть. Нила Столобенского можешь вырезать? Сантиметров семьдесят высотой. Благотворительно!
Плющ:
-Отец Владимир. С благотворительностью тоже надо разобраться. Художнику тоже помогать надо.
Надежда, подкравшись:
-Нет, почему же. Каждый имеет право на спасение души.
Плющ неприязненно смотрит на Надежду, переводит взгляд на стену, где мерещится этюд в резной рамке.
Плющ:
-Так у меня, батя, один этюд стоит тысячу баксов.
Отец Владимир?
- Ну и продавай.
Плющ, со смехом:
-Так никто ж не покупает. Ладно. В конце концов, работа стоит столько, сколько за нее дают. А что до Нила – давай благотворительность поделим: половина моя, половина- твоя.
Отец Владимир:
- Не стяжай!
Плющ:
-Только бабки вперед. Аванс, хотя бы.
Отец Владимир:
-Губитель!
Он достал из-под рясы бумажник, порылся.
Отец Владимир:
-Вот тебе сто баксов.
Плющ развеселился:
-Да мне это на один зуб буквально.
Отец Владимир:
-А ты не роскошествуй . Вставь деревянные. Чем ты хуже древних.
Он обнял Плюща за плечи и сказал тихо и серьезно.
Отец Владимир:
-Зубы потом. Съездил бы ты, Костя, на родину, погрелся. Вон как дохаешь. Там, небось, еще тепло. Продышись. А здесь- снег скоро выпадет. Покрова на носу. А Нила сделаешь, как вернешься. Договорились?
Батюшка перекрестил смущенного Плющика.
В салоне воркуют про гигабайты, пиксели и фьючерсы.
Плющ подходит к Снежане.
Плющ:
-Сваливаем?
Надежда, подкравшись:
-Константин Дмитриевич, на минутку, вы обещали. Надо посоветоваться. У меня дочка, Фрося. Ей пятнадцать. По моему, она хорошо рисует. Может, вы ее подготовите в художественное училище? Ну, раза два в неделю. За вознаграждение, разумеется…
Надежда вздохнула:
-Боюсь я. Наши Кимры , сами знаете… и этот цыганский Голливуд… Пойдемте.
Комната Фроси. Тряпки. Плакаты. Кино. Все, что полагается.
Фрося, длинная дылда, сидит, накрашенная, у компьютера. Переписывается с кем-то.
Входят Надежда и Плющ. Фрося неохотно раздавливает в пепельнице сигарету.
Надежда:
-Опять! Фрося, покажи Константину Дмитриевичу свои рисунки.
Фрося смотрит насмешливо, достает пачку бумаги, А4.
Плющ с омерзением перекладывает бумажки. На бумажках, фломастером – принцессы в длинных платьях, диадемах, с миндалевидными глазами и ресничками. Плющ в замешательстве.
Плющ:
-А еще что-нибудь можешь?
Фрося вызывающе смотрит Плющу в глаза.
Фрося:
-Могу.
Плющ с поклоном:
-Большое спасибо. Пойдемте, Надежда.
В зале Плющ оглядывается ищет Снежану.
Плющ:
-Понимаете, Надежда… я и сам никогда не учился, и учителям не доверял. Если речь идет о передаче опыта, то у меня нет опыта, только, падла возраст. Я из него состою, а отдавать нельзя – тогда рассыплюсь.
Смотрит на Надежду, холодную и обиженную. Трогает ее за локоть.
Плющ:
-А девочка хорошая, способная. Все у нее получится.
Ночь, черные Кимры , ветер, мост. По мосту, наклонившись вперед, идут две фигурки. Преодолевают пространство и время.
Спальня Снежаны. Плющ просыпается, смотрит на грелку, брезгливо, двумя пальцами берет ее, в трусах идет на кухню, и, не выливая воду, бросает грелку в помойное ведро.
Бродит по мастерской, не находит себе места, разглядывает деревянные чурки для резьбы, пытается чистить засохшую палитру. Бросает, раскрывает кухонное окно, собирается его мыть.
Входят Снежана и Лелеев. У Снежаны в руках пакеты с продуктами – картошка, лук, ливерная колбаса, селедка, помидоры. Лелеев возбужден и решителен. Не глядя, нащупывает стол бутылкой водки.
Снежана кивает на Лелеева.
Снежана:
-Вот, подобрала по дороге. Несется, как паровоз. Дмитрича ему подавай…
Лелеев:
-Дмитрич! У тебя есть этюд, самый завалящий?
Снежана:
-У Константина Дмитриевича не бывает завалящих этюдов.
Лелеев:
Да подожди ты… дело серьезное.
Плющ, усмехнувшись:
-А у меня, Лелеев, все завалящие, а что?
Лелеев:
-Очень нужно. Мне срочно нужен подарок.
Достает из кармана триста долларов.
Лелеев:
-Отрежь на эту сумму. Говорят, ты в Одессу собрался?
Снежана:
-Какой же ты, Лелеев, дуролом. Дай я тебя поцелую…
Плющ:
-Да я хотел… зубы…
Лелеев:
-В жопу зубы! Наливай!
За столом. Водка, селедка, капуста. Плющ вещает с поднятой рюмкой.
Плющ:
-Нет, что происходит. Поезжай, говорят, на родину. А родина, Лелеев, это когда тебя выпихивают.
Снежана:
-Как же выпихивают! Ты - кумир.
Плющ:
-Кумир-это падла, такое существо, вроде обезьянки, от которого все время ждут новых номеров. А вот уважать – не догадываются.
Лелеев:
-Да кто выпихивал? Инородцы? Жиды? Чернокожие?
Плющ:
-Свои же и выпихивают. Они твою родину больше тебя любят, а ты еще и виноват. А единственное, что я имею в Одессе – так это дом в Кимрах…
Плющ смеется, чокаются.
Плющ:
-Алиготэ! А теперь еще и вы. Тоже выпихивайте. Выходит, родина здесь. А что, классно: летом здесь Левитан, зимой – Соврасов.
Внезапно Плющ потускнел.
Плющ:
-Как же я поеду, Снежаночка, без тебя?
Снежана:
-Вы же знаете, Константин Дмитриевич. Меня уволят если я сейчас уеду. И так… я подумала: можете тебе хочется побыть одному, походить, повспоминать…
Плющ:
-Очень хочется.
Снежана:
-Ну вот. А я в конце вырвусь на несколько дней, заберу тебя. А жить будешь у Савенко в мастерской.
Плющ:
-Откуда ты знаешь?
-Снежана:
-Так я созвонилась. Одесса тебя ждет, Константин Дмитриевич.
Снежана победоносно выпила рюмку.
Плющ:
-Что значит! И не сказала!
Снежана:
-Я же вас боюсь.
Лелеев:
-Ты сколько не был в Одессе?
Плющ:
-Лет тринадцать-четырнадцать. Надо будет подсчитать. В зените, падла славы. А? Снежаночка…
Снежана:
-Меня тогда на свете не было.
Плющ сбегал к рабочему столу за трубкой и табаком. Он возбужден.
Плющ:
-В конце концов, пора выгулять белые штаны. Ты знаешь, Лелеев, какие у меня штаны? Очень даже хорошие. Представляешь, тонкая фланель, английская.
Лелеев:
-С роду не видел.
Плющ:
-И не увидишь. Как я могу их здесь носить… В Кимрах белые штаны выглядят вызывающе, как лимузин. А в Одессе – это будет символ моей успешности.
Снежана:
-Успешности… Они от вас выставки ждут. Даже название уже придумали: «Возвращение».
Плющ:
-Вот суки. Выставки они ждут. Сейчас все брошу… Хотя… Будет вам выставка. «Голый король» называется. Одна только замазка – Одесса же заграница. Нужно разрешение на вывоз национального, падла, достояния республики.
Лелеев:
-Неужели ничего нельзя придумать?
Плющ:
-Можно.
На полу мастерской Плющ разложил работы: почеркушки.
Эскизы, нашлепки, варианты. На картонках, на крафте…
Акварелью, гуашью, акрилом. Срезал с подрамников несколько небольших холстов.
Плющ:
-Значит, задача такая. Лелеев, у тебя интеллект среднестатистической внучки дошкольного возраста. Так вот: на обороте этих бумажек надо написать тексты: дорогому дедушке, и так далее. Чтобы было понятно – на национальное достояние это фуфло не катит. Вот тебе фломастеры. Выбери поярче, и – вперед. Я думаю, Одесса найдет бабки на паспорт и рамки, а несколько своих, резаных, я захвачу. Это можно.
Лелеев, высунув язык, ползает, старательно подписывает.
Снежана гладит рубашки.
На дно дорожной сумки уложила картонки и холсты, на белые штаны – рулон с внучкиными автографами. Плющ наклонил голову – направо, налево, прищурился.
Плющ:
-Ничего, красиво получилось…
Кашляет.
Купе. На нижних местах женщина средних лет и молодой гагауз. Плющ карабкается на верхнюю полку.
Женщина нерешительно:
-Может, поменяемся?
Плющ:
-Что вы, мамочка, все нормально. Наверху кашлять удобнее. А что, таможенники сильно шмонают?
Женщина пожимает плечами. Гагауз прислушивается.
Плющ на верхней полке под лампочкой читает книгу «Птичьи права».
Плющ:
-Мне удалось раздобыть билет,
И поезд еще не ушел.
Еду в Одессу, которой нет,
Это ли не хорошо…
Плющ закашливается, закрывает книгу. Переворачивается на живот, смотрит в окно. По лицу бегают отраженные огни.
Автор, за кадром:
Там свежесть сгоревшего огня
Серая тень таит.
Одесса забыла, что нет меня,
И ничего, стоит.
Все в контражуре (стр54), конечно, но
Море полно говна.
То ли виною ее вино,
То ли моя вина.
И где-то на перекрестке лучей,
(каждому по лучу)
Одесса спросит меня – ты чей?
И я свое получу…
Осень. Перрон одесского вокзала. Плющ с сумкой и рамками, обвязанными холстиной, выходит из вагона. Ставит сумку на перрон, раскуривает трубку, кашляет.
Приличный человек лет тридцати пяти подходит к нему.
Человек:
-Вы меня помните, Константин Дмитриевич?
Плющ:
-Ну да. Студент, историк, кажется. Может быть Леня Пац.
Леня:
-Доктор. Диетолог.
Плющ:
-Я и говорю, доктора мастера на всякие истории. Тебя Савенко прислал?
Леня:
-В общем, да. Хотя я, как прослышал, сам вызвался. Мой папа вас любил.
Плющ неуверенно встревожился.
Плющ:
-А что с папой)
Леня пожал плечами.
Леня:
-Ничего. В Израиля пособие получает. Тоже (стр55) занятие для русского режиссера.
Леня подхватывает сумку, вешает на плечо, тянется за рамами.
Плющ:
-Нет, это я сам. Мой легкий крест. Ехать далеко?
Леня:
-Да нет, Канатная угол Успенской. На тачке пять минут.
Плющ запыхтел трубкой.
Плющ:
-А давайте пешком пройдемся.
Снимает куртку, укладывает ее поверх сумки.
Плющ:
-Тепло падла. Как в детстве.
Леня:
-Сегодня обещали девятнадцать. Вода, правда…
Плющ вынимает трубку изо рта и назидательно произносит.
Плющ:
-Я, Леня, никогда не относился к морю потребительски. И тебе не советую.
Смеется. Они идут по старомо городу, Плющ осторожно озирается, мрачнеет. Ничего не изменилось, будто и не уезжал. Пытается встряхнуться.
Плющ:
-Красиво, падла.
Мастерская Савенко. Просторная комната в полуподвале, картины на стенах, холсты и стен и на стеллаже, высохшие цветы в антикварной вазе, стол, длинная деревянная лавка, в углу – икона с рушниками. Постель застелена клетчатым плетом. Мольберт – в другом угли. Чувствуется, что здесь давно ничего не происходит – ни работа, ни гульбища. Постаревший Савенко степенно пьет чай. Постаревший Траяндер чиркает что-то в блокноте.
Входят Плющ и Леня Пац. Савенко встает, обнимает Плюща, крепко жмет руку, троекратно целует воздух у щек. Траяндер тычет кулаком Плющув живот, обнимает его, пытается приподнять.
Плющ высвобождаясь:
-А где, падла, фанфары?
Савенко:
-Охо-хо, Плющику… таке пішло життя… разоще позакінчувались, але для тебе – все зробимо. Захочешь – відпочивай, хочеш – працюй. Фарби є, пензлі є( стр56)…
Трояндер:
-Маешь бухати?
Савенко:
-Нехай бухає, Тільки, я ґадаю, Плющикові це вже не цікаво.
Трояндер:
-І знову нас усіх перемалює…
Савенко:
-Та нехай собі. Доброґо здоров’ячка.
Поворачивается к иконе, истово крестится.
Плющ в замешательстве. Леня Пац почтительно скучает.
Плющ:
-Савенко, Савенко… Я, конечно, понимаю, что Христос был хохол, но ведь только по папе…
Входят братья Лялюшкины, лет тридцати, и, следом толстый телеведущий Феликс, с журналисткой, страшной лицом и статью.
Плющ, за кадром:
-Страшная какая… Наверное, в таких деталях и кроется дьявол…
Приветствия, объятия.
Савенко:
-А де ж твої работи?
Плющ указывает на сумку.
Плющ:
-Только оформить надо.
Лялюшкины:
-Мы сделаем.
Савенко:
-Вистава має бути у місцевому художньому музеї.
Траяндер:
-Ми вже домовились.
Плющ:
-Что-то я, ребята, не догоняю. Мы будем что-нибудь пить?
Савенко:
-Плющику, Плющику. Я майже років п’ять нічого не п’ю. Лікарч заборонює…
Траяндер:
-А я би трошки… вмазав.
Лялюшкины:
-Мы сбегаем.
Плющ:
-Денег дать ? (стр57)
Лялюшкины на ходу отмахиваются.
Плющ:
-Только не надо ностальгического шмурдила. Водки возьмите.
Феликс:
-Рассказал бы что-нибудь.
Плющ:
-Феликс, а где же твоя камера? Ты что, готов упустить шанс?
Феликс:
-Нет, Плющик. Ты от меня не уйдешь. Мы сделаем ток-шоу в студии. На двадцать пять минут.
Плющ:
-Что ты, Феликс, у меня же столько слов не наберется.
Феликс:
-Ничего, я подскажу.
Леня Пац отводит Плюща в сторонку
Леня:
- Константин Дмитриевич. Я сейчас тихонько слиняю. Вот, возьмите мобильник. Умеете пользоваться? Вот здесь, в меню, забит мой телефон. Звоните в любое время. Карточка местная, поэтому в Россию надо звонить через код. И это дорого. Ну, ничего, еще купим…
Леня трогает Плюща за плечо и скрывается.
Плющ:
-До чего трогательный пацан! …
Трояндер хохочет:
-Да уж!
Плющ:
-А где, падла, Жаров?
Савенко, опустив глаза:
-Вже нема Жарова.
Плющ:
-Брандгауз?
Савенко:
-Нема гауза.
Плющ:
-Зайчик?
Савенко поднял глаза на дверь.
Савенко:
-Заяц? А ось іде (стр58)
Входит старый пьяный Заец. Смотрит на Плюща недружелюбно.
Заец:
-Дай три рубля.
Савенко грустно качат головой. Входят Лялюшкины. В пакетах – вино, водка и закуска.
Савенко вздыхает:
-Добре, Плющику. Ми зараз підемо з Трояндером, во бже темно, а іхати далеко. Ви тут пийте, їжте, тілчкі хату не зпалити, а ранком побачуся. Все, вітаю.
Трояндер, Савенко:
-Я трохи залишусь.
Берет бутылку вина, разглядывает этикетку.
Плющ, смеясь:
-Савенко, Савенко. Я же прирожденный украинец, так что со мной можно говорить по-русски, ничего страшного…
Кладбище, мрамор, гранит, позолота. Плющ идет по главной аллее. Недоумевает.
Плющ, за кадром:
-Странно. Если они так роскошно умирают, почему живут так плохо?
В кулаке у Плюща кладбищенские короткие цветочки, маргаритки… Из кармана замшевой куртки торчит плоская бутылка коньяка. Плющ сворачивает в глубину кладбища. Чем дальше – тем неуклюжее. Заросли, брошенные могилы. Плющ бродит, не может найти. Бормочет.
Плющ:
-И указатели повырывали…
Опять бродит, устает, останавливается.
Плющ негромко:
-Батя, батя, выходи. Я сдаюсь.
Постоял неподвижно, послушал и побрел обратно.
Кладбищенская контора. За столом мужик в телогрейке, еще двое темнеют по углам. При появлении Плюща мужик снимает со стола бутылку, смотрит с выражением почтительной скорби.
Плющ:
-Ребята, я заблудился. Как бы определить номер участка… могилки… Плющ Дмитрий Георгиевич. Дата…
Мужик расслабился, достает из под стола бутылку, ставит на стол.
Мужик:
-Приходи, дед, завтра. Будет начальство. Книги надо поднять. Это обойдется тебе гривен в семьсот, а я – я могу тебе только закопать.
В углах смеются:
Мужик:
-Не обижайся, батя. Все там будем. Хочешь вина?
Плющ:
-Большое спасибо.
Втыкает цветочки в бутылку, приподнимает шляпу.
Плющ:
-До встречи.
Двор. Плющ старательно нажимает кнопки мобильного телефона.
Плющ:
-Алло, Пац? Ленечка, Ленечка, нет ли у тебе кого-нибудь полегче? Чтоб килограммов на пятьдесят хотя бы. Что ты не понял? Замудохался я таскать Зайца за ноги по чужой мастерской. Да, не вылазит и не просыхает. Стоило приезжать… Забери меня отсюда. Завтра в полдень? На дачу? Отлично, пока.
Небольшая приморская площадь. Из такси выходят Плющ и Леня Пац.
Плющ:
-А давай, Леня, не спешить. Сумка легкая.
Маленький базарчик у магазина, огурцы с помидорами. Дыни, арбозы, пирожки. Пацан с низкой вяленой ставриды. Баба с кошелкой, из которой торчат горлышки пластиковых бутылок.
Баба:
-Домашнее вино, мальчики. Пробуйте. Чисто лидочка с изабелкой.
Плющ смотрит на Леню. Леня качает головой. Плющ заупрямился.
Плющ:
-Дай попробовать, мамочка.
Баба:
-Кушай, деточка.
Оглядывает Плюща, наливает в пластиковую крышечку.
Плющ:
-Кто ж так делает! Налей хоть полстакана, как тут распробуешь!
Баба с готовностью достает стакан, на сто пятьдесят граммов, наливает полный.
Баба:
-Две гривны.
Плющ пьет вино, выплевывает фонтанчиком через губу. Достает двугривенную бумажку, с шиком промакивает ей усы, подает торговке.
Плющ:
-Совесть надо иметь, рыбонька.
Снял шляпу, крутнулся на месте.
Плющ:
-Пошли Пац. А что, ты и вправду диетолог?
Леня печально кивает.
Леня:
-Если на то пошло, пойдемте в тот магазинчик. Тогда и я с вами выпью.
Плющ:
-Одну минутку.
Подбегает к лотку с пирожками, возвращается с надкусанным жареным пирожком. Морщится.
Плющ:
-Дала, сука, пирожок, а он, падла, с мясом!
Леня:
-Вы как младенец, ей Богу. Всякую дрянь в рот тащите.
Плющ:
-Так я думал, с горохом, как в детстве.
Кладет пирожок на асфальт.
Плющ:
-Может, собака схавает, если захочет.
Маленький магазин. Куриные окорочка, мороженное, сигареты, спиртное. Серьезный человек за прилавком молча кивает в ответ на Ленино приветствие.
Леня:
-Сделай нам, Рональд, два по как всегда.
Рональд кивает, ставит на прилавок две стопки, наполняет их из нестандартной бутылки. Достает из морозильника упаковку крабовых палочек. Леня двумя пальцами берет стопку.
Леня:
-Будем.
Рональд:
-На здоровье.
Леня расплачивается. Плющ на пороге жмурится на солнце. Леня выходит.
Леня:
-Ну, как?
Плющ:
-Нормально. Даже, падла вкусно. А что это было?
Леня:
-Это ворованный коньяк из Приднестровья. Квинт. И стоит между прочим, почти как ваша балованная «Лизочка».
Плющ:
-Так есть, оказывается, жизнь на Марсе. И с фаршем этим холодным, из минтая, ты хорошо придумал. А давай, Пац, постоим, покурим.
Достает трубку и кусет.
Леня:
-Да курите, ради Бога.
Плющ презрительно выкатывает губу, говорит высоким голосом.
Плющ:
-Неужели Плющик будет стоять просто так, и курить, как поц! Ой, Пац, извини. Игра слов получилась.
Пац:
-Ничего
Нырнул в магазин и вынырнул с двумя стопками. Плющ принимает стопку, философствует.
Плющ:
-Понимаешь, Леня, у меня жизнь высокосная.
Леня:
-Это как?
Плющ:
-А сколько я ни проживу, это будет, падла, на один день больше. Такой подарок. Уже не знаю за что.
Леня внимательно, медицинским взглядом смотрит на Плюща. Трогает его живот.
Леня:
-Живот твердый. Вам бы обследоваться.
Плющ смеется:
-Зато пуговицы застегивать легко. Не проваливаются.
Кашляет.
Леня:
-Зайдемте в магазин. Я вас представлю.
В магазине.
Леня:
-Рональд! Константин Дмитриевич будет захаживать в ближайшее время. Ему – как мне, Окей?
Рональд:
-Говно вопрос.
Небольшая каменная дача. Скромно и чисто в небольшой гостиной. Леня приоткрывает дверь в спальню.
Леня:
-Вит здесь вы будете спать, как белый человек. Кровать двуспальная, телок водить можно, но только осторожно.
Плющ понимающе кивает.
Леня:
-А это – гостиная. Диван, телевизор, он, правда, плохо показывает. Тарелку никак не куплю. Книжек, правда, почти нет. Все дома.
Плющ:
-Я, Леня, книжек не читаю. Там буковки маленькие. Лучше скажи мне, Пац, кто написал: «и беспамятство клюкою мне грозит из-за угла»?
Леня пожимает плечами.
Леня:
-Наверное, Пушкин, а что?
Плющ:
-А то, что мне этого достаточно. Зачем мне книжки…
Леня оглядывает Плюща с удивлением и удовольствием.
Леня:
-Только, Константин Дмитриевич, пожалуйста, в спальне – не курить. Хорошо? А то в (стр63) ей потом занавески воняют.
Плющ:
-А она у тебя кто?
Леня:
-Так, экономист. Пошли дальше. Кухня. Газ умеете включать? Посуду найдете, если что.
Леня открывает холодильник. Курица в целлофане, палка колбасы, свертки, коробочки.
Леня:
-На первое время. Ну да я буду наезжать, если не возражаете. И звонить, конечно. Ну, все, кажется.
Плющ, нетерпеливо:
-Все, все. Поезжай давай. Большое спасибо.
Плющ садится на диван, подпрыгивает на пружинках.
Плющм за кадром:
-Неужели один, в кои то веки! Главное, падла, никуда не спешить.
Выходит во двор, бродит по саду, пытается качнуть старую черешню.
Плющ, за кадром:
-К морю – завтра… какое, в жопу, море – сказал бы Лелеев. Кто такой Лелеев? Надо бы Снежане позвонить, беспокоится, наверное. Так звонили уже, по приезде. Вот уж поистине – и беспамятство клюкою…
Увидел смолу на вишне, сковырнул, засунул в рот и тут же выплюнул.
Плющ, за кадром:
-Вот Снежана, зараза. Говорил же – зубы важнее.
Опомнился и рассмеялся.
Вечереет, море гремит под обрывом, ветер посвистывает в тонких злаках. Плющ раздевается, ложится, натягивает одеяло и тут же вскакивает. Роется в кухонных полках, заглядывает в душевую. Разочарованный, ложится в постель.
Плющ, бормочет:
-Даже грелки в доме нет. Как же он живет, этот Пац…
Ночь, кто-то ходит по железной крыше. Плющ просыпается, лежит неподвижно, смотрит в потолок. На крыше кто-то ходит беззастенчиво, топает ногами, падает, замирает и снова ходит.
Плющ:
-Ну, Лёня!
Босиком прокрадывается в кухню, на ощупь находит секачку. Подтягивает трусы и осторожно приоткрывает входную дверь. Ветер, кроны мотаются по черному небу, сшибают крупные звезды. Горстями, пригоршнями, ведрами срываются с высокого дерева грецкие орехи, лупят по крыше, подпрыгивают и падают в траву.
Плющ смеясь:
-Ну, Лёня.
Зажигает свет в кухне, набрасывает курточку, выходит, раскуривает трубку, сидит на корточках, собирает на ощупь орехи, складывает их в кучку, кашляет.
Кричит петух на дальнем хуторе, всходит солнце. Луч тычется в дамский хрустальный флакончик, тот живет своей жизнью, Плющ лежа любуется.
Пустынный песчаный пляж, Плющ задыхается от ветра. С небольшого обрыва боками спускаются две приезжие бледные тетки, сбрасывают халатики, и бегут куда-то в одинаковых синих купальниках.
Плющ:
-Красиво. Но не интересно.
Бродит по берегу, задыхается, радуется.
Плющ шарит по кухонным полкам, бормочет.
Плющ:
-Ну точно, диетолог. Хлеба в доме нет. Как они говорят: - белая смерть, черная смерть…. Ржаная, пшеничная…
Плющ с наслаждением натягивает белые штаны, с трудом застегивает молнию. Бормочет.
Плющ:
-Говорил же… ходить надо больше.
Площадь. На базарчике давешняя баба с вином мазнула недобрым взглядом и отвернулась. Рыбак в брезентовой зюйдвестке и ботфортах продает бычков.
Плющ, за кадром:
-Ряженый какой-то… и бычки, наверное, бутафорские, вчерашние.
Плющ подходит.
Плющ:
-Дай помацать.
Рыбак:
-Десяток – двадцать пять гривен.
Плющ тычет пальцем в рыбку, приоткрывает жабры, нюхает и величественно отходит.
Рыбак:
-Что б ты понимал, москаль паскудный!
Плющ решительно возвращается. Пересчитывает бычков на нитке.
Плющ:
-Семь, восемь, девять, десять. Десяток, говоришь?
Рыбак:
-Ты же сам считал…
Плющ держит двумя пальцами бычка, как держат за пуговицу, и назидает.
Плющ:
-Пока кугутня, вроде тебя, не захватила город, десяток бычков в Одессе насчитывал одиннадцать штук. Ни больше, ни меньше.
Вытирает пальцы о рукав рыбака и отходит, возмущенный.
Магазин Рональда еще закрыт. График работы – с 10 до 19. Плющ смотрит на солнце, прикидывает время.
Плющ, за кадром:
-Все таки без часов не удобно, когда ты один. Но не носить же это китайское фуфло. Качество часов наверняка определяет качество прожитого тобой времени…
Магазин на противоположной стороне открыт. У прилавка – насколько безмолвных курортников. Терпеливо ждут продавщицу. Продавщица появляется и тут же идет в атаку.
Продавщица:
-Что, я не могу удалиться по своим делам? Новости! Я, между прочим, тоже человек!
Народ, однако, безмолвствует.
Плющ выходит из магазина, в полупрозрачном пакете – буханка черного хлеба и бутылка водки. Направляется к Рональду, у него уже открыто.
Плющ:
-Доброе утро.
Рональд кивает вежливо и равнодушно.
Плющ:
Сделай-ка мне, Рональд, как всегда.
Рональд:
-Говно вопрос.
Наливает стопку, отрезает ломтик лимона, кладет на блюдце.
Рональд:
-Рекомендую.
Плющ пьет коньяк медленно и внимательно. Жевнул лимон.
Плющ:
-Сколько с меня?
Рональд:
-Нисколько. Не велено. Наши с Леней дела.
Плющ, огорченно:
-Интересно. Психолог диетолог. Это получается, что мне сюда лучше не заходить!
Рональд:
-Ваше право.
Плющ:
-Нет, но ты видал, Рональд? Придумал лучше всякой супруги. На совесть влияет. Он меня завязать хочет.
Рональд смотрит на бутылку водки, просвечивающуюся в пакете, и впервые улыбается.
Рональд:
-Вас завяжешь, как же.
Плющ смеется:
-А давай мы его все-таки наколем. Через раз буду платить я, тебе же лучше.
Рональд:
-Говно вопрос. Только я не могу.
Плющ:
-Почему?
Рональд:
-Я честный.
Плющ:
-Ну и ладно. В конце концов, я его об этом не просил.
Плющ в саду поливает кипятком известку, засохшую в ведре вместе с малярной кистью. Звонит мобильный. Плющ суетливо достает его из кармана штанов.
Плющ:
-Да, Леня. Все нормально. Нет, не холодно, а так… Обозреватель? А, обогреватель. Привези, конечно. С утра пораньше? Да, Леня, тут у тебя орехов понападало. Куда их определить? Может, тазик какой? Сам грызи! Издевается… Ладно. До встречи.
Плющ варит бульон из курицы, разрезанной пополам.
Белит деревья, бросает кисть.
Сидит в шезлонге под черешней, сосет кружок твердокопченой колбасы.
Плющ, за кадром:
-Плющик, Плющик. Ты, в кои то веки, дачник… А что… никто в Одессе не обязан быть одесситом… особенно теперь…
Сосет колбасы, задремывает.
На пляже довольно много народу для октября. Степенные северные люди. Детей почти нет – несколько дошкольников. Северяне купаются, ухают, восхищаются.
Плющ поднимается по пологой дороге. У дороги – ветки спиленного тополя, серая похрустывающая листва. Среди загубленных ветвей полутораметровый обрезок ствола, толщиной 15-20 сантиметров.
Плющ, за кадром:
-Эта вещь очень даже может пригодиться. Тополь все-таки. Из него можно вырезать, хоть того же Нила Столобенского (стр68), надо, кстати разузнать о нем побольше…
Плющ взваливает на плечо бревнышко, но сырой тополь тяжелый, давит, скатывается. Плющ сбрасывает бревно, кашляет.
Навстречу идет молодая женщина, Плющ мельком глянул – мешает кашель.
Женщина:
-Давайте, я вам помогу.
Плющ кивает, берется за бревно, женщина подхватывает сзади. Так доходят до калитки дачи.
Плющ:
-Бросаем.
Плющ разглядывает женщину и выражение его лица меняется. Женщина один к одному похожа на далекую продавщицу Галю, колхозницу, с которой так хорошо перекатывались. И возраст, и голос, и грудь.
Женщина улыбается.
Плющ:
-Москва? Или Питер?
Женщина:
-Муравленко.
Плющ приподнимает шляпу:
-Плющ.
Женщина догадалась, смеется.
Женщина:
-Да нет, Муравленко – это город. На Ямале. Мы здесь пансионат построили. Элита меня зовут. Можно просто Эля.
Плющ:
-Константин Дмитриевич. Возможно – Костя. Элита, Элита, а как зовут вашу матушку?
Элита:
-Елена Васильевна.
Плющ, успокаиваясь:
-А кем она работала?
Элита:
-Директор школы. Это важно?
Плющ:
-Да. То есть нет. А что, может быть вы сможете выпить немного вина?
Элита:
-Смогу.
Плющ:
-Тогда сделаем так: вы идете к морю, а я сбегаю в магазин и догоню.
Элита:
- Хорошо, только не бегайте. Идите спокойно. Никуда я не денусь.
Плющ:
-Ах, да. Вы какое вино предпочитаете?
Элита:
-Полусладкое.
Улыбается и идет в сторону моря.
Плющ, за кадром; на ходу:
-Вот это замазка. Полусладкое. Как это можно пить? Хотя ладно. Девица, как-никак…
Магазин. Рональд невозмутим.
Плющ:
-Дай мне Рональд, помимо как всегда, бутылку полусладкого. За живые бабки. Что у нас есть?
Рональд оглядывает полку.
Рональд:
-Вот, изабелла. Эксперимент, Константин Дмитриевич?
Плющ:
-Хуже. Да и упаковку этого фарша… крабовых палочек. Из морозильника.
Рональд:
-А штопор есть? А то возьмите, две гривны.
Плющ вертит изделие из толстой проволоки.
Плющ:
-Одноразовый… тогда, для полного счастья, пару одноразовых стаканчиков…
Расплачивается.
Они сидят в стороне от пляжа. Дикое место с небольшими дюнами. Пробой подбирается к самым ногам. Плющ с трудом откупоривает бутылки, бросает прогнувшийся штопор в море.
Элита:
-Зачем?
Плющ:
-Есть в Одессе такая примета: если забросишь в море стопор, значит, вернешься и напьешься обязательно.
Элита:
-Вы алкоголик?
Плющ, гордо:
-Я – пьяница, как и все мастеровые.
Элита:
-А кем вы работаете… работали?
Плющ, грустно:
-Печник я. У меня, кстати будет выставка двадцать третьего, или, может быть, двадцать пятого. В музее. Приходите.
Элита:
-Выставка печек:
Плющ:
-Как-то так.
Море шумит, Элита рассказывает, Плющ рассеян – в животе неладно.
Элита:
-Город наш молодой, ему тридцать лет. Ну уже вполне европейский. Нефтянка. Хотя я не люблю этого слова, непочтительно как-то…
Мэр у нас деловой…вы слушаете?
Плющ:
-Конечно, конечно. Продолжайте. У вас очень деловой мэр.
Волна плеснула Элите по ногам.
Элита:
-Мы как-то сели неудачно. Давайте…
Плющ:
-Откатимся? (стр70)
Элита:
-Отсядем подальше.
Отжимается на руках, отсаживается. Плющ тоже.
Элита:
-Мэр привозит часто американцев и других культурных людей, из Москвы. Приезжал даже Бисер Киров, говорят был знаменит когда-то.
Плющ кивает:
-Конечно, помню. Он, конечно, Кобзон, но не до такой степени.
Элита:
-Вы ни за что не угадаете, кем я работаю. А работаю я главным инженером водозабора. А что, для моего возраста совсем неплохо. Мне тридцать два, и нечего скрывать. Личная жизнь пока не сложилась, но женщина сперва должна реализовать себя, как личность, а потом уже…
Элита говорит, с середины ее монолога голос ее до Плюща едва долетает.
Плющ, за кадром:
-Если отойти на пару шагов и посмотреть на себя, и прищуриться – ничего себе картина получается. Гойе, Капришос, Сусанна, (стр71) падла и старцы. Нет, так вполне: белые штаны, шляпа, замшевая куртка, серебристая бородка над запавшим ртом… Вполне даже красив с точки зрения зарубежного режиссера Кустурицы. Тошнит, падла, это полусладное, да на коньяк… Говорил же – ничего не надо делать из вежливости, лажа получится…
Плющ:
-Извините, я на минутку…
Элита:
-Да, да, пожалуйста…
Плющ забегает за невысокую дюну, нагибается и сует в рот два пальца. Утерся, вытер пальцы песком, возвращается.
Плющ:
-Да, продолжайте. Вы так интересно рассказываете.
Элита внимательно и тревожно разглядывает его покрасневшие глаза.
Элита:
-Вы плакали. Уверяю вас, Константин, все у вас будет хорошо, вы интересный мужчина.
Плющ, за кадром, с облегчением:
-Вот дура…
Утро. Плющ у калитки сидит на траве. Подъезжает такси, из него вылетает Леня в выпученными глазами, пролетает сквозь калитку вглубь сада, останавливается у большой черешни.
Плющ с любопытством наблюдает, как мочится Леня – тщательно и скрупулезно. Наконец, Леня встряхивает плечами и оборачивается.
Леня:
-Доброе утро, Константин Дмитриевич,
Плющ:
-Побелку, гад, смыл.
Леня вытаскивает из багажника обогреватель в коробке.
Плющ:
-Ну что там Лялюшкины?
Леня:
-У Лялюшкиных все готово. Выставка открывается двадцать первого. В пять часов. Не забудьте. Ну, да еще увидимся за четыре дня.
Плющ, равнодушно:
-Двадцать первого. В пять часов.
Леня:
-Вам не надо в город?
Плющ:
-Нет, слава Богу.
Леня:
-Так я поехал. Еда есть? Рональд ведет себя хорошо?
Плющ:
-Большое спасибо. Поезжай давай. До встречи.
Закат. Плющ в белых штанах идет к площади.
Плющ, за кадром:
-Интересно, какие променады устраивают нефтяники. Наверное, танцы под гармошку. А что..И Элита, наверное, с кавалером. В кринолине…
По площади прогуливает мусор. Быстро стемнело. Мрачно светяться окна магазинов. Один еще открыт. Из оранжевого дверного проема выскальзывают приезжие люди, держась под стеночкой, пропадают в темноте. Единственный фонарь на столбе отбрасывает круглую лупшицу (стр72) света, временами в ней мелькают, сцепившись, силуэты.
Девочки подростки в коротких юбочках и лакированных тужурках.
Хриплые окрики:
-Эу!
-А по хавальнику!
Веселый, незатейливый мат. Брякнула в темноте гитара, глумливый голос закричал:
Родина! Еду я на родину!
Пусть кричат – уродина!
А она мне нравится!
Хоть и не красавица!
Треск фанеры, стоны рвущихся струн, певец матерится и ржет:
-Мусжка! Я тебе внешность покроцая!
Невидимая муська визжит в ответ:
-Чем выше любовь, тем ниже поцелуи-и!
Красная девочка появляется в круге света и заладила, как заведенная:
-Не верь, не бойся, не проси!
Не верь, не бойся, не проси!
Не верь, не бойся, не проси!
Плющ, за кадром:
- За что я тебя люблю Плющик, так это за наивность. Хоть в магазин зайти, не ретироваться же, падла просто так.
Возле магазина к Плющу подходит подросток лет 15.
Подросток:
-Дед, продай шляпу!
Сбивает с Плюща шляпу и отбрасывает ногой. Подтягиваются остальные, развлекаются. Плющ хватает подростка за нос и пригибает к земле. Подростку больно.
Подросток:
-Пусти, сука!
Остальные радуются:
-Мы, дедушка, тебе сейчас осценцим будем делать.
Разбивают ящики из под овощей, лежащие под стенкой, разжигают костер. Плющ отпускает пацана, поднимает шляпу, отирает рукавом. К нему подходит самый большой, ему лет 18.
Главный:
-Я – боцман.
Плющ:
-Надо же, а я думал – ты Иванов, Петров-Сидоров.
Берет боцмана за локоть.
Плющ:
-Поговорить, падла, надо.
Костер разгорается, пацаны кричат в темноту:
-Боцман, давай сюда козла старого!
Из темноты появляются Боцман и Плющ. Жмут друг другу руки. Плющ подходит к костру, берез у ближайшего пацана из рук банку с пивом, поливает костер.
Плющ:
-Аутодафе отменяется!
Плющ бредет по темному переулку. Бормочет.
Плющ:
-Ну что, доволен, Плющик, Плющик, если ты сумел их приболтать, значит ты недалеко от них ушел…
На штакетнике – грязные белые штаны. Дождь.
Плющ лежит в постели. Рядом – включенный обогреватель. Плющ курит трубку, кашляет, смотрит на серый и унылый дамский флакончик, что на полочке. За окном дождь. Тоска.
Плющ в кухне пытается отштукатурить секачкой найденной бревнышко. Трогает лезвие пальцем, бормочет.
Плющ:
-Ну, Леня!
Берет бревно, выбегает под дождь, выбрасывает бревно за забор. Прибирается в кухне, стирает белые штаны.
Плющ в детской, среди разбросанных игрушек, сидит на полу, с увлечением складывает пазл «Последний день Помпей».
Магазин Рональда. Рональд мрачен. Не отвечает не приветствие.
Плющ:
-Налей, Рональд. А нет ли у тебя трубочного табака?
Рональд:
-Откуда…
Плющ:
-Тогда дай мне две пачки Камела, покрепче.
Рональд сердито наливает, сердито кладет на прилавок сигареты, уходит в подсобку.
Плющ бредет по площади. Дождь едва моросит.
Плющ, за кадром:
-Пора сваливать. Спектакль кончился. Табак кончился. Зритель устал. А что… так было всегда. И позавсегда.
Звонит телефон.
Плющ:
-Да, Леня, к четырем, так к четырем. Понял. Это уже завтра.
Серый день. Дождя нет. Плющ ловит на площади частника. Проходит трамвай. Плющ рванулся к остановке, но трамвай ушел из под носа. Плющ возвращается на площадь. Кашляет. Долго стоит. Наконец, останавливается раздолбанная «Лада».
Плющ:
-В город. На Пушкинскую.
Водитель:
-Пятьдесят гривен.
Плющ:
-А если подумать?
Машина трогается.
Плющ:
-Стой! Хрен, падла, с тобой.
На Пушкинской, после вокзала.
Плющ:
-Останови, я пройдусь.
Расплачивается, выходит.
Пушкинская. Мрачная и красивая. Плющ бредет медленно, размышляет.
Плющ, за кадром:
-Соберутся хари. Кто-то радуется фальшиво, кто-то куксится. Своих не осталось, интересно, чего ты, падла, не хочешь больше – этих рож или себя одним из них… Подойдет какой нибудь молодой Юхим Бамбалюк, хлопнет по плечу:
-Ну що, Плющику… як ся маешь? Ю ал райт?
Каштан сорвался с высоты, стукнул по шляпе, крутнулся возле ног.
Плющ, за кадром:
-Вот тебе и «Эврика». Не пойду. Все это суета сует и всякая херня.
Плющ ускорил шаг, свернул на ближайшем перекрестке налево. Над подвалом вывеска красным по белому: «Огни притона» винный бар.
Глубокий подвал. Стойка бара, дальше – маленький зал на четыре столика. За стойкой – молодая женщина.
Плющ:
-Как тебя зовут?
Хозяйка:
-Вика, а что?
Плющ:
-Ничего. Классно у тебя Вика. Дай мне коньяка, сто граммов, и … Что это у тебя? Биточки из хамсы? – сто лет не виделись, чудеса…
Плющ садится за столик. Два стола пустуют. За третьим – двое мужчин и две женщины, пожилые, со следами полинявшей интеллигентности на лице.
На панельной приступке сидит бомж в вязанной шапочке, утопил голову в плечи.
Компания разговаривает негромко, но возбужденно:
-А что на морвокзале делается! (стр75)
-Дюк выглядит ханыгой!
-Что ты! Боделан нефтяной терминал не отдаст!
-А что Ющенко! Ющенко-Херущенко!
-Эдик? Эдик окопался у себя в Крыжановке… Бонапарт, блин.
Подошла Вика, поменяла пепельницу.
Плющ:
-Вика, а что они пьют?
Вика:
-А все. Вам принести что-нибудь?
Плющ:
-Еще соточку, с лимоном, и на тот столик – бутылку крепленого и сухого.
Вика:
-Прямо кино.
Она приносит вино, кивает в сторону Плюща. Компания глянула, поутихла, с достоинством приподняла стаканы.
Три столика сдвинуты. Человек десять-двенадцать. Дым столбом. Безучастный бомж раскачивается на приступке, охватив голову руками.
Плющ:
-Викачка, Викачка, еще три бутылки!
Реплики:
-Один одессит нашелся, и тот москвич.
-Бессоница, гомер, тугие паруса…
-Заткнись!
Плющ:
-Ну почему же, я список кораблей прочел до середины…
Читают вдвоем, упираясь лбами, поднимая указательные пальцы, дирижируя:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою внезапно поднялся,
Как журавлиный клин в чужие рубежи,
На головах царей божественная пена,
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Тоя вам дона, ахейские мужи!
-Шаланды полные кефали… в Одессу Костя приводил…
-Кефаль теперь делают в лиманах. Кит-ти кетом кормят.
-Гидропонная рыба.
Плющ:
-Вика, еще что-нибудь…
Из облака дыма вырастает огромная женщина с огромным бюстом.
Женщина:
-Елена. Муж, представляешь, ушел сегодня в рейс.
Хохочет.
-А сын, представляешь, ушел в папой.
Плющ тычется головой в ее живот, хватает за грудь.
Плющ:
-Балдеть! Ни в чем себе не отказывай!
Елена:
-Дедуля! Ни в чем себе не отказывай!
Кладовка. На деревянном топчане спит Плющ. Он разут – башмаки стоят рядом. Накрыт курткой.
Скрипит тяжелая входная дверь, стук, потянуло холодом,
Плющ ежится.
Вика входит.
Вика:
-Вы как, дедя Котя?
Плющ садится, кашляет.
Плющ:
-Еще не знаю, ты Вика, извини.
Вика:
-Что вы, дядя Котя! Вы мне план сделали за три дня, и рекламу. Все от вас без ума. Опохмелить? За счет заведения.
Плющ с мокрыми приглаженными волосами сидит за столиком. Перед ним – стакан вина. Плющ выгребает из карманов мелочь, достает телефон.
Плющ:
-Восемь вызовов. Бедный Леня. Надо будет сделать ему что-нибудь хорошее.
Набирает номер. В телефоне голос: недостаточно средств…
Плющ:
-Молчи, падла. Будто я сам не знаю…
Считает деньги.
Плющ:
-Четыре гривны.
Вика, подходит:
-А вообще… деньги у вас есть?
Плющ:
-Сто баксов в сумке. На отход. Сколько времени?
Вика:
-Без двадцати одиннадцать.
Плющ вздыхает:
-Сходить посмотреть…
Музей, стелка - указатель в небольшой зал. «Константин Плющ. Возвращение»
Служительница:
-Приходите, пожалуйста. Это бесплатно. Известный художник, наш, одессит. Живет за рубежом.
Плющ:
-Большое спасибо.
В зале одна посетительница, старуха. Бережно осматривает работы, останавливается у «Обнаженный». Плющ озирается. Бормочет.
Плющ:
-Ничего, постарались Лялюшкины.
На столике – книга отзывов. Плющ раскрывает, листает – ни одной записи. Белая глянцевая бумага.
Плющ:
-Зима…
Рядом с книгой – несколько нарядных пригласительных билетов. Плющ берет один, помедлив, еще один, кладет в боковой карман. Приглядывается к старухе, подходит.
Плющ:
-Томка, это ты?
Хохочет, показывает пальцем то на старуху, то на обнаженку. Закашливается.
Томка кидается Плющу на шею. Она счастлива.
Томка:
-Костик! Как я рада! Вот уж и не мечтала… пойдем, пойдем.
Толкает Плюща к выходу.
Плющ:
-Ты, Тамара, постой тут, а я быстро… сейчас.
Торопливо выходит, скатывается по лестнице, с трудом открывает тяжелую входную дверь, торопливо уходит.
Плющ сидит на трамвайной остановке, кашляет. Дождь то идет, то не идет. Подходит трамвай. Плющ вскарабкивается, пытается заплатить, кондукторша машет рукой, отходит. Плющ сидит в полуобмороке. Кондуктор поглядывает…
Раскисший переулок. Плющ идет, шатаясь и кашляя, не разбирая дороги, по лужам, по грязи.
В гостиной сбрасывает куртку, башмаки, в спальне включает обогреватель, снимает штаны, ложится в постель. С трудом встает, выходит в гостиную. Достает из куртки пригласительный, детским цветным карандашом пишет на обороте номер мобильного и крупно – Снежана. Возвращается в постель. Темно.
Пляж. Все на местах, молодые, как тридцать с лишним лет назад. Сидят, выпивают. Девушка входит в воду, приседает. Заяц поднимает камень над головой. Швыряет. Все безмолвны.
Появляется Плющ, но не со стороны моря, как обычно, а из глубины пляжа, из-под обрыва. Белые штаны, замшевая куртка, шляпа, трубка в зубах, седая бородка. Садится на свободное место, смотрит на море, дымит. Ложится на спину.
Савенко, Трояндер, Жаров, Гауз, Заец, девушка, как по команде переглядываются, со смехом подбегают к Плющу, хватают за руки, за ноги, тащат к воде и на раз-два-три, бросают его в воду.
Плющ на спине, шляпа сдвинута на глаза, блаженно улыбается, дымит трубкой, уплывает в море, все дальше и дальше, вот уже только точка, и та исчезает. Дым над водой.
ЯШКА-МУЗЫКАНТ
По мотивам произведений А. Куприна, Э. Багрицкого, В. Катаева.
1904 год. Еврейское местечко в степи на Украине.
Титры. Голос кобзаря за кадром: «Ой набiгала та чорная хмара, ще й став дощ накрапать...»
Титры уходят, крупным планом кобзарь, рыжий еврей в картузе в темных очках.
Шинок. Столы и лавки по периметру, кобзарь сидит на стуле посередине, на нем вышиванка и свитка. Рядом стоит мальчик – поводырь.
Песня заканчивается. Публика довольная, возгласы, аплодисменты. Кобзарю подносят кусок домашней колбасы с хлебом и чарку. Мальчику тоже, но без чарки. Мальчик обходит столы, в картуз ему охотно кидают монеты.
Мальчик безучастно:
- Спасибо. Дякую. Дякую. Спасибо.
Кобзарь выпивает и закусывает, и начинает с новой силой: «Дубе, дубе зелений...»
В проходе, ведущем в жилые помещения, мелькает жена Меира, хозяина, Двойра и несколько малолетних детей.
Старший сын Меира, Янкель, лет 13-14 стоит у стены, в опущенной руке скрипка, Янкель слушает кобзаря,
Меир, хозяин, лет 30 обслуживает посетителей.
Дверь распахивается и входят: жандарм, в небольшом чине, и с ним двое, в вышиванках и смушковых шапках. Все навеселе.
Жандарм, хозяину:
- А знаешь ли ты, Меир, что проклятый лях знову у ворот, и мы зараз трошки погуляем и пидем захищать неньку Украину. И ты з намы, жидок, курча твоя доля!
Меир привычно подыгрывает, делает воинственное лицо.
Меир:
- А шаблюку дастэ?
Жандарм вытасиквает из ножен шашку:
- Трымай!
Меир берет шашку, недоуменно вертит ее в руке, не знает, что делать дальше. Мальчик Янкель играет фрейлахс. Меир пляшет, размахивает шашкой, похоже, ему самому нравится.
В проходе поялвяется Двойра, укачивает младенца. Младенец кричит. Жандарм сердится, пытается вырвать ребенка из рук матери. Меир в танце подкатывает к жанждарму, рубит ему шашкой предплечье. Младенец кричит, Двойра кричит, жандарм корчится и матерится. К жандарму кидаются его спутники, еще кто-то. Меир скрывается.
Раннее утро. К шинку подходит наряд полиции. Двойра в дверях.
Офицер:
- Меир Деркач, он где?
Двойра:
- Ой, да я не знаю, господин начальник. Бросил меня подлец с тремя детьми. И даже, осмелюсь сказать, с четырьмя, тысчет себя в живот.
По знаку офицера полицейские входят с дом, скоро выходят, разводят руками:
- Нема.
Офицер Двойре:
- Как появится, немедленно сообщите, а лучше пусть сам придет. Его будут судить как государственного преступника. За покушение на жизнь представителя власти.
Двойра скорбно кивает, наряд удаляется. Двойра падает на колен перед побелнной стеной, раскачивается.
Двойра:
- Господи, мой Бог! Бог Адама и Евы, Каина и Авеля. Бог Моисея и Шолом-Алейхема! Ты вывел нас из пустыни, Ты вывел нас с Вавилона! Так выведи Меира, мужа моего подальше от от этих извергов рода человеческого! Не пусти его в Березовку, к дяде Изе, потому что его там споймают! Не пусти его в Мариуполь к тете Мане, потому что его и там споймают, не пусти его...
На стене перед Двойрой проявляется тень, становится гуще, вырастает дл пояса.
Голос цыганки:
- Ой, как он с тебя смеется, твой Бог! Давай лучше погадаю.
Двойра оборачивается, шипит:
- Пошла вон, выдра!
Цыганка усмехается:
- Позолоти ручку, я тебе скажу за твоего кучерявого короля.
Двойра вскакивает с колен, напряженно ждет.
Цыганка шепчет ей в ухо. Двойра мечется, лепечет.
Двойра:
- Это правда? Какое же тебе спасибо, прекрасная ты женцина, дай тебе Бог!
Цыганка:
- Из «спасибо» зубы не вставишь. Деньги давай!
Двойра кивает, тащит цыганку в хату.
Пустыннй шлях. Вечереет. По шляху идет Янкель. Через плечо холщевая сумка со скрипкой, на палке – тяжелый узелок. У небольшой рощицы Янкель спускается к ручью. Большая поляна. На поляне цыганский табор. У костра Янкеля окружают цыгане, доброжелательно галдят. Из глубины выходит человек в цыганской одежде, с цыганскими усами. Смотрит весело. Это Меир.
Меир:
- Янкель, сынок, наконец-то. Как наши?
Янкель развязывает узелок. Там бутыль самогона, курица, колбаса, помидоры. Меир и несколько важных цыган рассаживаются вокруг снеди. К Янкелю подходит молодая цыганка.
Цыганка:
- Какой глазастенький!
Оттягивает резинку его штанов, загляядывает. Вытаскивает из костра горящую ветку, демонстративно всматривается в глубину штанов, резко опускает резинку. Вздыхает.
Цыганка:
- Днем с огнем! Мальчик, это никуда не годится, ты его мазай куриным гамном. Может, еще вырастет.
Старый цыган заиграл на скрипке, Янкель тоже заиграл, цыгане запели.
Заросли бурьяна на задворках. Янкель пальцем достает из миски разжиженную массу куриного помета, сосредоточенно ковыряется в глубине оттянутых штанов.
Неподалеку, за порушенным забором, девица лет шестнадцати сидит в будяках и ест селедку с хлебом. Она тощая, прыщавая, с выпирающимися ключицами. Серые немытые косы. Замечает Янкеля, его манипуляции. Неожиданно вскакивает, перелетает через забор, набрасывается на него, жадно целует в губы. Селедка вываливается из пальцев. Янкель сопротивляется, отталкивает девицу, убегает.
День. Табор. Янкель играет на скрипке со старым цыганом. Молодая цыганка сидит на траве. Слушает. Тут же Меир, полулежит, кусает травинку. Музыка стихает.
Меир:
- Сынок, скажи маме, пусть соберет все деньги, что есть в доме. Чтоб весь загашник.
Янкель:
- Хорошо, тато. А зачем?
Меир:
- Много будешь занть, скоро состаришься... Для гешефта, и для моего спасения. Понял?
Янкель:
- Понял.
Хата. Двойра достает из-под кровати коробку. Распарывает подушку. На столе кучка ассигнаций.
Двора, бормочет:
- Если Меир сказал «надо», значит надо. Лишь бы был здоров. Только бы вернулся, и чтоб оставили в покое. И зачем он это наделал, гайдамака проклятый! Мы что, плохо жили? Нет, мы хорошо жили...
Входит Янкель.
Янкель:
- Мамо! Давайте уже я отнесу, а то темно будет. Мало ли, с такими деньгами...
Двойра:
- Сейчас, сынка. С какими такими! Это что, деньги?! Это скудные лепестки чайной розы, а не деньги! Вот у моего папы были деньги. И люди вокруг. Не то, что эта кугутня!
Запаковывает деньги в бумагу, кладет на дно корзинки, сверху заваливает снедью.
Двойра:
- Иди! Скажи отцу, чтоб все было хорошо.
Вечер. Шинок. Двойра обслуживает посетителей. Янкель играет на скрипке. Степенный посетитель подзывает Двойру.
Посетитель:
- Двойра, присядь. Е новости. Того полицая, що Меир рубанул, прогнали. За пьянку. И все дела, что были коло него, порвали. Следователь каже, что Меир не виноват. Тильки штраф заплатит, за сопротивление.
Двойра, боясь поверить:
- Точно?
Посетитель:
- Точно, точно. Следователь Мирошник завтра сам прийде до тебе. Ему и штраф отдашь.
Двойра мечется в радости и смятении. На штраф нет денег – все отнес Янкель Меиру. Подбегает к Янкелю, останавливает музыку.
Двойра:
- Сыночка! Завтра на свитанку пулей до папы. Нехай вертается!
Янкель:
- Ща, мамо!
Двойра:
- Та ничего! Всем горилки за счет заведения!
Улица около шинка. Двойра рвет на себе одежды, дергает себя за волосы. Вокруг толпятся селяне.
Двойра:
- Дайте мне смерть! Ирод проклятый, вероломный лицедей! Бог! Покрой его зловонными нарывами! Дай ему на язык огромный сифилис! Дети мои малые, как нам теперь существовать! Бросил нас на позор и погибель, сраный кучерявый король! Янкель! Очень тебя прошу! Увидишь отца своего – убей его три раза! Шаблюкой, шаблюкой!
Народ переговаривается:
- Что случилось?
- Табор снялся на рассвете. В неизвестном направлении.
- И что?
- И Меир с ними.
- И что, теперь убиваться?
- Так он унес все деньги.
Кто-то посмеивается, кто-то цокает языком.
1914 г.
Подвал. Питейное заведение «Бахус». У стойки мадам Лионелла. Нюся обслуживает посетителей. Зал полупустой, на эстраде пианино. Постетители – рыбаки, матросы, биндюжники. Несколько опустившихся интеллигентов. У входа за столиком Янкель. Ему лет двадцать с лишним. К нему подходит Нюся. Переговариваются. Нюся идет к мадам Лионелле.
Нюся:
- Мадам. Тот штымп за тем столом не хочет пива и вина.
Лионелла:
- Ничего себе! Если человек в жаркий день не хочет холодного пива, чего он хочет вообще! Может, он хочет Веру Холодную? Так у меня ее нет, не завезли. Интересно. На зухтера он не похож, я их вычисляю на раз.
Нюся:
- Мадам, он хочет вас.
Лионелла:
- Вот это уже интересно.
Подходит к Янкелю.
Лионелла:
- Молодой человек. Если вы родственник с Гуляй Поля, так у меня нет родственников. Тем более, в Гуляй Поле. Мальчик, что ты за один?
Янкель:
- Мадом, я вижу, вам нужен гарсон.
Лионелла:
- Мне не нужен гарсон. Дальше.
Янкель:
- Я не простой гарсон.
Лионелла:
- Золотой? Мальчик, у меня сегодня мало терпения. Не завезли. Ты видишь этих прекрасных людей? Они тебя вынесут, а будешь улыбаться, так без побоев. Ну! Ты этого хочешь?
Янкель вытаскивает скрипку из холщевой сумки. Играет. Легкий шум в зале стихает. Тишина полная. Наконец, Янкель опускает смычок. Долгая пауза.
Лионелла:
- Мальчик, ты золото. Ты принц! Оглядывает его с головы до ног. – Принц и нищий.
В зале раздаются аплодисенты.
Лионелла:
- А веселое можешь? Хотя, вижу, что можешь. А теперь, господа, продолжайте удовольствие. А я буду его нанимать.
Посетители возвращаются к удовольствию.
Лионелла:
- Как тебя зовут, мальчик?
Янкель:
- Янкель.
Лионелла:
- Будешь, Яша. У меня приличное заведение. Паспорт есть?
Янкель протягивает паспорт.
Лионелла, рассматривает:
- Деркач? - обращаясь в зал, - Господа, у него фамилия Деркач! У такого виртуоза! К вашему сведению, это такая птичка, которая всю ночь сидит в будяках и говорит: - Э! Э! И больше ничего.
В зале веселое гудение.
Лионелла кладет паспорт в карман передника.
Лионелла:
- Будешь работать за пополам.
Яшка:
- Как это?
Лионелла:
- Тебе за музыку будут давать пару копеек. Так половина – твое.
Яшка:
- А если не дадут?
Лионелла:
- Тогда я тебя выгоню. Дадут, дадут, а кушать будешь за так, в ассортименте. И два стакана вина, остальное докупишь.
Яшка, улыбается:
- Хорошо.
Лионелла:
- Давно в Одессе? Откудова пришел?
Яшка:
- Отсюда не видно.
Лионелла:
- Ясно. Спать будешь в кладовке. Если хочешь – с Нюсей, но тогда – с тебя еще 10%.
Яшка:
- Благодарю вас, мадам. Перебьюсь.
Нюся, без выражения:
- Чтоб ты всрался, где ты взялся. Э! Э!
Лионелла:
- Нюся, лучше дай ему покушать. Посмотрим, что из этого выйдет.
Нюся приносит еду. Яшка пиво отодвигает. Молодой рыбак встает из-за стола, идет к выходу. Проходя мимо Яшки, одобрительно сжимает ему плечо. Выходит.
Рыбак – Христо Ставраки – спускается по тропинке к берегу. Несколько куреней на берегу, на воде – несколько шаланд.
Папа Сатырос, крепкий грек средних лет, полулежит у костра, на костре – котел. Тут же – молодой веселый Коста Янаки. Возле куреней – слабое движение – входят, выходят женщины, крутится пацаненок лет десяти. Христо подходит к костру.
Папа Сатырос:
- Где тебя носит! Через два часа ставники ломать.
Вглядывается, внюхивается.
Папа Сатырос:
- Поспи давай. В Ромашке был?
Ставраки:
- Какой Ромашке? В Бахусе.
Янаки:
- Там же тоска смертная. Когда пела Люська...
Папа Сатырос:
- Пела, пела, пока не забрюхатела.
Янаки:
- Спела что-то не то.
Смеются.
Ставраки:
-Не скажите, хлопцы. В Бахусе скрипач завелся. Еврейчик. Играет – как Бог на свадьбе. Гадом буду. Сам видел.
Янаки:
- Сходим?
Папа Сатырос пожимает плечами:
- Сходим.
Бахус. В зале оживление. Все места заняты. Яшка на скрипке вытворяет виртуозные штучки. За столом у стены сидят трое. В центре матрос в тельняшке, с гитарой, справа и слева – иностранный моряк в капитанке, с трубкой в руке и старичок в белом чесучевом костюме, в панаме.
Поют:
- Они стояли на корабле у борта...
Яшка прислушивается, подходит. Встревает его скрипка, импровизирует, комментирует. В зале накурено, оживленно, счастливо.
За столом _ Папа Сатырос и старый биндюжник.
Папа Сатырос:
-Так в субботу, со стороны Отрады, на том же месте. Коней не надо. Тачкой управимся.
Биндюжник в знак согласия медленно прикрывает веки.
Море штормит. Рыбаки бездельничают. Папа Сатырос и Янаки бреются, собираются в город. Женщины напутствуют:
- Керосин кончается.
- Мыло лучше дегтярное.
- Соли, соли побольше. С того раза не хватило.
Фигуристая красавица Галя:
- А мне – хустынку с барвинками. Та ще – жениха веселого. Мужики смеются, Янаки хлопает Галю по крутой заднице. Поднимаются по тропинке. Христо Ставраки смотрит им вслед, бродит задумчиво по берегу.
«Бахус» полон. Яшка играет, принимает заказы. В углу за столом двое молодых людей. Тот, кто повыше, с удовольствием рассматривает зал, тощий его товарищ, глядя в стол, раскачиваясь читает:
- Я не запомнил, на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир, зведа споткнулась в беге,
И заплескались в голубом тазу...
Валюн:
- Эдя, не надо, не здесь.
Эдя поднимает глаза и читает громче:
- И все навыворот, все, как не надо,
Стучал сазан в оконное стекло,
Конь щебетал, в ладони ястреб падал,
Плясало дерево и детство шло...
В зале потасовка, пьяный Ставраки держит за грудки конопатого хлопца небольшого роста, в одежде рыбака.
Ставраки:
- Я отвалил ему кучу червонцев! И он будет играть Бейгеле!
Хлопец:
- А я дал ему еще больше. И он будет играть Марусю.
Хлопец резко бьет головой в нос Ставраки. Тот падает навзничь, его подхватывают. Яшка, глядя на все это, играет. Хлопец азатно поет:
- Черное море, белый пароход,
Плавает мой милый уж четвертый год.
Ты не плачь, Маруся, будешь ты моя,
Я к тебе вернуся, возьму за себя.
Зал подхватывает.
Лионелла входит со стеклянным бутылем, показывает его залу.
Лионелла:
- Ша!
Песня смолкает.
Лионелла:
- Внимание, господа. Во избежание подобных эксцесссов, а также драк и оскорблений, вознаграждение маэстру ложьте в этот бутыль. Тайна вкладов. И чтоб мне больше не мерились...
Ставит бутыль на стойку.
Валюн подходит к хлопцу.
Валюн:
- Гаврик!
Хлопец всматривается:
- Петька!
Бьют друг друга по плечу.
Гаврик:
- Здорово!
Валюн:
- Здорово!
Гаврик:
- Пишлы до нашего столика. Там правильные хлопцы.
За столиком Гаврика несколько человек, степенные, по виду, рабочие.
Гаврик:
- Это ж Петька! Мы же с ним в пятом годе! Дядя Терентиий, ты же помнишь.
Терентий лет сорока, приподнимается, улыбаясь:
Терентий:
- Здравствуйте, Петя.
Валюн отвечает полупоклоном.
Гаврик:
- А то – ребята с завода Гена.
Валюн кивает.
Валюн:
- Ну ты, Гаврик, забубрел! А помнишь, как тебе усатый ухи крутил?
Гаврик:
- А ты помнишь, как землю жрал задаром?
Валюн, смеется:
- Святой истинный крест!
Терентий:
- Что, байстрюки, размахались! Петя, сидайте до нас.
Валюн:
- Не могу, там товарищ. Один.
Гаврик:
- Тащи его сюда!
Валюн:
- Не. Он стихи сочиняет.
Рабочие переглядываются.
Терентий:
- Тогда – да.
Гаврик:
- Тогда бывай! Ще побачимся. Я тут часто.
Валюн идет к своему столику. Эдя поднимает голову.
Эдя:
- Валюн, где вы ходите?
Валюн:
- Я был далеко раньше.
Эдя:
- Вот так бы и мне в набегающей тьме
Усы раздувать, развалясь на корме,
Да видеть звезду...
Утро в «Бахусе». Лионелла за стойкой клацает счетами. Нюся протирает столы. Яшка в углу пьет пиво. Хлопает входная дверь. Лионелла, не глядя.
Лионелла:
- Написано же «закрыто». Что тебе, повылазило?
Входит озабоченный Коста Янаки.
Янаки:
- Я до Яшки.
Присаживается к Яшке, Лионелла провожает его взглядом.
Янаки:
- Видал вчера Ставраки? Нажрался, как питон.
Яшка:
- И чего? Что нет?
Янаки:
- А то, с чего он нажрался. Он парус пропил!
Яшка:
- Как!
Янаки:
- Ты что, не знаешь, как пропивают парус?! Толкнул его Люстдорфским, и пропил.
Яшка:
- И что теперь?
Яаки:
- А теперь, Яшка, слушай сюда. Никому доверять нельзя, а тебе можно. Бо ты хлопец посторонний. Папа Сатырос, конечно, не в восторге, а что делать... Он только сомневается, что ты сильный.
Яшка:
- Я жилистый. А что надо делать?
Янаки:
-Для начала быть трезвым дл закрытия твоего кабака. Да я буду, прослежу, а потом...
Шепчет ему на ухо. Яшка округляет глаза, качает головой.
Яшка:
- Ух ты! Годится!
Ночь. Берег. Едва различимая шаланда. Рядом с ней Папа Сатырос. Янаки и Яшка приближаются.
Янаки:
- Гребсти надо долго. Две мили. Там турок ждет.
Яшка:
- А это сколько?
Янаки:
- Примерно три килОметра, та еще с половиной.
Яшка:
- Та!...
Подходят к лодке. Папа Сатырос смотрит на Яшкину торбу со скрипкой.
Папа Сатырос:
- Скрипка? Сдурел?
Яшка:
- А где я ее дену?
Сталкивают лодку. Папа Сатырос на руле. Янаки с Яшкой на веслах – по одному веслу, двумя руками.
Папа Сатырос:
- С Богом!
Непроглядная ночь. Яшка и Янаки гребут с трудом. Лодка загружеа ящиками и тюками. Папа Сатырос на корме. Бормочет.
Папа Сатырос:
- Так оно. Отрада светится. Четыре румба влево. Правое – загребай. Левое – притабань трошки.
Над лодкой неожиданно нависает черный моторный баркас. На носу старший пограничник. За ним еще двое с нацеленными винтовками.
Пограничник:
- Кидай весла! Руки вгору! Ну что, Папа Сатырос. Казав я тебе – споймаю. И споймал. Щей с товаром.
Папа Сатырос:
- А что, Никодимович. Давай договоримся.
Пограничник:
- Не-ет! Я награду от начальства получу. Оно выгоднее... А ну, давай весла! И лягайте носом вниз, а мы вас подчепим...
Неожиданно раздается музыка. Скрипка звучит сильно и властно, перекрывает шум ветра и волн, Немая сцена, музыка умолкла. Пограничник всматривается.
Пограничник:
- Яшка! Ты как тут? Давай до нас. Тебе ничего не будет.
Яшка, из темноты, твердо:
- Не!
Пауза. Наконец, пограничник оборачивается.
Пограничник:
- Заводи!
Катер разворачивается и исчезает во тьме.
Лодка утыкается в берег. Все трое выгружают товар.
Янаки:
- Яшка, ящики не трогай. Еще покоцаешь. Бери, что полегче. Вон тюк, та ще пакет.
Папа Сатырос взваливает ящик на плечо.
Папа Сатырос:
- Пишлы. Ходки за три управимся.
Поднимаются по тропинке к пещере, заросшей кустами барбариса. Вовращаются и снова поднимаются. И еще.
Папа Сатырос осторожно опускает на штабель последний ящик.
Папа Сатырос:
- Кажись, все.
Приоткрывает ящик, достает две бутылки коньяка. Одну протягивает Яшке.
Папа Сатырос:
- Держи пока. Свой карбач получишь, когда толкнем. Коста, дай ему еще пару чУлок. Нехай подарит своей Розочке.
Яшка:
- Нема никакой Розочки. А что там, в легком пакете?
Янаки:
- Гандоны.
Яшка:
- Ух ты! Отсыпь трошки.
Янаки:
- Зачем! У тебя же нет Розочки.
Яшка:
- Нет, так будет!
Все смеются, Янаки вскрывает пакет.
Намечается рассвет. Вдоль берега идет шаланда. Папа Сатырос и Янаки гребут. На корме Яшка. Дует в ладони.
Яшка:
- Полопались. Курва. Аж пальцы сводит.
Янаки:
- Как играть будешь?
Яшка пожимает плечами. Пауза.
Яшка:
- А что будет со Ставраки?
Папа Сатырос:
- А ничего не будет. Позор нации. Подастся куда – чи к биндюжникм, чи к бандитам – он вже не жилец. Такое никто не прощает.
Уже совсем светло. Лодка причаливает к куреням. Несколько рыбаков и рыбачек сортируют свежепойманную рыбу – бычок, глосик, засыпают сухой солью хамсу в корыте, перемешивают. Женщины тихонько напевают:
iхали козаки iз Дону додому,
пiдманули Галю, повезли с собой...
Контрабандисты подходят.
Папа Сатырос:
- Чай горячий?
Женщина встает, идет, возится...
Рыбачка Галя, резко поднимается, Яшке, дерзко:
Галя:
- А ну, скрипач, пишлы! Покажешь мне свой смычок.
Рыбаки тихонько посмеиваются, растерянный Яшка скрывается в курене вслед за Галей. Женщины напевают:
Ой, ты Галя, Галя молодая...
Десятилетний хлопчик встревает:
Хлопчик:
- Чом ты не помэрла, як була малая...
Получает по шее. Смех.
Дверь куреня распахиваетсся, вылетает изумленный Яшка, ладони перебинтованы, торчат тоьлко пальцы. Рыбаки смеются:
- Что, Яшка, обжегся?
Яшка, ошалелый, скачет, поет:
Ах какой же я счастливый
Ай, яй, яй!
У нее глаза, как сливы
Ай, яй, яй!
У нее такие дыни...
Замешкался подбирает слова:
Титры уходят, крупным планом кобзарь, рыжий еврей в картузе в темных очках.
Шинок. Столы и лавки по периметру, кобзарь сидит на стуле посередине, на нем вышиванка и свитка. Рядом стоит мальчик – поводырь.
Песня заканчивается. Публика довольная, возгласы, аплодисменты. Кобзарю подносят кусок домашней колбасы с хлебом и чарку. Мальчику тоже, но без чарки. Мальчик обходит столы, в картуз ему охотно кидают монеты.
Мальчик безучастно:
- Спасибо. Дякую. Дякую. Спасибо.
Кобзарь выпивает и закусывает, и начинает с новой силой: «Дубе, дубе зелений...»
В проходе, ведущем в жилые помещения, мелькает жена Меира, хозяина, Двойра и несколько малолетних детей.
Старший сын Меира, Янкель, лет 13-14 стоит у стены, в опущенной руке скрипка, Янкель слушает кобзаря,
Меир, хозяин, лет 30 обслуживает посетителей.
Дверь распахивается и входят: жандарм, в небольшом чине, и с ним двое, в вышиванках и смушковых шапках. Все навеселе.
Жандарм, хозяину:
- А знаешь ли ты, Меир, что проклятый лях знову у ворот, и мы зараз трошки погуляем и пидем захищать неньку Украину. И ты з намы, жидок, курча твоя доля!
Меир привычно подыгрывает, делает воинственное лицо.
Меир:
- А шаблюку дастэ?
Жандарм вытасиквает из ножен шашку:
- Трымай!
Меир берет шашку, недоуменно вертит ее в руке, не знает, что делать дальше. Мальчик Янкель играет фрейлахс. Меир пляшет, размахивает шашкой, похоже, ему самому нравится.
В проходе поялвяется Двойра, укачивает младенца. Младенец кричит. Жандарм сердится, пытается вырвать ребенка из рук матери. Меир в танце подкатывает к жанждарму, рубит ему шашкой предплечье. Младенец кричит, Двойра кричит, жандарм корчится и матерится. К жандарму кидаются его спутники, еще кто-то. Меир скрывается.
Раннее утро. К шинку подходит наряд полиции. Двойра в дверях.
Офицер:
- Меир Деркач, он где?
Двойра:
- Ой, да я не знаю, господин начальник. Бросил меня подлец с тремя детьми. И даже, осмелюсь сказать, с четырьмя, тысчет себя в живот.
По знаку офицера полицейские входят с дом, скоро выходят, разводят руками:
- Нема.
Офицер Двойре:
- Как появится, немедленно сообщите, а лучше пусть сам придет. Его будут судить как государственного преступника. За покушение на жизнь представителя власти.
Двойра скорбно кивает, наряд удаляется. Двойра падает на колен перед побелнной стеной, раскачивается.
Двойра:
- Господи, мой Бог! Бог Адама и Евы, Каина и Авеля. Бог Моисея и Шолом-Алейхема! Ты вывел нас из пустыни, Ты вывел нас с Вавилона! Так выведи Меира, мужа моего подальше от от этих извергов рода человеческого! Не пусти его в Березовку, к дяде Изе, потому что его там споймают! Не пусти его в Мариуполь к тете Мане, потому что его и там споймают, не пусти его...
На стене перед Двойрой проявляется тень, становится гуще, вырастает дл пояса.
Голос цыганки:
- Ой, как он с тебя смеется, твой Бог! Давай лучше погадаю.
Двойра оборачивается, шипит:
- Пошла вон, выдра!
Цыганка усмехается:
- Позолоти ручку, я тебе скажу за твоего кучерявого короля.
Двойра вскакивает с колен, напряженно ждет.
Цыганка шепчет ей в ухо. Двойра мечется, лепечет.
Двойра:
- Это правда? Какое же тебе спасибо, прекрасная ты женцина, дай тебе Бог!
Цыганка:
- Из «спасибо» зубы не вставишь. Деньги давай!
Двойра кивает, тащит цыганку в хату.
Пустыннй шлях. Вечереет. По шляху идет Янкель. Через плечо холщевая сумка со скрипкой, на палке – тяжелый узелок. У небольшой рощицы Янкель спускается к ручью. Большая поляна. На поляне цыганский табор. У костра Янкеля окружают цыгане, доброжелательно галдят. Из глубины выходит человек в цыганской одежде, с цыганскими усами. Смотрит весело. Это Меир.
Меир:
- Янкель, сынок, наконец-то. Как наши?
Янкель развязывает узелок. Там бутыль самогона, курица, колбаса, помидоры. Меир и несколько важных цыган рассаживаются вокруг снеди. К Янкелю подходит молодая цыганка.
Цыганка:
- Какой глазастенький!
Оттягивает резинку его штанов, загляядывает. Вытаскивает из костра горящую ветку, демонстративно всматривается в глубину штанов, резко опускает резинку. Вздыхает.
Цыганка:
- Днем с огнем! Мальчик, это никуда не годится, ты его мазай куриным гамном. Может, еще вырастет.
Старый цыган заиграл на скрипке, Янкель тоже заиграл, цыгане запели.
Заросли бурьяна на задворках. Янкель пальцем достает из миски разжиженную массу куриного помета, сосредоточенно ковыряется в глубине оттянутых штанов.
Неподалеку, за порушенным забором, девица лет шестнадцати сидит в будяках и ест селедку с хлебом. Она тощая, прыщавая, с выпирающимися ключицами. Серые немытые косы. Замечает Янкеля, его манипуляции. Неожиданно вскакивает, перелетает через забор, набрасывается на него, жадно целует в губы. Селедка вываливается из пальцев. Янкель сопротивляется, отталкивает девицу, убегает.
День. Табор. Янкель играет на скрипке со старым цыганом. Молодая цыганка сидит на траве. Слушает. Тут же Меир, полулежит, кусает травинку. Музыка стихает.
Меир:
- Сынок, скажи маме, пусть соберет все деньги, что есть в доме. Чтоб весь загашник.
Янкель:
- Хорошо, тато. А зачем?
Меир:
- Много будешь занть, скоро состаришься... Для гешефта, и для моего спасения. Понял?
Янкель:
- Понял.
Хата. Двойра достает из-под кровати коробку. Распарывает подушку. На столе кучка ассигнаций.
Двора, бормочет:
- Если Меир сказал «надо», значит надо. Лишь бы был здоров. Только бы вернулся, и чтоб оставили в покое. И зачем он это наделал, гайдамака проклятый! Мы что, плохо жили? Нет, мы хорошо жили...
Входит Янкель.
Янкель:
- Мамо! Давайте уже я отнесу, а то темно будет. Мало ли, с такими деньгами...
Двойра:
- Сейчас, сынка. С какими такими! Это что, деньги?! Это скудные лепестки чайной розы, а не деньги! Вот у моего папы были деньги. И люди вокруг. Не то, что эта кугутня!
Запаковывает деньги в бумагу, кладет на дно корзинки, сверху заваливает снедью.
Двойра:
- Иди! Скажи отцу, чтоб все было хорошо.
Вечер. Шинок. Двойра обслуживает посетителей. Янкель играет на скрипке. Степенный посетитель подзывает Двойру.
Посетитель:
- Двойра, присядь. Е новости. Того полицая, що Меир рубанул, прогнали. За пьянку. И все дела, что были коло него, порвали. Следователь каже, что Меир не виноват. Тильки штраф заплатит, за сопротивление.
Двойра, боясь поверить:
- Точно?
Посетитель:
- Точно, точно. Следователь Мирошник завтра сам прийде до тебе. Ему и штраф отдашь.
Двойра мечется в радости и смятении. На штраф нет денег – все отнес Янкель Меиру. Подбегает к Янкелю, останавливает музыку.
Двойра:
- Сыночка! Завтра на свитанку пулей до папы. Нехай вертается!
Янкель:
- Ща, мамо!
Двойра:
- Та ничего! Всем горилки за счет заведения!
Улица около шинка. Двойра рвет на себе одежды, дергает себя за волосы. Вокруг толпятся селяне.
Двойра:
- Дайте мне смерть! Ирод проклятый, вероломный лицедей! Бог! Покрой его зловонными нарывами! Дай ему на язык огромный сифилис! Дети мои малые, как нам теперь существовать! Бросил нас на позор и погибель, сраный кучерявый король! Янкель! Очень тебя прошу! Увидишь отца своего – убей его три раза! Шаблюкой, шаблюкой!
Народ переговаривается:
- Что случилось?
- Табор снялся на рассвете. В неизвестном направлении.
- И что?
- И Меир с ними.
- И что, теперь убиваться?
- Так он унес все деньги.
Кто-то посмеивается, кто-то цокает языком.
1914 г.
Подвал. Питейное заведение «Бахус». У стойки мадам Лионелла. Нюся обслуживает посетителей. Зал полупустой, на эстраде пианино. Постетители – рыбаки, матросы, биндюжники. Несколько опустившихся интеллигентов. У входа за столиком Янкель. Ему лет двадцать с лишним. К нему подходит Нюся. Переговариваются. Нюся идет к мадам Лионелле.
Нюся:
- Мадам. Тот штымп за тем столом не хочет пива и вина.
Лионелла:
- Ничего себе! Если человек в жаркий день не хочет холодного пива, чего он хочет вообще! Может, он хочет Веру Холодную? Так у меня ее нет, не завезли. Интересно. На зухтера он не похож, я их вычисляю на раз.
Нюся:
- Мадам, он хочет вас.
Лионелла:
- Вот это уже интересно.
Подходит к Янкелю.
Лионелла:
- Молодой человек. Если вы родственник с Гуляй Поля, так у меня нет родственников. Тем более, в Гуляй Поле. Мальчик, что ты за один?
Янкель:
- Мадом, я вижу, вам нужен гарсон.
Лионелла:
- Мне не нужен гарсон. Дальше.
Янкель:
- Я не простой гарсон.
Лионелла:
- Золотой? Мальчик, у меня сегодня мало терпения. Не завезли. Ты видишь этих прекрасных людей? Они тебя вынесут, а будешь улыбаться, так без побоев. Ну! Ты этого хочешь?
Янкель вытаскивает скрипку из холщевой сумки. Играет. Легкий шум в зале стихает. Тишина полная. Наконец, Янкель опускает смычок. Долгая пауза.
Лионелла:
- Мальчик, ты золото. Ты принц! Оглядывает его с головы до ног. – Принц и нищий.
В зале раздаются аплодисенты.
Лионелла:
- А веселое можешь? Хотя, вижу, что можешь. А теперь, господа, продолжайте удовольствие. А я буду его нанимать.
Посетители возвращаются к удовольствию.
Лионелла:
- Как тебя зовут, мальчик?
Янкель:
- Янкель.
Лионелла:
- Будешь, Яша. У меня приличное заведение. Паспорт есть?
Янкель протягивает паспорт.
Лионелла, рассматривает:
- Деркач? - обращаясь в зал, - Господа, у него фамилия Деркач! У такого виртуоза! К вашему сведению, это такая птичка, которая всю ночь сидит в будяках и говорит: - Э! Э! И больше ничего.
В зале веселое гудение.
Лионелла кладет паспорт в карман передника.
Лионелла:
- Будешь работать за пополам.
Яшка:
- Как это?
Лионелла:
- Тебе за музыку будут давать пару копеек. Так половина – твое.
Яшка:
- А если не дадут?
Лионелла:
- Тогда я тебя выгоню. Дадут, дадут, а кушать будешь за так, в ассортименте. И два стакана вина, остальное докупишь.
Яшка, улыбается:
- Хорошо.
Лионелла:
- Давно в Одессе? Откудова пришел?
Яшка:
- Отсюда не видно.
Лионелла:
- Ясно. Спать будешь в кладовке. Если хочешь – с Нюсей, но тогда – с тебя еще 10%.
Яшка:
- Благодарю вас, мадам. Перебьюсь.
Нюся, без выражения:
- Чтоб ты всрался, где ты взялся. Э! Э!
Лионелла:
- Нюся, лучше дай ему покушать. Посмотрим, что из этого выйдет.
Нюся приносит еду. Яшка пиво отодвигает. Молодой рыбак встает из-за стола, идет к выходу. Проходя мимо Яшки, одобрительно сжимает ему плечо. Выходит.
Рыбак – Христо Ставраки – спускается по тропинке к берегу. Несколько куреней на берегу, на воде – несколько шаланд.
Папа Сатырос, крепкий грек средних лет, полулежит у костра, на костре – котел. Тут же – молодой веселый Коста Янаки. Возле куреней – слабое движение – входят, выходят женщины, крутится пацаненок лет десяти. Христо подходит к костру.
Папа Сатырос:
- Где тебя носит! Через два часа ставники ломать.
Вглядывается, внюхивается.
Папа Сатырос:
- Поспи давай. В Ромашке был?
Ставраки:
- Какой Ромашке? В Бахусе.
Янаки:
- Там же тоска смертная. Когда пела Люська...
Папа Сатырос:
- Пела, пела, пока не забрюхатела.
Янаки:
- Спела что-то не то.
Смеются.
Ставраки:
-Не скажите, хлопцы. В Бахусе скрипач завелся. Еврейчик. Играет – как Бог на свадьбе. Гадом буду. Сам видел.
Янаки:
- Сходим?
Папа Сатырос пожимает плечами:
- Сходим.
Бахус. В зале оживление. Все места заняты. Яшка на скрипке вытворяет виртуозные штучки. За столом у стены сидят трое. В центре матрос в тельняшке, с гитарой, справа и слева – иностранный моряк в капитанке, с трубкой в руке и старичок в белом чесучевом костюме, в панаме.
Поют:
- Они стояли на корабле у борта...
Яшка прислушивается, подходит. Встревает его скрипка, импровизирует, комментирует. В зале накурено, оживленно, счастливо.
За столом _ Папа Сатырос и старый биндюжник.
Папа Сатырос:
-Так в субботу, со стороны Отрады, на том же месте. Коней не надо. Тачкой управимся.
Биндюжник в знак согласия медленно прикрывает веки.
Море штормит. Рыбаки бездельничают. Папа Сатырос и Янаки бреются, собираются в город. Женщины напутствуют:
- Керосин кончается.
- Мыло лучше дегтярное.
- Соли, соли побольше. С того раза не хватило.
Фигуристая красавица Галя:
- А мне – хустынку с барвинками. Та ще – жениха веселого. Мужики смеются, Янаки хлопает Галю по крутой заднице. Поднимаются по тропинке. Христо Ставраки смотрит им вслед, бродит задумчиво по берегу.
«Бахус» полон. Яшка играет, принимает заказы. В углу за столом двое молодых людей. Тот, кто повыше, с удовольствием рассматривает зал, тощий его товарищ, глядя в стол, раскачиваясь читает:
- Я не запомнил, на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир, зведа споткнулась в беге,
И заплескались в голубом тазу...
Валюн:
- Эдя, не надо, не здесь.
Эдя поднимает глаза и читает громче:
- И все навыворот, все, как не надо,
Стучал сазан в оконное стекло,
Конь щебетал, в ладони ястреб падал,
Плясало дерево и детство шло...
В зале потасовка, пьяный Ставраки держит за грудки конопатого хлопца небольшого роста, в одежде рыбака.
Ставраки:
- Я отвалил ему кучу червонцев! И он будет играть Бейгеле!
Хлопец:
- А я дал ему еще больше. И он будет играть Марусю.
Хлопец резко бьет головой в нос Ставраки. Тот падает навзничь, его подхватывают. Яшка, глядя на все это, играет. Хлопец азатно поет:
- Черное море, белый пароход,
Плавает мой милый уж четвертый год.
Ты не плачь, Маруся, будешь ты моя,
Я к тебе вернуся, возьму за себя.
Зал подхватывает.
Лионелла входит со стеклянным бутылем, показывает его залу.
Лионелла:
- Ша!
Песня смолкает.
Лионелла:
- Внимание, господа. Во избежание подобных эксцесссов, а также драк и оскорблений, вознаграждение маэстру ложьте в этот бутыль. Тайна вкладов. И чтоб мне больше не мерились...
Ставит бутыль на стойку.
Валюн подходит к хлопцу.
Валюн:
- Гаврик!
Хлопец всматривается:
- Петька!
Бьют друг друга по плечу.
Гаврик:
- Здорово!
Валюн:
- Здорово!
Гаврик:
- Пишлы до нашего столика. Там правильные хлопцы.
За столиком Гаврика несколько человек, степенные, по виду, рабочие.
Гаврик:
- Это ж Петька! Мы же с ним в пятом годе! Дядя Терентиий, ты же помнишь.
Терентий лет сорока, приподнимается, улыбаясь:
Терентий:
- Здравствуйте, Петя.
Валюн отвечает полупоклоном.
Гаврик:
- А то – ребята с завода Гена.
Валюн кивает.
Валюн:
- Ну ты, Гаврик, забубрел! А помнишь, как тебе усатый ухи крутил?
Гаврик:
- А ты помнишь, как землю жрал задаром?
Валюн, смеется:
- Святой истинный крест!
Терентий:
- Что, байстрюки, размахались! Петя, сидайте до нас.
Валюн:
- Не могу, там товарищ. Один.
Гаврик:
- Тащи его сюда!
Валюн:
- Не. Он стихи сочиняет.
Рабочие переглядываются.
Терентий:
- Тогда – да.
Гаврик:
- Тогда бывай! Ще побачимся. Я тут часто.
Валюн идет к своему столику. Эдя поднимает голову.
Эдя:
- Валюн, где вы ходите?
Валюн:
- Я был далеко раньше.
Эдя:
- Вот так бы и мне в набегающей тьме
Усы раздувать, развалясь на корме,
Да видеть звезду...
Утро в «Бахусе». Лионелла за стойкой клацает счетами. Нюся протирает столы. Яшка в углу пьет пиво. Хлопает входная дверь. Лионелла, не глядя.
Лионелла:
- Написано же «закрыто». Что тебе, повылазило?
Входит озабоченный Коста Янаки.
Янаки:
- Я до Яшки.
Присаживается к Яшке, Лионелла провожает его взглядом.
Янаки:
- Видал вчера Ставраки? Нажрался, как питон.
Яшка:
- И чего? Что нет?
Янаки:
- А то, с чего он нажрался. Он парус пропил!
Яшка:
- Как!
Янаки:
- Ты что, не знаешь, как пропивают парус?! Толкнул его Люстдорфским, и пропил.
Яшка:
- И что теперь?
Яаки:
- А теперь, Яшка, слушай сюда. Никому доверять нельзя, а тебе можно. Бо ты хлопец посторонний. Папа Сатырос, конечно, не в восторге, а что делать... Он только сомневается, что ты сильный.
Яшка:
- Я жилистый. А что надо делать?
Янаки:
-Для начала быть трезвым дл закрытия твоего кабака. Да я буду, прослежу, а потом...
Шепчет ему на ухо. Яшка округляет глаза, качает головой.
Яшка:
- Ух ты! Годится!
Ночь. Берег. Едва различимая шаланда. Рядом с ней Папа Сатырос. Янаки и Яшка приближаются.
Янаки:
- Гребсти надо долго. Две мили. Там турок ждет.
Яшка:
- А это сколько?
Янаки:
- Примерно три килОметра, та еще с половиной.
Яшка:
- Та!...
Подходят к лодке. Папа Сатырос смотрит на Яшкину торбу со скрипкой.
Папа Сатырос:
- Скрипка? Сдурел?
Яшка:
- А где я ее дену?
Сталкивают лодку. Папа Сатырос на руле. Янаки с Яшкой на веслах – по одному веслу, двумя руками.
Папа Сатырос:
- С Богом!
Непроглядная ночь. Яшка и Янаки гребут с трудом. Лодка загружеа ящиками и тюками. Папа Сатырос на корме. Бормочет.
Папа Сатырос:
- Так оно. Отрада светится. Четыре румба влево. Правое – загребай. Левое – притабань трошки.
Над лодкой неожиданно нависает черный моторный баркас. На носу старший пограничник. За ним еще двое с нацеленными винтовками.
Пограничник:
- Кидай весла! Руки вгору! Ну что, Папа Сатырос. Казав я тебе – споймаю. И споймал. Щей с товаром.
Папа Сатырос:
- А что, Никодимович. Давай договоримся.
Пограничник:
- Не-ет! Я награду от начальства получу. Оно выгоднее... А ну, давай весла! И лягайте носом вниз, а мы вас подчепим...
Неожиданно раздается музыка. Скрипка звучит сильно и властно, перекрывает шум ветра и волн, Немая сцена, музыка умолкла. Пограничник всматривается.
Пограничник:
- Яшка! Ты как тут? Давай до нас. Тебе ничего не будет.
Яшка, из темноты, твердо:
- Не!
Пауза. Наконец, пограничник оборачивается.
Пограничник:
- Заводи!
Катер разворачивается и исчезает во тьме.
Лодка утыкается в берег. Все трое выгружают товар.
Янаки:
- Яшка, ящики не трогай. Еще покоцаешь. Бери, что полегче. Вон тюк, та ще пакет.
Папа Сатырос взваливает ящик на плечо.
Папа Сатырос:
- Пишлы. Ходки за три управимся.
Поднимаются по тропинке к пещере, заросшей кустами барбариса. Вовращаются и снова поднимаются. И еще.
Папа Сатырос осторожно опускает на штабель последний ящик.
Папа Сатырос:
- Кажись, все.
Приоткрывает ящик, достает две бутылки коньяка. Одну протягивает Яшке.
Папа Сатырос:
- Держи пока. Свой карбач получишь, когда толкнем. Коста, дай ему еще пару чУлок. Нехай подарит своей Розочке.
Яшка:
- Нема никакой Розочки. А что там, в легком пакете?
Янаки:
- Гандоны.
Яшка:
- Ух ты! Отсыпь трошки.
Янаки:
- Зачем! У тебя же нет Розочки.
Яшка:
- Нет, так будет!
Все смеются, Янаки вскрывает пакет.
Намечается рассвет. Вдоль берега идет шаланда. Папа Сатырос и Янаки гребут. На корме Яшка. Дует в ладони.
Яшка:
- Полопались. Курва. Аж пальцы сводит.
Янаки:
- Как играть будешь?
Яшка пожимает плечами. Пауза.
Яшка:
- А что будет со Ставраки?
Папа Сатырос:
- А ничего не будет. Позор нации. Подастся куда – чи к биндюжникм, чи к бандитам – он вже не жилец. Такое никто не прощает.
Уже совсем светло. Лодка причаливает к куреням. Несколько рыбаков и рыбачек сортируют свежепойманную рыбу – бычок, глосик, засыпают сухой солью хамсу в корыте, перемешивают. Женщины тихонько напевают:
iхали козаки iз Дону додому,
пiдманули Галю, повезли с собой...
Контрабандисты подходят.
Папа Сатырос:
- Чай горячий?
Женщина встает, идет, возится...
Рыбачка Галя, резко поднимается, Яшке, дерзко:
Галя:
- А ну, скрипач, пишлы! Покажешь мне свой смычок.
Рыбаки тихонько посмеиваются, растерянный Яшка скрывается в курене вслед за Галей. Женщины напевают:
Ой, ты Галя, Галя молодая...
Десятилетний хлопчик встревает:
Хлопчик:
- Чом ты не помэрла, як була малая...
Получает по шее. Смех.
Дверь куреня распахиваетсся, вылетает изумленный Яшка, ладони перебинтованы, торчат тоьлко пальцы. Рыбаки смеются:
- Что, Яшка, обжегся?
Яшка, ошалелый, скачет, поет:
Ах какой же я счастливый
Ай, яй, яй!
У нее глаза, как сливы
Ай, яй, яй!
У нее такие дыни...
Замешкался подбирает слова:
У нее такие дыни,
Занимают полпростыни,
У нее такие кавуны!
Из куреня выходит Галя с Яшкиной торбой.
Галя:
- Скрипку забыл, музыкант!
Яшка берет торбу, вынимает из нее пакет.
Яшка:
- Галя, а это чУлки от всего сердца. Фельдикосовые. Чи фельдиперсовые.
Галя жадно вскрывает пакет. Садится на ящик, натягивает чулки на мощные рыбацкие ноги. Второй чулок лопается по шву. Галя горько плачет, понятно, что обо всем. О своей бабьей доле. Вокруг все мочат.
Яшка:
- Галя, не плачь! Дывы, что у меня еще есть!
Торопливо достает презерватив, надувает. Подходит рыбачка, протягивает веревочку.
Рыбачка серьезно:
- Держи мотузок. Не, давай я.
Шарик качается на ветру, Галя улыбается сквозь слезы.
«Бахус». Народ собирается. Лионелла нервничает, посматривает на стенные часы. Входит смущенный Яшка, с растопыренными перебинтованными руками. Лионелла разглядывает его.
Лионелла:
- Ни и что ты мне принес? Нарыв на голову? Боль в желудке?
Яшка:
- Та я все равно смогу.
Лионелла:
- Он сможет! Между прочим, у меня реномэ, а не бодега на Привозе!
Смешки посетителей.
- Яшка, а чем это ты занимался всю ночь?
- Та ще й двома руками!
Лионелла:
- Все! Сейчас же считай себя свободным человеком!
Хорошо одетый господин поднимается из-за столика. Подходит к Лионелле.
Господин:
- Разрешите...
Лионелла, вглядываясь:
- Ой, та я вас заню. Вы же наш всемирно известный писатель Бунин!
Господин, улыбаясь:
- Бог миловал, Куприн, Александр Иванович.
Лионелла:
- Тоже не кисло. Я вас слушаю.
Куприн:
- А скажите...
Лионелла:
- Мадам Лионелла.
Куприн:
- А скажите, мадам Лионелла, какой доход приносит ваш музыкант? За вечер.
Лионелла:
- Это тайна, но вам я скажу. Три червонца.
Куприн смотрит иронически.
Лионелла:
- Ну два.
Куприн:
- Мадам Лионелла, не держите меня за фраера.
Лионелла.
- Александр Иванович, вы мне скажите, за что еще нельзя вас держать, и я не буду.
Смеются. Куприн достает бумажник.
Куприн:
- Вот вам четвертак за неделю, и пусть наш гений зализывает свои раны.
Лионелла берет деньги.
Лионелла:
- Пусть лижет, что хочет, только кормить его я не буду.
Яшке: - И чтоб через пять дней был на работе, как штык! Иди уже!
«Бахус». Вечер. Полный зал. Поет Лиля. Она на девятом месяце, ее слушают, переговариваются:
- А где Яшка?
- Его арестовали.
- Он парус стырил.
- Кончай травить! У него свадьба.
- Яшку изучает профессор музыки с Москвы.
Входят Куприн и Яшка. Он в новой рубашке. Оглядывают зал, подсаживаются к Янаке и Папе Сатыросу. Посетитель встает, освобождает место. Другой пересаживается за соседний стол.
Папа Сатырос рассматривает Яшкины ладони.
Папа Сатырос:
- Ничего?
Куприн разглядывает Папу Сатыроса, протягивает руку.
- Куприн.
Папа Сатырос пожимает руку:
- Очень приятно.
Подходит Лионелла.
Лионелла:
- О, Явление Христа народу! (Куприну) – извините за выражение.
Яшке:
- Можешь погулять еще пару дней. Пусть Лиля зарабатывает на пеленки.
Яшка:
- Та пусть. А я ей помогу.
Лионелла берет его за подбородок:
- Рыбонька! Нюся, обслужи клиентов!
Нюся приносит вино в графине. Лиля поет. Куприн достает купюру. Яшка с гордостью несет и опускает ее в бутыль.
Утро. В «Бахусе» пусто. Яшка настраивает скрипку. Врывается Янаки.
Янаки:
- Скумбрия пошла!
Яшка вопросительно смотрит на Лионеллу.
Лионелла:
- Та беги. Все равно до вечера никого не будет.
Яшка и Янаки сраваются с места.
Лионелла вслед:
- И чтоб рыбки принес!
На берегу у куреней оживление. Городские жители покупают рыбу с лодок. Над берегом чад – рыбачки жарят скумбрию.
Куприн и Папа Сатырос едят, пьют, беседуют. Яшка бродит между людьми, ищет Галю. Наконец, дергает дверь Галиного куреня. Заперто. Стучит, потом достает скрипку, наигрывает.
Несе галя воду. Коромысло гнеться...
Прислушивается и опять играет.
Дверь куреня открывается. На пороге огромный дядька, усатый, обнаженный по пояс. Разглядывает Яшку. Берет у его скрипку, смычое, осторожно кладет на песок, так же бережно берет Яшку за холку, за штаны, размахивается и кидает его в траву. Возвращается в курень, захлопывает дверь.
Растеряннный Яшка потирает ушибы. Подходит рыбачка.
Рыбачка:
- то Жора Фурдуй с Малой Аккаржи. Позавчера пришел. Ты их не трогай. У них сложилось. (Крестится) Дай то Бог.
Яшка присоединился к компании. Играет что-то залихватское. Из куреня выходят Жра и Галя. Слушают.
Мелькают дни. Яшка играет. Публика рада. Лионелла рада. Много песен.
Дача на Болшом Фонтане. Аделаида у ограды возится с цветами. Мимо по переулку проходит соседка с мужем. Соседка с белым кружевным зонтиком. Останавливается. Мужу, вслед:
- Котик. Распорядись за самовар. Я догоню. (Аделаиде):
- Аделаида Ильинична, еще раз здравствуйте.
Аделаида приветливо кивает. Она большая, ухоженная, красивая. Лет тридцати пяти.
Соседка:
- Адочка, вы давно были в «Бахусе»?
Ада:
- Это на Преображенской? Вообщее не была. Это же, кажется, вульгарное заведение.
Соседка:
- Правильно. Но там завелся такой музыкант, я вам скажу. Гений. Он играет так, что аж все поют. Кому надо и не надо.
Ада:
- Ах, Капитолина Семеновна! Кто в Одессе не гений! Покажите мне.
Соседка:
- Нет, я серьезно. Такая скрипка! И молод, и хорош собой. Только худенький. А играет портовым шлюхам. Разве это справедливо?
Я вам скажу: если его помыть и приодеть – его можно кушать без хлеба! М-м-м... Знаете что, Адочка. Возьмите его себе! Мне, конечно, жалко, но что делать!
Уходит, кричит:
- Котик! Котик!
Вечер в «Бахусе». Среди публики дама в шляпе с темной вуалью. Мелькает, исчезает. Среди публики Степан, мрачный мужик. Переглядывается время от времени с щуплым востроглазым хлопцем. Яшка играет, откладывает скрипку. Степан цепляет Лионеллу, завязывает заварушку. Яшка вступается за Лионеллу, прыгает с помоста Степану на холку. Степану дают в глаз, выталкивают из помещения. Все утихает. Яшка ищет скрипку. Скрипки нет. Суета в баре, ищут скрипку не могут найти.
Утро в «Бахусе». Яшка сидит за столом. В прострации. Заходят по очереди завсегдатаи – один, два, три. Каждый приносит скрипку. Яшка, не глядя отстраняет. Лионелла молча смотрит из-за стойки, подходит.
Лионелла:
- Нее горюй, мальчик. У меня есть связи. Мы с тобой закатим такую скрипку! Да, почти как у Страдивариуса. Чего бы это нам ни стоило.
Яшка:
- К черту Страдивариуса! То была скрипка моего деда Исайи!
Вбегает пацанчик, протягивает Яшке записку. Яшка разворачивает, Лионелла отнимает ее, читает вслух:
«Яков. О судьбе вашей скрипки вы можете узнать по адресу: Большой Фнан, 9 станция, дача Раппопорта. Приходите один.»
Лионелла нюхает записку.
Лионелла:
- Женским духом пахнет. Пойдешь один?
Яшка кивает:
- Один.
Лионелла:
- Ну, ну.
Дачный поселок. Яшка останавливает прохожую тетку. Та показывает, куда идти. Яшка толкает калитку. Из дома выходит Степан. Увидел Яшку, возвращается в дом. На крыльце появляетсяАда, улыбается приветливо.
Ада:
- Здравствуйте, Яков. Значит, дорога вам ваша скрипка. Это замечательно. Проходите в дом.
Пропускает вперед, протягивает руку.
Ада:
- Аделаида Ильинична. Аделаида. Ада.
Она старше Якова лет на 12. Большая, гладкая, красивая.
Круглый стол с кружевной скатертью. Венские стулья. Сдержанный дачный уют. Вкус хозяйки – строгий и лиричный. Сухие полевые цветы в хрустале.
Аделаида:
- Даша, принесите нам кофе. Извините, так нескладно получилось. Степан поймал воришку, тот выбегал из вашего...заведения. И надавал ему тумаков. А вернуть скрипку не мог – с ним недружественно обошлись в вашем...заведении. Пришлось взять с собой.
Яшка не смотрит в глаза хозяйке. Она ему очень нравится, и он робеет. Таких женщин он еще не встречал. Богиня.
Яшка:
- А где она... скрипка?
Аделаида:
- В том то и дело, что она в городе. На квартире. А мы сейчас туда и поедем.
Даша вносит поднос. Кофейник, молочник, сахар, чашки.
Аделаида:
- Попьем кофе и поедем. Вам с молоком?
Кричит в сторону двери:
- Степан! Найми извозчика. Мы едем в город.
Степан появляется в дверях. Кивает.
Ада, Степану:
- А вы с Дашей возьмите трамвай. (Яшке) – У нас недоавно пустили электрический трамвай. Вы видели?
Яшка:
- Я на нем приехал.
Квартира Аделаиды. Дворянско-интеллигентская. Большие окна. Яшка смущенно сидит на стуле. Из смежной комнаты выходи Ада сокрипкой и смычком.
Ада:
- Вот. Футляра не было. Ничего, мы подберем. Сыграйте что-нибудь.
Ящка:
- А..что?
Ада:
- Что-нибудь свое.
Яшка играет что-то упоительное.
В дверях – Даша.
Яшка играет еще и еще. За окнами сумерки.
Яшка:
- Ой, а сколько время?
Ада:
- Вы торопитесь?
Яшка:
- Так на работу ж!
Ада:
- Н беспокойтесь. Я пошлю Степана с запиской. Что вас сегодня не будет. Разве вы е хотите остаться? Со мной?
Яшка сглатывает:
- Хочу.
Ада протягивает руку, уводит его в спальню.
Темный экран. На нем слабое шевеление, то ли ветка качается в лунном небе, то ли шевелится занавеская. Редкие блики на флаконе, на вазе...Скрипка с выражением играет Хава Нагилу.
Утро. Яшка приоткрывает глаз в чистой красивой постели. Входит Ада.
Ада:
- друг мой, кофе на столе. Мы сейчас пойдем с тобой в город. В Пассаж. За футляром. Заодно и подберем тебе кое-что из одежды.
Яшка:
- Да зачем...
Ада:
- А затем, мой друг, что важна гармония. Не мне тебя учить. И внешность должна соответствовать внутреннему содержанию, хотя бы немного.
Гладит по волосам.
Ада:
- Ну вставай же, сибарит...
Яшка похаживает перед зеркалом. На нем серые штаны, штиблеты, темный пиджак. Рубашка, что-то враде банта...Доволен, как дитя.
Ада:
- Сегодня у нас что? Среда? Завтра вечером принимаем гостей. Между прочим, будет известный музыкальный критик. И еще кое-кто.
Большой фонтан. Янаки и Жора Фурдуй подходят к даче. Калитка заперта. Подпрыгивают над забором, смотрят в щели. Пытаются что-нибудь разглядеть. По проулку идет соседка с мужем Котиком. Котик пожилой, унылый, плешивый.
Соседка:
- Молодые люди, вы что-то хотели?
Янаки:
- Та, извиняюсь. Вы не бачили тут вчера молодого человека? Ну, такой...
Соседка, радостно:
- А, скрипач? Конечно, видела, что тут особенного. Только их нет.
Янаки:
- Их?
Соседка:
- Ну да. Они уехали в город.. На квартиру. Скрипач и хозяйка, между прочим роскошная женщина. Писаная красавица.
Котик, неожиданно:
- Писаная. Каканая.
Соседка:
- Ко-отик!
Янаки и Жора возвращаются дачным проулком.
Янаки:
- Мы, Жора, споцовали. Надо было вчера с ним ехать.
Жора рассудительно:
- Если человек не вернулся от женщины, значит, ему хорошо. И он останется там, пока не будет плохо.
Янаки:
- Ну, ты ребе!
Удаляются.
Янаки:
- Выгонит... Не выгонит... Та мотал бы я такое счастье...
Гостиная в доме Аделаиды. Люстра, элекктричство, фортепиано. Гостей человек 10-12. Певица поет романсы. Один. Два. Аплодисменты. Даша разносит бокалы. Среди гостей – изысканный господин. Особенный гость.
Аделаида:
- Иван Иванович мы в нетерпении.
Садится за рояль аккомпанировать. Иван Иванович занимает позицию. Картавит, не выговаривает множество букв.
Иван Иванович:
- Господа. Мне посчастливилось подобгать музыку к стихотвогению гениального Блока.
Кивает Аделаиде, поет:
В кабаках, в пегеулках, в извивах,
В элктги-ическом сне наяву.
Я искал
Бесконечно счастливых,
Бесконечно
Влюбленных
В молву...
Певец допел. Щевеление в зале, вздохи, придыхания.
Ада:
- А что скажет знаменитый музыкальный критик? Федот Григорьевич, ну же!
Толстый Федот подходит к певцу, пожимает руку.
Федот:
- Иван Иванович! Как всегда. Нет слов!
Гостиная еще немного поволновалась. Аделаида хлопает в ладоши:
- Господа, внимание. Позвольте вам представить... ну сами услышите. Яков!
Яшка со скрипкой выходит к середине. Играет свое, без аккомпанемента. Тишина. Все смотрят на критика.
Федот снисходительно:
- Даа… не без таланта... Разумеется, без школы... А сыграйте-ка еще что-нибудь, молодой человек.
Побледневший Яшка сверкнул глазами и заиграл что-то несусветное, с собачим лаем, с мяуканьем, с петушиным криком.
Критик Федот идет в прихожую, Аделаида за ним.
Критик Федот:
- Простите, Аделаида Иьинична, но в этом цирке мне... душно.
Выходит, хлопнув дверью.
Спальня. Яшка, в семейных трусах и в майке, сидит на краю кровати. В дверях появляется Аделаида в пеньюаре, прислоняется плечом к косяку.
Ада:
- Друг мой, ну зачем было так?
Яшка:
- А что он ... заедается! Он первый начал. (передразнивает) – Не без таланта... По плечу похлопал! Обрыгал манной кашей!
Ада поморщившись:
- Яков: Ну что за выражения!
Яшка:
- Ты еще спроси, где я воспитывался!
Ада:
- Прости, друг мой. Впрочем, так ему и надо, толстому борову. Все, завтра едем на дачу. Душно в этом цирке... А сейчас... (плотоядно) ... а сейчас мы будем спать!
Гасит свет.
Пустынный пляж. Яшка и Аделаида идут вдоль прибоя.
Аделаида:
- Жарко. Нужно было взять купальные костюмы. Друг мой, тебе нужном принимать морские ванны. Ничего, придем перед вечером.
Яшка:
- Та... я ж плавать не умею... И вообще, я моря боюсь.
Аделаида:
- напрасно. Море – это музыка. Это поэзия. Это... Я умышленно не привезла сюда патефон, чтобы слушать музыку моря. И сада. А теперь – такая досада!
Смеется:
- Вот видишь, я с тобой заговорила стихами.
Яшка:
- А у вас... а у нас есть что выпить? Может, Степана пошлешь?
Ада:
- Дорогой. Мы сейчас поднимемся домой, и ты получишь рюмку ликера. А потом...
Зажмуривается.
- А совсем потом – ты сыграешь Паганини. Компанеллу.
Яшка:
- Даже не слышал.
Ада:
- Так у меня ноты ессть. Ой, да! Ну я тебе напою, Вот слушай:
Та та та та та та та та та та та та та...
Поднимаются по тропинке.
Ада:
- Та та та тата-та...
Дача. Степан возится в садике. Из дома слышится:
Та та та тата... и скрипка вторит.
Так продолжается несколько раз. Степан слушает, плюет и уходит в пристройку.
Яшка выходит на крыльцо, повторяет заученное. Приходит дворняга, садится, подвывает. Яшка улыбается, играет азартнее, голос Ады из открытого окна:
Ада:
- Степан, что за собака, убери собаку!
Яшке:
- Яков, играй, пожалуйста. Я посплю немного. Под божетсвенные звуки. Степан выгоняет собаку, запирает на ключ калитку, уходит в пристройку. Яшка оборачиваетс на шум у забора. Собака роет подкоп под забором. Почва – песок.
Яшка подходит, оглядывается, становится на колени и копает по-собачьи со своей стороны. По ту сторону забора Яшка отряхивает колени, подбирает скрипку и смычок, гладит собаку, и не оглядываясь уходит по проулку.
У входа в «Бахус» Яшка глубоко вздыхает и решительно входит. Пустой зал. На помосте человек с баяном. Посетителей не много, за стойкой Лионелла. Входит Яшка. У стойки останавливается, молчит. Лионелла оглядывает его с головы до ног.
Лионелла:
- Прибарахлился.
Яшка открывает рот.
Лионелла:
- Закрой рот. Стой.
Уходит и возвращается с Яшкиной торбой.
Лионелла:
- Вот твоя торба. И футляр. Молчи.
Наливает два стакана вина.
Лионелла:
- Пойдем за стол.
Берет стаканы. Усаживаются.
Лионелла:
- Яша, шухер.
Яшка смотрит вопросительно.
Лионелла:
- Яша. Приходили за тобой. Тебя хотят забрать на войну.
Яшка:
- Какую войну?!
Лионелла:
- Посмотрите на него! Ты ничего не слышал там, за пазухой? Уже идет война с германцем. Напал, скотина.
Яшка:
- А что ему надо, тому германцу?
Лионелла:
- Я знаю?! Многих хлопцев уже позабирали. И Косту Янаки, и Фиму, и Зяблика.
Яшка:
- Так вот почему народу нет!
Лионелла:
- Не почему. Вот сидит остолоп с гармошкой, кто на него пойдет! Хоть и поет сам. Яша, затырься, откуда пришел. Я тебя умоляю. Я им объяснила, что тебя нет и не будет. Хутко знык. Но мало ли что!..
Яшка:
- Не, мадам Лионелла. Я с вами. Бог не выдаст, свинья не съест.
Лионелла:
- Посмотрите на него! Рубаха-парень! Хотя, с другой стороны: Бог свинину не ест, а свинья не ест еврееев. Так что – их вейс! Как знать... Так, Яша, если остаешься – договорись с этим Спиридоном, как будете делить свой парнус? Если вообще будет. Никто ничего не дает. Это такие времена.
Яшка:
- Все будет, мадам Лионелла.
Допивает стакан.
Лионелла:
- Я вижу, ты уже поплыл. С отвычки, наверно. А кормить, я вижу, кормили. Знаешь что. Пойди поспи. Там, правда, Нюська, но ничего, подвинется. За счет заведения. Хотя, нме кажется, ты сыт по горло.
Яшка:
- Я бы лучше еще по стакану. И к вашему Спиридону. Знакомится.
Лионелла:
- Как знаешь, хозяин барин.
Вечер в «Бахусе». Народ подходит. Разговоры:
- Яшка вернулся.
- Что, с войны?
- Поц. Хуже – от бабы.
- Так он теперь имеет, что играть.
- А где он?
- Я знаю?!
Спиридон играет собачий вальс.
Входит Яшка. Видит Степана за столом. Подходит.
Яшка:
- А ты что здесь делаешь?
Степан:
- Вино пью, пивом запиваю. Что еще.
Яшка, глупо:
- А где Ада?
Степан:
- Ада на войне.
Яшка:
- Забрали?
Степан:
- Зачем. Сама пошла. Волонтером. Она же доктор.
Яшка:
- А ты?
Степан:
- А я не доктор. Я на хозяйстве остался. Вот...
Достает из-под стола футляр от скрипки.
Степан:
- Вот. Возьми свою кобуру.
Яшка:
- Не надо. У меня есть. Возьми себе.
Степан:
- Зачем?
Яшка:
- Положишь туда что-нибудь. Или пропьешь.
Степан:
- У меня есть, что пропивать.
Яшка:
- Ну, да. Она сильно ругалась?
Степан:
- Кто?
Яшка:
- Ну, Ада.
Степан:
- А! Когда ты уполз! Мы наутро в город переехали. От соседки подальше. А твою катакомбу мне пришлось землей засыпать. Тоже, учудил!
Восклицания в зале.
- Яшка, давай?
- Яшка, сыграй!
Яшка:
- Ладно. Пойду работать.
Степан:
- Приезжай в гости. Мадамочек можешь прихватить.
Яшка:
- Счас. Возьму разгон. А где Даша?
Степан:
- К батькам подалась. В Балту. Чи в Голту.
Яшка:
- Ну, бывай.
Яшка выходит на середину, играет «На сопках Манчжурии», выкрики:
- Яшка, кончай ныдать!
- Яшка, и так тошно!
- Давай веселую!
Спиридон оглядывается на Яшку. Играет
Заспiвайлю пiсню веселеньку,
Про сусiдку молоденьку...
В припеве мелодия переходит на чардаш. Выходит Яшка. Скрипка встревает с надрывом, мелодия перерастает в еврейскую. Грузчики, биндюжники, мореманы, бандиты, выскакивают, танцуют, закладывают пальцы под якобы жилетку. Музыка замолкает, возгласы:
- Яшка, твою мать! Где пропадал?!
- Яшка, давай к нам!
И т.п.
Яшка ходит по залу, его толкают, бьют по плечу.
За столом Гаврик, Папа Сатырос, еще кто-то.
Яшка:
- О, Гаврик! А ты на войне?
- У меня эта ... Эмфизема. Садись до нас.
Яшка садится. Папе Сатыросу:
- Что на берегу? Как Галя, Жора?
Папа Сатырос:
- Нема Жорика. Вбылы. Подрезали.
Яшка:
- Как!
Папа Сатырос:
- А ты заходь к нам. Все узнаешь.
Берег моря. Яшка, Папа Сатырос, Гаврик сидят на ящиках. Посередине бутыль вина, вяленые бычки.
Папа Сатырос:
- Нема Жорика. Убыли. Подрезали. Куча шмендриков, лет по пятнадцать. Раздевали дамочку в парадной, а он, поц, вступился. Рад, что здоровый, а ему перо в боки.
Яшка:
- А что Галя? Где она?
Папа Сатырос:
- А что Галя. Грустит. Печалится. Не чипай ее пока.
Гаврик:
- Ну что, Папа Сатырос. Свертаешь хозйсвто?
Папа Сатырос:
- Что тут поделаешь... Ночью патрули, каждому налей. И то правда, опасно. Десять турецких миноносцев обстреляли город.
Гаврик:
- не свисти, только два.
Папа Сатырос:
- А тебе мало? Я знаю турок. Лютые жлобы.
Гаврик:
- Серега с Ярморочной подорвался на мине. И знал же – пошел ставники убирать. Сказал еще: от греха подальше. И с ним еще два хлопца.
Папа Сатырос:
- Как жить? Осталось бычка дергать на ближней грядке. На юшку. На базар нести – упаси Господь, даже если было бы что: вырвут с руками. Та ще й ноги повыдергивают. Яшка, поможешь лодки затащить? Народ мой разбежался. Тильки я да Галя. Ох, жалко Жорика нема – здоровый, як той бугай.
Яшка:
- Ага.
Гаврик:
- Папа Сатырос! Об чем разговор! Не всех еще правильных хлопцев на войну забрали. Пригоню, как свистнешь.
Папа Сатырос вытягивает губы и свистит. Смеются.
Занимают полпростыни,
У нее такие кавуны!
Из куреня выходит Галя с Яшкиной торбой.
Галя:
- Скрипку забыл, музыкант!
Яшка берет торбу, вынимает из нее пакет.
Яшка:
- Галя, а это чУлки от всего сердца. Фельдикосовые. Чи фельдиперсовые.
Галя жадно вскрывает пакет. Садится на ящик, натягивает чулки на мощные рыбацкие ноги. Второй чулок лопается по шву. Галя горько плачет, понятно, что обо всем. О своей бабьей доле. Вокруг все мочат.
Яшка:
- Галя, не плачь! Дывы, что у меня еще есть!
Торопливо достает презерватив, надувает. Подходит рыбачка, протягивает веревочку.
Рыбачка серьезно:
- Держи мотузок. Не, давай я.
Шарик качается на ветру, Галя улыбается сквозь слезы.
«Бахус». Народ собирается. Лионелла нервничает, посматривает на стенные часы. Входит смущенный Яшка, с растопыренными перебинтованными руками. Лионелла разглядывает его.
Лионелла:
- Ни и что ты мне принес? Нарыв на голову? Боль в желудке?
Яшка:
- Та я все равно смогу.
Лионелла:
- Он сможет! Между прочим, у меня реномэ, а не бодега на Привозе!
Смешки посетителей.
- Яшка, а чем это ты занимался всю ночь?
- Та ще й двома руками!
Лионелла:
- Все! Сейчас же считай себя свободным человеком!
Хорошо одетый господин поднимается из-за столика. Подходит к Лионелле.
Господин:
- Разрешите...
Лионелла, вглядываясь:
- Ой, та я вас заню. Вы же наш всемирно известный писатель Бунин!
Господин, улыбаясь:
- Бог миловал, Куприн, Александр Иванович.
Лионелла:
- Тоже не кисло. Я вас слушаю.
Куприн:
- А скажите...
Лионелла:
- Мадам Лионелла.
Куприн:
- А скажите, мадам Лионелла, какой доход приносит ваш музыкант? За вечер.
Лионелла:
- Это тайна, но вам я скажу. Три червонца.
Куприн смотрит иронически.
Лионелла:
- Ну два.
Куприн:
- Мадам Лионелла, не держите меня за фраера.
Лионелла.
- Александр Иванович, вы мне скажите, за что еще нельзя вас держать, и я не буду.
Смеются. Куприн достает бумажник.
Куприн:
- Вот вам четвертак за неделю, и пусть наш гений зализывает свои раны.
Лионелла берет деньги.
Лионелла:
- Пусть лижет, что хочет, только кормить его я не буду.
Яшке: - И чтоб через пять дней был на работе, как штык! Иди уже!
«Бахус». Вечер. Полный зал. Поет Лиля. Она на девятом месяце, ее слушают, переговариваются:
- А где Яшка?
- Его арестовали.
- Он парус стырил.
- Кончай травить! У него свадьба.
- Яшку изучает профессор музыки с Москвы.
Входят Куприн и Яшка. Он в новой рубашке. Оглядывают зал, подсаживаются к Янаке и Папе Сатыросу. Посетитель встает, освобождает место. Другой пересаживается за соседний стол.
Папа Сатырос рассматривает Яшкины ладони.
Папа Сатырос:
- Ничего?
Куприн разглядывает Папу Сатыроса, протягивает руку.
- Куприн.
Папа Сатырос пожимает руку:
- Очень приятно.
Подходит Лионелла.
Лионелла:
- О, Явление Христа народу! (Куприну) – извините за выражение.
Яшке:
- Можешь погулять еще пару дней. Пусть Лиля зарабатывает на пеленки.
Яшка:
- Та пусть. А я ей помогу.
Лионелла берет его за подбородок:
- Рыбонька! Нюся, обслужи клиентов!
Нюся приносит вино в графине. Лиля поет. Куприн достает купюру. Яшка с гордостью несет и опускает ее в бутыль.
Утро. В «Бахусе» пусто. Яшка настраивает скрипку. Врывается Янаки.
Янаки:
- Скумбрия пошла!
Яшка вопросительно смотрит на Лионеллу.
Лионелла:
- Та беги. Все равно до вечера никого не будет.
Яшка и Янаки сраваются с места.
Лионелла вслед:
- И чтоб рыбки принес!
На берегу у куреней оживление. Городские жители покупают рыбу с лодок. Над берегом чад – рыбачки жарят скумбрию.
Куприн и Папа Сатырос едят, пьют, беседуют. Яшка бродит между людьми, ищет Галю. Наконец, дергает дверь Галиного куреня. Заперто. Стучит, потом достает скрипку, наигрывает.
Несе галя воду. Коромысло гнеться...
Прислушивается и опять играет.
Дверь куреня открывается. На пороге огромный дядька, усатый, обнаженный по пояс. Разглядывает Яшку. Берет у его скрипку, смычое, осторожно кладет на песок, так же бережно берет Яшку за холку, за штаны, размахивается и кидает его в траву. Возвращается в курень, захлопывает дверь.
Растеряннный Яшка потирает ушибы. Подходит рыбачка.
Рыбачка:
- то Жора Фурдуй с Малой Аккаржи. Позавчера пришел. Ты их не трогай. У них сложилось. (Крестится) Дай то Бог.
Яшка присоединился к компании. Играет что-то залихватское. Из куреня выходят Жра и Галя. Слушают.
Мелькают дни. Яшка играет. Публика рада. Лионелла рада. Много песен.
Дача на Болшом Фонтане. Аделаида у ограды возится с цветами. Мимо по переулку проходит соседка с мужем. Соседка с белым кружевным зонтиком. Останавливается. Мужу, вслед:
- Котик. Распорядись за самовар. Я догоню. (Аделаиде):
- Аделаида Ильинична, еще раз здравствуйте.
Аделаида приветливо кивает. Она большая, ухоженная, красивая. Лет тридцати пяти.
Соседка:
- Адочка, вы давно были в «Бахусе»?
Ада:
- Это на Преображенской? Вообщее не была. Это же, кажется, вульгарное заведение.
Соседка:
- Правильно. Но там завелся такой музыкант, я вам скажу. Гений. Он играет так, что аж все поют. Кому надо и не надо.
Ада:
- Ах, Капитолина Семеновна! Кто в Одессе не гений! Покажите мне.
Соседка:
- Нет, я серьезно. Такая скрипка! И молод, и хорош собой. Только худенький. А играет портовым шлюхам. Разве это справедливо?
Я вам скажу: если его помыть и приодеть – его можно кушать без хлеба! М-м-м... Знаете что, Адочка. Возьмите его себе! Мне, конечно, жалко, но что делать!
Уходит, кричит:
- Котик! Котик!
Вечер в «Бахусе». Среди публики дама в шляпе с темной вуалью. Мелькает, исчезает. Среди публики Степан, мрачный мужик. Переглядывается время от времени с щуплым востроглазым хлопцем. Яшка играет, откладывает скрипку. Степан цепляет Лионеллу, завязывает заварушку. Яшка вступается за Лионеллу, прыгает с помоста Степану на холку. Степану дают в глаз, выталкивают из помещения. Все утихает. Яшка ищет скрипку. Скрипки нет. Суета в баре, ищут скрипку не могут найти.
Утро в «Бахусе». Яшка сидит за столом. В прострации. Заходят по очереди завсегдатаи – один, два, три. Каждый приносит скрипку. Яшка, не глядя отстраняет. Лионелла молча смотрит из-за стойки, подходит.
Лионелла:
- Нее горюй, мальчик. У меня есть связи. Мы с тобой закатим такую скрипку! Да, почти как у Страдивариуса. Чего бы это нам ни стоило.
Яшка:
- К черту Страдивариуса! То была скрипка моего деда Исайи!
Вбегает пацанчик, протягивает Яшке записку. Яшка разворачивает, Лионелла отнимает ее, читает вслух:
«Яков. О судьбе вашей скрипки вы можете узнать по адресу: Большой Фнан, 9 станция, дача Раппопорта. Приходите один.»
Лионелла нюхает записку.
Лионелла:
- Женским духом пахнет. Пойдешь один?
Яшка кивает:
- Один.
Лионелла:
- Ну, ну.
Дачный поселок. Яшка останавливает прохожую тетку. Та показывает, куда идти. Яшка толкает калитку. Из дома выходит Степан. Увидел Яшку, возвращается в дом. На крыльце появляетсяАда, улыбается приветливо.
Ада:
- Здравствуйте, Яков. Значит, дорога вам ваша скрипка. Это замечательно. Проходите в дом.
Пропускает вперед, протягивает руку.
Ада:
- Аделаида Ильинична. Аделаида. Ада.
Она старше Якова лет на 12. Большая, гладкая, красивая.
Круглый стол с кружевной скатертью. Венские стулья. Сдержанный дачный уют. Вкус хозяйки – строгий и лиричный. Сухие полевые цветы в хрустале.
Аделаида:
- Даша, принесите нам кофе. Извините, так нескладно получилось. Степан поймал воришку, тот выбегал из вашего...заведения. И надавал ему тумаков. А вернуть скрипку не мог – с ним недружественно обошлись в вашем...заведении. Пришлось взять с собой.
Яшка не смотрит в глаза хозяйке. Она ему очень нравится, и он робеет. Таких женщин он еще не встречал. Богиня.
Яшка:
- А где она... скрипка?
Аделаида:
- В том то и дело, что она в городе. На квартире. А мы сейчас туда и поедем.
Даша вносит поднос. Кофейник, молочник, сахар, чашки.
Аделаида:
- Попьем кофе и поедем. Вам с молоком?
Кричит в сторону двери:
- Степан! Найми извозчика. Мы едем в город.
Степан появляется в дверях. Кивает.
Ада, Степану:
- А вы с Дашей возьмите трамвай. (Яшке) – У нас недоавно пустили электрический трамвай. Вы видели?
Яшка:
- Я на нем приехал.
Квартира Аделаиды. Дворянско-интеллигентская. Большие окна. Яшка смущенно сидит на стуле. Из смежной комнаты выходи Ада сокрипкой и смычком.
Ада:
- Вот. Футляра не было. Ничего, мы подберем. Сыграйте что-нибудь.
Ящка:
- А..что?
Ада:
- Что-нибудь свое.
Яшка играет что-то упоительное.
В дверях – Даша.
Яшка играет еще и еще. За окнами сумерки.
Яшка:
- Ой, а сколько время?
Ада:
- Вы торопитесь?
Яшка:
- Так на работу ж!
Ада:
- Н беспокойтесь. Я пошлю Степана с запиской. Что вас сегодня не будет. Разве вы е хотите остаться? Со мной?
Яшка сглатывает:
- Хочу.
Ада протягивает руку, уводит его в спальню.
Темный экран. На нем слабое шевеление, то ли ветка качается в лунном небе, то ли шевелится занавеская. Редкие блики на флаконе, на вазе...Скрипка с выражением играет Хава Нагилу.
Утро. Яшка приоткрывает глаз в чистой красивой постели. Входит Ада.
Ада:
- друг мой, кофе на столе. Мы сейчас пойдем с тобой в город. В Пассаж. За футляром. Заодно и подберем тебе кое-что из одежды.
Яшка:
- Да зачем...
Ада:
- А затем, мой друг, что важна гармония. Не мне тебя учить. И внешность должна соответствовать внутреннему содержанию, хотя бы немного.
Гладит по волосам.
Ада:
- Ну вставай же, сибарит...
Яшка похаживает перед зеркалом. На нем серые штаны, штиблеты, темный пиджак. Рубашка, что-то враде банта...Доволен, как дитя.
Ада:
- Сегодня у нас что? Среда? Завтра вечером принимаем гостей. Между прочим, будет известный музыкальный критик. И еще кое-кто.
Большой фонтан. Янаки и Жора Фурдуй подходят к даче. Калитка заперта. Подпрыгивают над забором, смотрят в щели. Пытаются что-нибудь разглядеть. По проулку идет соседка с мужем Котиком. Котик пожилой, унылый, плешивый.
Соседка:
- Молодые люди, вы что-то хотели?
Янаки:
- Та, извиняюсь. Вы не бачили тут вчера молодого человека? Ну, такой...
Соседка, радостно:
- А, скрипач? Конечно, видела, что тут особенного. Только их нет.
Янаки:
- Их?
Соседка:
- Ну да. Они уехали в город.. На квартиру. Скрипач и хозяйка, между прочим роскошная женщина. Писаная красавица.
Котик, неожиданно:
- Писаная. Каканая.
Соседка:
- Ко-отик!
Янаки и Жора возвращаются дачным проулком.
Янаки:
- Мы, Жора, споцовали. Надо было вчера с ним ехать.
Жора рассудительно:
- Если человек не вернулся от женщины, значит, ему хорошо. И он останется там, пока не будет плохо.
Янаки:
- Ну, ты ребе!
Удаляются.
Янаки:
- Выгонит... Не выгонит... Та мотал бы я такое счастье...
Гостиная в доме Аделаиды. Люстра, элекктричство, фортепиано. Гостей человек 10-12. Певица поет романсы. Один. Два. Аплодисменты. Даша разносит бокалы. Среди гостей – изысканный господин. Особенный гость.
Аделаида:
- Иван Иванович мы в нетерпении.
Садится за рояль аккомпанировать. Иван Иванович занимает позицию. Картавит, не выговаривает множество букв.
Иван Иванович:
- Господа. Мне посчастливилось подобгать музыку к стихотвогению гениального Блока.
Кивает Аделаиде, поет:
В кабаках, в пегеулках, в извивах,
В элктги-ическом сне наяву.
Я искал
Бесконечно счастливых,
Бесконечно
Влюбленных
В молву...
Певец допел. Щевеление в зале, вздохи, придыхания.
Ада:
- А что скажет знаменитый музыкальный критик? Федот Григорьевич, ну же!
Толстый Федот подходит к певцу, пожимает руку.
Федот:
- Иван Иванович! Как всегда. Нет слов!
Гостиная еще немного поволновалась. Аделаида хлопает в ладоши:
- Господа, внимание. Позвольте вам представить... ну сами услышите. Яков!
Яшка со скрипкой выходит к середине. Играет свое, без аккомпанемента. Тишина. Все смотрят на критика.
Федот снисходительно:
- Даа… не без таланта... Разумеется, без школы... А сыграйте-ка еще что-нибудь, молодой человек.
Побледневший Яшка сверкнул глазами и заиграл что-то несусветное, с собачим лаем, с мяуканьем, с петушиным криком.
Критик Федот идет в прихожую, Аделаида за ним.
Критик Федот:
- Простите, Аделаида Иьинична, но в этом цирке мне... душно.
Выходит, хлопнув дверью.
Спальня. Яшка, в семейных трусах и в майке, сидит на краю кровати. В дверях появляется Аделаида в пеньюаре, прислоняется плечом к косяку.
Ада:
- Друг мой, ну зачем было так?
Яшка:
- А что он ... заедается! Он первый начал. (передразнивает) – Не без таланта... По плечу похлопал! Обрыгал манной кашей!
Ада поморщившись:
- Яков: Ну что за выражения!
Яшка:
- Ты еще спроси, где я воспитывался!
Ада:
- Прости, друг мой. Впрочем, так ему и надо, толстому борову. Все, завтра едем на дачу. Душно в этом цирке... А сейчас... (плотоядно) ... а сейчас мы будем спать!
Гасит свет.
Пустынный пляж. Яшка и Аделаида идут вдоль прибоя.
Аделаида:
- Жарко. Нужно было взять купальные костюмы. Друг мой, тебе нужном принимать морские ванны. Ничего, придем перед вечером.
Яшка:
- Та... я ж плавать не умею... И вообще, я моря боюсь.
Аделаида:
- напрасно. Море – это музыка. Это поэзия. Это... Я умышленно не привезла сюда патефон, чтобы слушать музыку моря. И сада. А теперь – такая досада!
Смеется:
- Вот видишь, я с тобой заговорила стихами.
Яшка:
- А у вас... а у нас есть что выпить? Может, Степана пошлешь?
Ада:
- Дорогой. Мы сейчас поднимемся домой, и ты получишь рюмку ликера. А потом...
Зажмуривается.
- А совсем потом – ты сыграешь Паганини. Компанеллу.
Яшка:
- Даже не слышал.
Ада:
- Так у меня ноты ессть. Ой, да! Ну я тебе напою, Вот слушай:
Та та та та та та та та та та та та та...
Поднимаются по тропинке.
Ада:
- Та та та тата-та...
Дача. Степан возится в садике. Из дома слышится:
Та та та тата... и скрипка вторит.
Так продолжается несколько раз. Степан слушает, плюет и уходит в пристройку.
Яшка выходит на крыльцо, повторяет заученное. Приходит дворняга, садится, подвывает. Яшка улыбается, играет азартнее, голос Ады из открытого окна:
Ада:
- Степан, что за собака, убери собаку!
Яшке:
- Яков, играй, пожалуйста. Я посплю немного. Под божетсвенные звуки. Степан выгоняет собаку, запирает на ключ калитку, уходит в пристройку. Яшка оборачиваетс на шум у забора. Собака роет подкоп под забором. Почва – песок.
Яшка подходит, оглядывается, становится на колени и копает по-собачьи со своей стороны. По ту сторону забора Яшка отряхивает колени, подбирает скрипку и смычок, гладит собаку, и не оглядываясь уходит по проулку.
У входа в «Бахус» Яшка глубоко вздыхает и решительно входит. Пустой зал. На помосте человек с баяном. Посетителей не много, за стойкой Лионелла. Входит Яшка. У стойки останавливается, молчит. Лионелла оглядывает его с головы до ног.
Лионелла:
- Прибарахлился.
Яшка открывает рот.
Лионелла:
- Закрой рот. Стой.
Уходит и возвращается с Яшкиной торбой.
Лионелла:
- Вот твоя торба. И футляр. Молчи.
Наливает два стакана вина.
Лионелла:
- Пойдем за стол.
Берет стаканы. Усаживаются.
Лионелла:
- Яша, шухер.
Яшка смотрит вопросительно.
Лионелла:
- Яша. Приходили за тобой. Тебя хотят забрать на войну.
Яшка:
- Какую войну?!
Лионелла:
- Посмотрите на него! Ты ничего не слышал там, за пазухой? Уже идет война с германцем. Напал, скотина.
Яшка:
- А что ему надо, тому германцу?
Лионелла:
- Я знаю?! Многих хлопцев уже позабирали. И Косту Янаки, и Фиму, и Зяблика.
Яшка:
- Так вот почему народу нет!
Лионелла:
- Не почему. Вот сидит остолоп с гармошкой, кто на него пойдет! Хоть и поет сам. Яша, затырься, откуда пришел. Я тебя умоляю. Я им объяснила, что тебя нет и не будет. Хутко знык. Но мало ли что!..
Яшка:
- Не, мадам Лионелла. Я с вами. Бог не выдаст, свинья не съест.
Лионелла:
- Посмотрите на него! Рубаха-парень! Хотя, с другой стороны: Бог свинину не ест, а свинья не ест еврееев. Так что – их вейс! Как знать... Так, Яша, если остаешься – договорись с этим Спиридоном, как будете делить свой парнус? Если вообще будет. Никто ничего не дает. Это такие времена.
Яшка:
- Все будет, мадам Лионелла.
Допивает стакан.
Лионелла:
- Я вижу, ты уже поплыл. С отвычки, наверно. А кормить, я вижу, кормили. Знаешь что. Пойди поспи. Там, правда, Нюська, но ничего, подвинется. За счет заведения. Хотя, нме кажется, ты сыт по горло.
Яшка:
- Я бы лучше еще по стакану. И к вашему Спиридону. Знакомится.
Лионелла:
- Как знаешь, хозяин барин.
Вечер в «Бахусе». Народ подходит. Разговоры:
- Яшка вернулся.
- Что, с войны?
- Поц. Хуже – от бабы.
- Так он теперь имеет, что играть.
- А где он?
- Я знаю?!
Спиридон играет собачий вальс.
Входит Яшка. Видит Степана за столом. Подходит.
Яшка:
- А ты что здесь делаешь?
Степан:
- Вино пью, пивом запиваю. Что еще.
Яшка, глупо:
- А где Ада?
Степан:
- Ада на войне.
Яшка:
- Забрали?
Степан:
- Зачем. Сама пошла. Волонтером. Она же доктор.
Яшка:
- А ты?
Степан:
- А я не доктор. Я на хозяйстве остался. Вот...
Достает из-под стола футляр от скрипки.
Степан:
- Вот. Возьми свою кобуру.
Яшка:
- Не надо. У меня есть. Возьми себе.
Степан:
- Зачем?
Яшка:
- Положишь туда что-нибудь. Или пропьешь.
Степан:
- У меня есть, что пропивать.
Яшка:
- Ну, да. Она сильно ругалась?
Степан:
- Кто?
Яшка:
- Ну, Ада.
Степан:
- А! Когда ты уполз! Мы наутро в город переехали. От соседки подальше. А твою катакомбу мне пришлось землей засыпать. Тоже, учудил!
Восклицания в зале.
- Яшка, давай?
- Яшка, сыграй!
Яшка:
- Ладно. Пойду работать.
Степан:
- Приезжай в гости. Мадамочек можешь прихватить.
Яшка:
- Счас. Возьму разгон. А где Даша?
Степан:
- К батькам подалась. В Балту. Чи в Голту.
Яшка:
- Ну, бывай.
Яшка выходит на середину, играет «На сопках Манчжурии», выкрики:
- Яшка, кончай ныдать!
- Яшка, и так тошно!
- Давай веселую!
Спиридон оглядывается на Яшку. Играет
Заспiвайлю пiсню веселеньку,
Про сусiдку молоденьку...
В припеве мелодия переходит на чардаш. Выходит Яшка. Скрипка встревает с надрывом, мелодия перерастает в еврейскую. Грузчики, биндюжники, мореманы, бандиты, выскакивают, танцуют, закладывают пальцы под якобы жилетку. Музыка замолкает, возгласы:
- Яшка, твою мать! Где пропадал?!
- Яшка, давай к нам!
И т.п.
Яшка ходит по залу, его толкают, бьют по плечу.
За столом Гаврик, Папа Сатырос, еще кто-то.
Яшка:
- О, Гаврик! А ты на войне?
- У меня эта ... Эмфизема. Садись до нас.
Яшка садится. Папе Сатыросу:
- Что на берегу? Как Галя, Жора?
Папа Сатырос:
- Нема Жорика. Вбылы. Подрезали.
Яшка:
- Как!
Папа Сатырос:
- А ты заходь к нам. Все узнаешь.
Берег моря. Яшка, Папа Сатырос, Гаврик сидят на ящиках. Посередине бутыль вина, вяленые бычки.
Папа Сатырос:
- Нема Жорика. Убыли. Подрезали. Куча шмендриков, лет по пятнадцать. Раздевали дамочку в парадной, а он, поц, вступился. Рад, что здоровый, а ему перо в боки.
Яшка:
- А что Галя? Где она?
Папа Сатырос:
- А что Галя. Грустит. Печалится. Не чипай ее пока.
Гаврик:
- Ну что, Папа Сатырос. Свертаешь хозйсвто?
Папа Сатырос:
- Что тут поделаешь... Ночью патрули, каждому налей. И то правда, опасно. Десять турецких миноносцев обстреляли город.
Гаврик:
- не свисти, только два.
Папа Сатырос:
- А тебе мало? Я знаю турок. Лютые жлобы.
Гаврик:
- Серега с Ярморочной подорвался на мине. И знал же – пошел ставники убирать. Сказал еще: от греха подальше. И с ним еще два хлопца.
Папа Сатырос:
- Как жить? Осталось бычка дергать на ближней грядке. На юшку. На базар нести – упаси Господь, даже если было бы что: вырвут с руками. Та ще й ноги повыдергивают. Яшка, поможешь лодки затащить? Народ мой разбежался. Тильки я да Галя. Ох, жалко Жорика нема – здоровый, як той бугай.
Яшка:
- Ага.
Гаврик:
- Папа Сатырос! Об чем разговор! Не всех еще правильных хлопцев на войну забрали. Пригоню, как свистнешь.
Папа Сатырос вытягивает губы и свистит. Смеются.
Баянист Спиридон играет и поет, правда, домашним голосом. Публику качает: - требует то отчаянного веселья, - тогда Спиридон запевает «Цыганочку Аза, Аза...», и публика подхватывает, то требует душещипательное, и тогда поется: - «Не для меня придет весна, не для меня Буг разольется..», а то: «Прощай моя Одесса, славный карантин», и, конечно – «Молоденький вор» и «Огни притона».
Яшка поостыл к работе, выборочно поддерживает баян, иногда врывается невпопад с импровизацией.
Вечера мелькают.
Однажды в подвал бесцеремонно входят полицейские – офицер и четверо нижних чинов. Подвал затихает.
Офицер:
- Лионелла Ципурская?
Побледневшая Лионелла кивает.
Офицер:
- Вы арестованы.
Лионелла:
- Я... не пОняла.
Офицер, замахивается:
- Молчать! Большевисткая морда! Взять!
Лионеллу уводят.
Офицер:
- Немедленно очистить зал! Прислуга остается на месте для дачи показаний.
Гаврик тащит за рукав Яшку. Тот торопливо запихивает скрипку, смычок и футляр в торбу.
Гаврик:
- От ты шлема! Давай скорее.
В толчее пробираются через служебный коридок к черному ходу. Гаврик выглядывает наружу.
Гаврик:
- Чисто. Давай, бикицер!
Пасмурный день. Берег. Лодки убраны в сарай. Чисто – ни ящиков, ни кострища. Качается дверь куреня, остальные – несколько, заперты.
Метрах в ста от берега лодочка. Тузик. В ней трое – Папа Сатырос, Галя, Яшка. Ловят бычков.
По берегу идет патруль – трое солдат с винтовками. Проходят мимо куреней. Один солдат возвращается, входит в курень и скоро выходит. Из куреня валит дым.
Рыбаки гребут к берегу, выходят. У Гали кошелка со снастями, у Сатыроса – полведра бычков. Смотрят на горящий курень. Молчат.
Папа Сатырос:
- Они хотели гембель на свою голову, они его получат.
Молчание.
Папа Сатырос:
- Всё. По домам.
Тяжлое молчание. Яшка смотрит в сторону. Галя и Сатырос на Яшку.
Галя:
- Яшка. А пойдем со мной жить. У меня хавира на Дальницкой.
Яшка сомтрит на Папу Сатыроса. Тот неопределенно кивает.
Галя:
- Счас.
Идет в свой курень, выносит торбу со скрипкой и узел. Сатырос протягивает Яшке ведро с бычками.
Папа Сатырос:
- Ну...
Галя:
- Бывай.
Галя и Яшка поднимаются по обрыву. Ветер, собирается дождь.
Улица. Подворотня. Проливной дождь. Галя и Яшка, уже не спеша, входят во двор.
Тесная комната. Кровать, шкаф, стол. Буржуйка. Окно без занавески. Бедно, пыльно.
Галя и Яшка, промокшие входят. Галя сдирает с себя одежду.
Галя:
- Что смотришь. Раздевайся. Мокрый, как цуцык! Возись потом с ним!
Яшка раздевается.
Галя снимает с вешалки плисовое пальто, набрасывает на плечи. Срывает с кровати одеяло, кидает Яшке.
Галя:
- Завератйся!
Серый свет. Дождь за окном. Галя и Яшка сидят, закутанные, по краям кровати. ЗТМ.
В темноте звуки времени: канонада, шум митингов: «Война до победного конца!», пение – «Тибе с победой поздравляю, сибе с оторванной ногой...»
Серый свет в немытом окне, и снова темно и звуки времени: «Смело мы в бой пойдем», «купите бублики», «яблочко», «коммунисты, жиды и студенты зганьбылы неньку Украину».
Серый свет в окне, темно, и снова звуки: «Хай живе Симон Петлюра и його жена Параска»; «Гоп, куме, не журыся, туды сюды поверныся. Серый свет – тьма, звуки: - «На посту стоит Воровский наш защитник молодой, пуля ему прямо в сердце надвечернею порой...
Свет-темно, свет-темно...
Белый день. Яшка посреди комнаты выгружает из кошелки заработок, кладет на стол: полбуханки хлеба, несколько яиц, кутья в тряпочке, мамалыга в тряпочке, несколько картошек, помидор, огурец...
Яшка, победоносно:
- А! Все-таки жмурик – друг человека!
Галя подурневшая, с постным лицом.
Галя:
- Сам скоро станешь другом человека. Деды твои заканчиваются. Раз-два и обчелся. А другим дедам – другие музыканты. Настоящие. Здоровые. Веселые.
Яшка бодро:
- Ну так... Может, свадьба!
Галя:
- Кому ты сдался на свадьбе! И кто их сейчас гуляет? Счас все живут за так, бесплатно, как я с тобой. Знаешь что?! Власть теперь твердая, самое время иметь твердый заработок. В конце концов, должно же у тебя быть хоть что-то твердое! Шукай работу!
Яшка:
- А ты?
Галя:
- Что я? На берегу никого своих. Там теперь керуют бандиты. Понабирали кугутов – те и вклалывают за дохлого бичка. Или ты хочешь... Так для такой работы я устарела. Между прочим, благодаря тебе.
Трогает себя за грудь, за бедра.
Галя:
- Это что, товар, я тебя спрашиваю! И смех и грех...
Яшка:
- Я ничего такого не хотел.
Галя:
- Еще б ты хотел! А не хотел – давай, рысачь по городу. И без работы не приходи!
Приемная профессора Мулярского. Яшка напряженно смотрит в окно. Из кабинета выходит секретарша.
Серетарша:
- Товарищ Мулярский вас примет.
Кабинет Мулярского. Толстый усталый человек с одышкой. Входит Яшка с торбой. Мнется.
Мулярский:
- Ню?
Яшка:
- Я насчет работы. Может я смогу учить детей ... рабоче-крестьянских...
Мулярский смотрит на сумку со скрипкой, возится на столе, ерзает в кресле. Поднимает голову.
Мулярский:
Ню. Играйте.
Яшка играет. Мулярский слушает, лицо его все печальнее.
Яшка закончил.
Мулярский:
- Как вас зовут?
Яшка:
- Яша. Янкель.
Мулярский:
- Вы хороший музыкант, Янкель. Даже очень хороший! Настоящий.
Яшка светлеет, выпрямляется.
Мулярский:
- Но преподавать вы не будете. Вы же абсолютно малограмотный. Вы не знаете ни одной ноты! Что вы скажете ученику? – Где моя фа-соль? А тому, что вы умеете, все равно научить нельзя. Вы бесполезный. Так что, извините.
Смотрит на поникшго Яшку.
Мулярский:
- Я вам желаю удачи. Настоящей! Всемирной! Их вейс...
Яшка выходит.
Мулярский смотрит в окно, напевает с досадой:
До ре ми фа соль ля си,
Что укарала принеси,
Я украла колбасу
Завтра утром принесу. Тьфу!
Фойе дома культуры. Яшка рассматривает фотографии на стенах. За дверью репетиция. Джаз-оркестр играет «Дядю Эла».
Скрипачи пили ли лили...
Яшка моршится.
Сиплый голос:
- Стоп! Чтоб вы так кушали на пОминках тети Хаи, как вы играете! Еще раз!
Скрипачи пилили лили...
Голос:
- Стоп! Перерыв четверть часа.
Дверь распахивается. Выходит Леня, молодой мордатый еврей.
Яшка оборачивается, Леня подходит.
Леня:
- Выйдем, Яша, на свежий воздух. У меня от этой какофонии шарики за ролики заходят.
Выходят на свежий воздух. Садятся на скамейку.
Леня:
- Ню?
Яшка:
- Леня, возьми меня в свою джаз банду.
Леня, после паузы:
- Яша, ты гений! Хочешь, я стану на колени? Вот смотри... Не хочешь, как хочешь, и правильно – кому это надо? Только я тебе честно скажу: твое время прошло. Публика сильно похудала за эти годы. Столько страданий... Столько страданий... И теперь она хочет жрать. Густо, жирно, много, до усрачки! И чтоб еще весело было. А твои душевные преживания она засунет... Сам знаешь куда.
- И потом: мои ребята схавают тебя влет. С потрохами. И косточки выплюнут. Такие у меня ребята. Веселые.
Дверь распахивается. Из нее вываливается клубок сцепившихся музыкантов.
Леня:
- Вот видишь. А ну, геть!
Клубок всасывается обратно.
Леня:
- Так что...приходи лет через пятьдесят. Твое время вернется. Я точно знаю, на восемьдесят процентов.
Яшка, встает:
- Ладно, Леня. Спасибо. Извини.
Леня достает бумажник, достает деньги.
Леня:
- Вот, возьми. Что могу.
Яшка:
- Спасибо, Леня, не надо.
Леня:
- Что значит! Считай, что ты мне исполнил ля минор. А это моя благодарность. Возьми, Яша, не обижай. Музыканта каждый обидеть может.
Яшка, усмехнувшись берет деньги.
Яшка перед дверью достает ключ. Открывает дверь. Комната. На столе дефицитные продукты: колбаса, копченая рыба, бутылка вина. На кровати лежит Галя, прикрыта простыней. Лысоватый совслужащий в трусах вскарабкивается на кровать. Яшка кашляет. Хахаль слетает с кровати, садится на пол, закрывает голову руками. Галя отжимается на локтях, облокачивается на спинку кровати. Скрещивает руки на груди.
Галя:
- Та-ак!
Яшка смотрит на Галю, на стол, на ключ в руке. Разворачивается, идет к двери, выходит, запирает за собой дверь, и с ключом перед глазами, как сомнамбула, выходит во двор, потом на улицу. Останавливается, приходит в себя. Подбрасывает ключ и футболит его далеко. Идет по улице, на ходу вынимает скрипку, на ходу играет марш Мендельсона.
30-е годы
Отделение милиции. Капитан звонит по телефону.
Капитан:
- Товарищ КОростель? Мирон Исаевич, здравия желаю. Тут такое дело... не знаю, как квалифицировать. Пахнет контрреволюцией.
Кабинет большого начальника. Стол буквой «Т», кожаный диван, мебель, портрет Сталина. Подтянутый шестидесятилетний Мирон Исаевич во френче, чисто выбритый. Он же – Меир Деркач, говорит в телефонную трубку.
Меир:
- Докладывай. Только четко.
Капитан:
- Сержант Диденко задержал на Новом Базаре доходягу. Подозрительный. Играл на скрипке мелкобуружазную музыку. Короче, побирался.
Меир:
- Ну?
Капитан:
- А когда Диденко приказал ему играть Интернационал, тот дал ему по башке. Футляром от скрипки.
Меир:
- Личность установили?
Капитан:
- Так точно.
Водит пальцем по бумаге.
Капитан:
- Деркач, Янкель Меирович. 1890 года рождения. Село Базарьянка.
Меир расстегивает верхнюю пуговицу.
Меир:
- Побои сняли?
Капитан:
- Так нет побоев. Он же доходяга. Тяпнул, как курица лапой.
Меир:
- Так... Твоего Диденко самого нужно привлечь! Интернационал на базаре! Среди спекулянтов, щипачей, марвихеров! Это же святотатство! Как думаешь?
Капитан:
- Так точно!
Меир:
- Что так точно?
Капитан:
- Так что... Диденко идиот.
Меир:
- Чувствуешь эпоху, капитан! Так вот что: доходягу гони. А скрипка при нем? Знаешь что... приведи мне его домой. Да, на Пироговскую. Зачем конвой! Сам, ножками. И воздухом подышишь. Прирос, понимаешь, жопой к стулу. Да я тебя не задержу. Доставишь – и свободен. Давай, минут через сорок. Понимаешь, супруга моя на скрипках помешана.
Меир кладет трубку, закуривает толстую папиросу. Достает из буфета коньяк, наливает полстакана. Выпивает, прохаживается по кабинету, заложив руки за спину.
Большая роскошная квартира. Большие окна, буржуйская мебель, Меир в кресле. Звонок в дверь. Меир степенно идет открывать. Голоса в прихожей.
Голос капитана:
- Вот, Мирон Исаевич.
Меир:
- Спасибо, капитан. Гуляй до завтра.
Надрывный кашель в прихожей. Входят Меир и Яшка. Очень худой, желтый, с недельной щетиной. Лысина, седеющие грязные волосы. Взгляд отсутствующий. На боку торба со скрипкой. Из другой комнаты выходит Аделаида. Она почти не изменилась, стала еще величественней. Уже не богиня. Императрица. Меир ведет Яшку за плечи к середине комнаты.
Меир:
- Адочка. Вот сын моя Янкель. Он вернулся.
Ада, эхом:
- Вернулся.
Яшку усаживают в кресло. На лице его полуулыбка, то ли недоверчивая, то ли насмешливая.
Меир:
- Это супруга моя, Ада. Боевой товарищ. Военврач. Родила мне Изю. Представляешь в сорок то лет! Адочка, сообрази нам...
Ада стоит у трюмо, разглядывает, разглаживает морщинки у глаз.
Ада:
- Не узнал. Ну и... к лучшему.
На столе яства: икра, балык, колбаса и пр. Бутылка коньяка.
Ада:
- Друг мой, вы совсем не едите.
Яшка:
- Да я ... разучился кушать.
Меир:
- Ну, а выпить разучиться нельзя. Давай, за встречу.
Яшка выпивает рюмку. Его сразу повело. Он закашлялся, отложил бутерброд с икрой.
Яшка:
- Не могу.
Ада:
- Я буду рядом. Вам нужно многое сказать друг другу.
Выходит.
Меир:
- Хочу, чтоб ты знал. Я тогда не нарочно. Меня обложили. Филеры из охранки так и сидели по кустам вокруг табора. Утром собирались брать. Ну, мы покумекали с бароном – им тоже гембель ни к чему. И ночью тихонько снялись. А потом пошло...
Меир налил себе рюмку и выпил.
Меир:
- Потом... потом 905 год. Нашлись люди, которые видели, как я зарубил царского сатрапа. В 908 – я член ВКПБ. Пропаганда в войсках. Товарищи доверяли. Потом война, революция. В гражданскую я уже комиссар дивизии. В двадцатом вошел с Котовским в Одессу. И сейчас – я, конечно, не первый человек в Одессе... (самодовольно), но и не второй.
Яшка кашляет. Непонятно, слышит он, или нет.
Меир:
-А ты как? Как наши?
Яшка:
- Ну, когда ты... пропал, мама написала дедушке Менделю в Мариуполь. И он взял нас к себе. Мама рассказала, что ты зарубил полицая, и тебя застрелили.
Меир:
- И что Мендель?
Яшка:
- Мендель зауважал. А потом родилась Рейзеле.
Меир:
- О! Родилась таки. Дальше.
Яшка:
- Я помогал Менделю торговать. Хлебная ссыпка, лабаз. Учился в Ешиве. А в десятом году пошла мода всем уезжать в Канаду. Как будто им там медом намазано. Ну и дедушка Мендель загнал все, и увез семью. А я остался.
Меир:
- Вот за это хвалю, сынок. Жить надо на родине...
Яшка смотрит на Меира пустыми глазами.
Яшка:
- Где я могу прилечь?
Меир:
- Адочка!
Выходит Ада.
Меир:
- Адочка, постели Янкелю в Изиной комнате. Он устал. Яшке:
- Изя у нас в пионерском лагере. Такой, понимаешь, хлопец!
Утро. Меир допивает кофе. Ада рядом. За окнами сигналит автомобиль.
Меир:
- Николай приехал. Ты, Адочка, помоги Янкелю почувствовать себя, как дома. Для начала. А потом решим.
Ада:
- Сядь, Мирон. Есть разговор.
Меир садится. За дверью надрывной кашель.
Ада:
- Мирон, у него на подушке кровь. Ты понимаешь – это ТБЦ, открытая форма. Он нас всех перезаражает, особенно Изю.
Меир вздыхает.
Меир:
- Придумай что-нибудь.
Ада:
- Иди уже.
Меир выходит.
Ада садится у телефона, набирает.
Ада:
- Дайте тубдиспансер. Алло, Соломон Яковлевич? Это КОростель Аделаида Ильинична, горздрав. Соломон Яковлевич, дорогой, я пришлю к вам пациента, обследуйте его на все сто, и направьте в стационар. Окружной госпиталь? Нет, не желательно. А давайте в клиники Медина. Да, профессор Барабаш.
За дверью истошный кашель.
Ада:
- Одну минутку.
Входит в комнату Яшки, выходит.
Ада, в трубку:
- Соломон Яковлевич, миленький, ничего не надо. Я сама отвезу, по скорой. До свидания.
Одноместная чистая палата. Яшка лежит на кровати. Над ним склонилась Ада.
Ада:
- Ну вот, отдохни, а через час придет профессор. Все будет хорошо. Завтра отец заедет. Отдыхай, дорогой. Скрипка на тумбочке, не беспокойся. Целует его в лоб. Идет к двери. Берется за ручку.
Яшка:
- Подожди.
Ада оборачивается. Яшка медленно поднимается с постели, берет скрипку. Выпрямляется. В трусах и в майке играет Кампанеллу Паганини.
По лицу Ады текут слезы.
Ада в траурной накидке. Плачет. Похоронная процессия: полуторка по бортам обтянута кумачем. За машиной идут: Ада, Папа Сатырос, мадам Лионелла, Янаки без руки. Следом духовой оркестр из стариков, перед оркестром – мальчик, лет 14 со скрипкой. Похоронный марш.
Процессия идет по улице. К ней присоединяются люди, в основном пожилые. Их много. Молодой человек спрашивает у встречного.
Прохожий:
- Кого хоронят?
Встречный:
- Яшку – музыканта.
Прохожий пожимает плечами и идет своей дорогой.
Улица у кладбища. Процессия растворилась. За оркестром – никого. Полуторка едет быстрее, чем нужно. Идущие за ней едва поспевают.
Кладбищенские ворота. За ними – густая тень. Процессия въезжает в эту тень, съедается ею потихоньку.
К воротам подъезжает легковой автомобиль, из негов выходят: Гаврик в приличном костюме и шляпе, Валюн в роскошном костюме и шляпе, Эдя в серой блузе и мешковатых штанах, пристраиваются за оркестром и утопают в кладбищенской тени вслед за последним бликом на духовом инструменте. Музыка смолкает.
Через некоторое время на освещенную улицу выныривает из тени мальчик-скрипач. Смотрит вправо, потом налево, уходит в сторону, откуда пришел. Ускоряет шаг, резвится, подпрыгивая, лупит ладонью по нижним веткам деревьев.
Яшка поостыл к работе, выборочно поддерживает баян, иногда врывается невпопад с импровизацией.
Вечера мелькают.
Однажды в подвал бесцеремонно входят полицейские – офицер и четверо нижних чинов. Подвал затихает.
Офицер:
- Лионелла Ципурская?
Побледневшая Лионелла кивает.
Офицер:
- Вы арестованы.
Лионелла:
- Я... не пОняла.
Офицер, замахивается:
- Молчать! Большевисткая морда! Взять!
Лионеллу уводят.
Офицер:
- Немедленно очистить зал! Прислуга остается на месте для дачи показаний.
Гаврик тащит за рукав Яшку. Тот торопливо запихивает скрипку, смычок и футляр в торбу.
Гаврик:
- От ты шлема! Давай скорее.
В толчее пробираются через служебный коридок к черному ходу. Гаврик выглядывает наружу.
Гаврик:
- Чисто. Давай, бикицер!
Пасмурный день. Берег. Лодки убраны в сарай. Чисто – ни ящиков, ни кострища. Качается дверь куреня, остальные – несколько, заперты.
Метрах в ста от берега лодочка. Тузик. В ней трое – Папа Сатырос, Галя, Яшка. Ловят бычков.
По берегу идет патруль – трое солдат с винтовками. Проходят мимо куреней. Один солдат возвращается, входит в курень и скоро выходит. Из куреня валит дым.
Рыбаки гребут к берегу, выходят. У Гали кошелка со снастями, у Сатыроса – полведра бычков. Смотрят на горящий курень. Молчат.
Папа Сатырос:
- Они хотели гембель на свою голову, они его получат.
Молчание.
Папа Сатырос:
- Всё. По домам.
Тяжлое молчание. Яшка смотрит в сторону. Галя и Сатырос на Яшку.
Галя:
- Яшка. А пойдем со мной жить. У меня хавира на Дальницкой.
Яшка сомтрит на Папу Сатыроса. Тот неопределенно кивает.
Галя:
- Счас.
Идет в свой курень, выносит торбу со скрипкой и узел. Сатырос протягивает Яшке ведро с бычками.
Папа Сатырос:
- Ну...
Галя:
- Бывай.
Галя и Яшка поднимаются по обрыву. Ветер, собирается дождь.
Улица. Подворотня. Проливной дождь. Галя и Яшка, уже не спеша, входят во двор.
Тесная комната. Кровать, шкаф, стол. Буржуйка. Окно без занавески. Бедно, пыльно.
Галя и Яшка, промокшие входят. Галя сдирает с себя одежду.
Галя:
- Что смотришь. Раздевайся. Мокрый, как цуцык! Возись потом с ним!
Яшка раздевается.
Галя снимает с вешалки плисовое пальто, набрасывает на плечи. Срывает с кровати одеяло, кидает Яшке.
Галя:
- Завератйся!
Серый свет. Дождь за окном. Галя и Яшка сидят, закутанные, по краям кровати. ЗТМ.
В темноте звуки времени: канонада, шум митингов: «Война до победного конца!», пение – «Тибе с победой поздравляю, сибе с оторванной ногой...»
Серый свет в немытом окне, и снова темно и звуки времени: «Смело мы в бой пойдем», «купите бублики», «яблочко», «коммунисты, жиды и студенты зганьбылы неньку Украину».
Серый свет в окне, темно, и снова звуки: «Хай живе Симон Петлюра и його жена Параска»; «Гоп, куме, не журыся, туды сюды поверныся. Серый свет – тьма, звуки: - «На посту стоит Воровский наш защитник молодой, пуля ему прямо в сердце надвечернею порой...
Свет-темно, свет-темно...
Белый день. Яшка посреди комнаты выгружает из кошелки заработок, кладет на стол: полбуханки хлеба, несколько яиц, кутья в тряпочке, мамалыга в тряпочке, несколько картошек, помидор, огурец...
Яшка, победоносно:
- А! Все-таки жмурик – друг человека!
Галя подурневшая, с постным лицом.
Галя:
- Сам скоро станешь другом человека. Деды твои заканчиваются. Раз-два и обчелся. А другим дедам – другие музыканты. Настоящие. Здоровые. Веселые.
Яшка бодро:
- Ну так... Может, свадьба!
Галя:
- Кому ты сдался на свадьбе! И кто их сейчас гуляет? Счас все живут за так, бесплатно, как я с тобой. Знаешь что?! Власть теперь твердая, самое время иметь твердый заработок. В конце концов, должно же у тебя быть хоть что-то твердое! Шукай работу!
Яшка:
- А ты?
Галя:
- Что я? На берегу никого своих. Там теперь керуют бандиты. Понабирали кугутов – те и вклалывают за дохлого бичка. Или ты хочешь... Так для такой работы я устарела. Между прочим, благодаря тебе.
Трогает себя за грудь, за бедра.
Галя:
- Это что, товар, я тебя спрашиваю! И смех и грех...
Яшка:
- Я ничего такого не хотел.
Галя:
- Еще б ты хотел! А не хотел – давай, рысачь по городу. И без работы не приходи!
Приемная профессора Мулярского. Яшка напряженно смотрит в окно. Из кабинета выходит секретарша.
Серетарша:
- Товарищ Мулярский вас примет.
Кабинет Мулярского. Толстый усталый человек с одышкой. Входит Яшка с торбой. Мнется.
Мулярский:
- Ню?
Яшка:
- Я насчет работы. Может я смогу учить детей ... рабоче-крестьянских...
Мулярский смотрит на сумку со скрипкой, возится на столе, ерзает в кресле. Поднимает голову.
Мулярский:
Ню. Играйте.
Яшка играет. Мулярский слушает, лицо его все печальнее.
Яшка закончил.
Мулярский:
- Как вас зовут?
Яшка:
- Яша. Янкель.
Мулярский:
- Вы хороший музыкант, Янкель. Даже очень хороший! Настоящий.
Яшка светлеет, выпрямляется.
Мулярский:
- Но преподавать вы не будете. Вы же абсолютно малограмотный. Вы не знаете ни одной ноты! Что вы скажете ученику? – Где моя фа-соль? А тому, что вы умеете, все равно научить нельзя. Вы бесполезный. Так что, извините.
Смотрит на поникшго Яшку.
Мулярский:
- Я вам желаю удачи. Настоящей! Всемирной! Их вейс...
Яшка выходит.
Мулярский смотрит в окно, напевает с досадой:
До ре ми фа соль ля си,
Что укарала принеси,
Я украла колбасу
Завтра утром принесу. Тьфу!
Фойе дома культуры. Яшка рассматривает фотографии на стенах. За дверью репетиция. Джаз-оркестр играет «Дядю Эла».
Скрипачи пили ли лили...
Яшка моршится.
Сиплый голос:
- Стоп! Чтоб вы так кушали на пОминках тети Хаи, как вы играете! Еще раз!
Скрипачи пилили лили...
Голос:
- Стоп! Перерыв четверть часа.
Дверь распахивается. Выходит Леня, молодой мордатый еврей.
Яшка оборачивается, Леня подходит.
Леня:
- Выйдем, Яша, на свежий воздух. У меня от этой какофонии шарики за ролики заходят.
Выходят на свежий воздух. Садятся на скамейку.
Леня:
- Ню?
Яшка:
- Леня, возьми меня в свою джаз банду.
Леня, после паузы:
- Яша, ты гений! Хочешь, я стану на колени? Вот смотри... Не хочешь, как хочешь, и правильно – кому это надо? Только я тебе честно скажу: твое время прошло. Публика сильно похудала за эти годы. Столько страданий... Столько страданий... И теперь она хочет жрать. Густо, жирно, много, до усрачки! И чтоб еще весело было. А твои душевные преживания она засунет... Сам знаешь куда.
- И потом: мои ребята схавают тебя влет. С потрохами. И косточки выплюнут. Такие у меня ребята. Веселые.
Дверь распахивается. Из нее вываливается клубок сцепившихся музыкантов.
Леня:
- Вот видишь. А ну, геть!
Клубок всасывается обратно.
Леня:
- Так что...приходи лет через пятьдесят. Твое время вернется. Я точно знаю, на восемьдесят процентов.
Яшка, встает:
- Ладно, Леня. Спасибо. Извини.
Леня достает бумажник, достает деньги.
Леня:
- Вот, возьми. Что могу.
Яшка:
- Спасибо, Леня, не надо.
Леня:
- Что значит! Считай, что ты мне исполнил ля минор. А это моя благодарность. Возьми, Яша, не обижай. Музыканта каждый обидеть может.
Яшка, усмехнувшись берет деньги.
Яшка перед дверью достает ключ. Открывает дверь. Комната. На столе дефицитные продукты: колбаса, копченая рыба, бутылка вина. На кровати лежит Галя, прикрыта простыней. Лысоватый совслужащий в трусах вскарабкивается на кровать. Яшка кашляет. Хахаль слетает с кровати, садится на пол, закрывает голову руками. Галя отжимается на локтях, облокачивается на спинку кровати. Скрещивает руки на груди.
Галя:
- Та-ак!
Яшка смотрит на Галю, на стол, на ключ в руке. Разворачивается, идет к двери, выходит, запирает за собой дверь, и с ключом перед глазами, как сомнамбула, выходит во двор, потом на улицу. Останавливается, приходит в себя. Подбрасывает ключ и футболит его далеко. Идет по улице, на ходу вынимает скрипку, на ходу играет марш Мендельсона.
30-е годы
Отделение милиции. Капитан звонит по телефону.
Капитан:
- Товарищ КОростель? Мирон Исаевич, здравия желаю. Тут такое дело... не знаю, как квалифицировать. Пахнет контрреволюцией.
Кабинет большого начальника. Стол буквой «Т», кожаный диван, мебель, портрет Сталина. Подтянутый шестидесятилетний Мирон Исаевич во френче, чисто выбритый. Он же – Меир Деркач, говорит в телефонную трубку.
Меир:
- Докладывай. Только четко.
Капитан:
- Сержант Диденко задержал на Новом Базаре доходягу. Подозрительный. Играл на скрипке мелкобуружазную музыку. Короче, побирался.
Меир:
- Ну?
Капитан:
- А когда Диденко приказал ему играть Интернационал, тот дал ему по башке. Футляром от скрипки.
Меир:
- Личность установили?
Капитан:
- Так точно.
Водит пальцем по бумаге.
Капитан:
- Деркач, Янкель Меирович. 1890 года рождения. Село Базарьянка.
Меир расстегивает верхнюю пуговицу.
Меир:
- Побои сняли?
Капитан:
- Так нет побоев. Он же доходяга. Тяпнул, как курица лапой.
Меир:
- Так... Твоего Диденко самого нужно привлечь! Интернационал на базаре! Среди спекулянтов, щипачей, марвихеров! Это же святотатство! Как думаешь?
Капитан:
- Так точно!
Меир:
- Что так точно?
Капитан:
- Так что... Диденко идиот.
Меир:
- Чувствуешь эпоху, капитан! Так вот что: доходягу гони. А скрипка при нем? Знаешь что... приведи мне его домой. Да, на Пироговскую. Зачем конвой! Сам, ножками. И воздухом подышишь. Прирос, понимаешь, жопой к стулу. Да я тебя не задержу. Доставишь – и свободен. Давай, минут через сорок. Понимаешь, супруга моя на скрипках помешана.
Меир кладет трубку, закуривает толстую папиросу. Достает из буфета коньяк, наливает полстакана. Выпивает, прохаживается по кабинету, заложив руки за спину.
Большая роскошная квартира. Большие окна, буржуйская мебель, Меир в кресле. Звонок в дверь. Меир степенно идет открывать. Голоса в прихожей.
Голос капитана:
- Вот, Мирон Исаевич.
Меир:
- Спасибо, капитан. Гуляй до завтра.
Надрывный кашель в прихожей. Входят Меир и Яшка. Очень худой, желтый, с недельной щетиной. Лысина, седеющие грязные волосы. Взгляд отсутствующий. На боку торба со скрипкой. Из другой комнаты выходит Аделаида. Она почти не изменилась, стала еще величественней. Уже не богиня. Императрица. Меир ведет Яшку за плечи к середине комнаты.
Меир:
- Адочка. Вот сын моя Янкель. Он вернулся.
Ада, эхом:
- Вернулся.
Яшку усаживают в кресло. На лице его полуулыбка, то ли недоверчивая, то ли насмешливая.
Меир:
- Это супруга моя, Ада. Боевой товарищ. Военврач. Родила мне Изю. Представляешь в сорок то лет! Адочка, сообрази нам...
Ада стоит у трюмо, разглядывает, разглаживает морщинки у глаз.
Ада:
- Не узнал. Ну и... к лучшему.
На столе яства: икра, балык, колбаса и пр. Бутылка коньяка.
Ада:
- Друг мой, вы совсем не едите.
Яшка:
- Да я ... разучился кушать.
Меир:
- Ну, а выпить разучиться нельзя. Давай, за встречу.
Яшка выпивает рюмку. Его сразу повело. Он закашлялся, отложил бутерброд с икрой.
Яшка:
- Не могу.
Ада:
- Я буду рядом. Вам нужно многое сказать друг другу.
Выходит.
Меир:
- Хочу, чтоб ты знал. Я тогда не нарочно. Меня обложили. Филеры из охранки так и сидели по кустам вокруг табора. Утром собирались брать. Ну, мы покумекали с бароном – им тоже гембель ни к чему. И ночью тихонько снялись. А потом пошло...
Меир налил себе рюмку и выпил.
Меир:
- Потом... потом 905 год. Нашлись люди, которые видели, как я зарубил царского сатрапа. В 908 – я член ВКПБ. Пропаганда в войсках. Товарищи доверяли. Потом война, революция. В гражданскую я уже комиссар дивизии. В двадцатом вошел с Котовским в Одессу. И сейчас – я, конечно, не первый человек в Одессе... (самодовольно), но и не второй.
Яшка кашляет. Непонятно, слышит он, или нет.
Меир:
-А ты как? Как наши?
Яшка:
- Ну, когда ты... пропал, мама написала дедушке Менделю в Мариуполь. И он взял нас к себе. Мама рассказала, что ты зарубил полицая, и тебя застрелили.
Меир:
- И что Мендель?
Яшка:
- Мендель зауважал. А потом родилась Рейзеле.
Меир:
- О! Родилась таки. Дальше.
Яшка:
- Я помогал Менделю торговать. Хлебная ссыпка, лабаз. Учился в Ешиве. А в десятом году пошла мода всем уезжать в Канаду. Как будто им там медом намазано. Ну и дедушка Мендель загнал все, и увез семью. А я остался.
Меир:
- Вот за это хвалю, сынок. Жить надо на родине...
Яшка смотрит на Меира пустыми глазами.
Яшка:
- Где я могу прилечь?
Меир:
- Адочка!
Выходит Ада.
Меир:
- Адочка, постели Янкелю в Изиной комнате. Он устал. Яшке:
- Изя у нас в пионерском лагере. Такой, понимаешь, хлопец!
Утро. Меир допивает кофе. Ада рядом. За окнами сигналит автомобиль.
Меир:
- Николай приехал. Ты, Адочка, помоги Янкелю почувствовать себя, как дома. Для начала. А потом решим.
Ада:
- Сядь, Мирон. Есть разговор.
Меир садится. За дверью надрывной кашель.
Ада:
- Мирон, у него на подушке кровь. Ты понимаешь – это ТБЦ, открытая форма. Он нас всех перезаражает, особенно Изю.
Меир вздыхает.
Меир:
- Придумай что-нибудь.
Ада:
- Иди уже.
Меир выходит.
Ада садится у телефона, набирает.
Ада:
- Дайте тубдиспансер. Алло, Соломон Яковлевич? Это КОростель Аделаида Ильинична, горздрав. Соломон Яковлевич, дорогой, я пришлю к вам пациента, обследуйте его на все сто, и направьте в стационар. Окружной госпиталь? Нет, не желательно. А давайте в клиники Медина. Да, профессор Барабаш.
За дверью истошный кашель.
Ада:
- Одну минутку.
Входит в комнату Яшки, выходит.
Ада, в трубку:
- Соломон Яковлевич, миленький, ничего не надо. Я сама отвезу, по скорой. До свидания.
Одноместная чистая палата. Яшка лежит на кровати. Над ним склонилась Ада.
Ада:
- Ну вот, отдохни, а через час придет профессор. Все будет хорошо. Завтра отец заедет. Отдыхай, дорогой. Скрипка на тумбочке, не беспокойся. Целует его в лоб. Идет к двери. Берется за ручку.
Яшка:
- Подожди.
Ада оборачивается. Яшка медленно поднимается с постели, берет скрипку. Выпрямляется. В трусах и в майке играет Кампанеллу Паганини.
По лицу Ады текут слезы.
Ада в траурной накидке. Плачет. Похоронная процессия: полуторка по бортам обтянута кумачем. За машиной идут: Ада, Папа Сатырос, мадам Лионелла, Янаки без руки. Следом духовой оркестр из стариков, перед оркестром – мальчик, лет 14 со скрипкой. Похоронный марш.
Процессия идет по улице. К ней присоединяются люди, в основном пожилые. Их много. Молодой человек спрашивает у встречного.
Прохожий:
- Кого хоронят?
Встречный:
- Яшку – музыканта.
Прохожий пожимает плечами и идет своей дорогой.
Улица у кладбища. Процессия растворилась. За оркестром – никого. Полуторка едет быстрее, чем нужно. Идущие за ней едва поспевают.
Кладбищенские ворота. За ними – густая тень. Процессия въезжает в эту тень, съедается ею потихоньку.
К воротам подъезжает легковой автомобиль, из негов выходят: Гаврик в приличном костюме и шляпе, Валюн в роскошном костюме и шляпе, Эдя в серой блузе и мешковатых штанах, пристраиваются за оркестром и утопают в кладбищенской тени вслед за последним бликом на духовом инструменте. Музыка смолкает.
Через некоторое время на освещенную улицу выныривает из тени мальчик-скрипач. Смотрит вправо, потом налево, уходит в сторону, откуда пришел. Ускоряет шаг, резвится, подпрыгивая, лупит ладонью по нижним веткам деревьев.
ТУМАН
Действующие лица:
ОНА - местная жительница, сорок лет
ОН - симпатичный журналист , 50+
СТАРУШКА - 75 лет
МУЖ - РАБОТЯГА - 35 лет
ГОЛОС КАССИРШИ
ГОЛОС ШОФЕРА
Осень. Начало 21 века. Полустанок.
Слева - входная дверь, напротив окошко кассы, по фасаду две длинные лавки для пассажиров. За ними дверь с надписью : “ВЫХОД НА ПЛАТФОРМЫ 1, 2” , на стене расписание поездов, еще что - то в рамочке, и большой плакат Аэрофлота. Старушка дремлет, опершись на клюку, в левом углу рядом - круглая корзина, покрытая тряпкой, перевязанная веревкой. У правой скамейки ближе к середине, стоит О Н А. В черном элегантном пальто и в шляпке, рядом- чемодан на колесиках и пакет. О Н А пытается дозвониться по телефону (обыкновенный, не айфон), слушает, вновь нажимает...
Г О Л О С К А С С И Р Ш И (из окошка): - Да не мучайся девонька. Видишь-туман, какой тебе сигнал! Нет сигнала.
О Н А везет чемодан к выходу, открывает дверь.
О Н А: - Действительно, давно такого не видела. Сплошное молоко!
Везет чемодан на место. Садится. Сидит.
Входит О Н с сумкой на плече. Подходит к окошку кассы, переговаривается с кассиршей, получает билет и сдачу. Рассовывает по карманам. Оборачивается, смотрит на нее, сначала мельком, потом пристально, на грани неприличия. Будто пытается вспомнить, смотрит на часы.
О Н: - Час с копейками... Можно я оставлю возле вас сумку, а сам пойду покурю?
О Н А (насмешливо): - Доверяете? Можно.
О Н: - Спасибо.
Достает на ходу сигареты, выходит. О Н А снова, скорее уже машинально, пытается дозвониться. Входит О Н. Садится рядом.
О Н: - Спасибо. В Москву?
О Н А: - Да нет, приехала из Москвы.
О Н: - А почему домой не идете?
О Н А: - Вот туман рассеется, и муж прилетит на вертолете.
О Н: - И бесплатно покажет кино?
О Н А (смеется): - Ну, это вряд ли. Бесплатно он и пальцем не пошевелит. Хотя, кино не кино, а суету устроить может.
О Н: - Бизнесмен?
О Н А: - Мэр.
О Н: - Что?
О Н А: - Да Мэр же. Обыкновенный.
О Н: - Вульгарис?
О Н А: - А чего это он вульгарис?
О Н: - Обыкновенный, значит, по - латыни.
О Н А: - Как приятно встретить образованного человека на наших (обводит зал взглядом) просторах. Писатель?
О Н: - Берите выше. Журналист. Так чего же он мэр?
О Н А: - Есть такой город в сорока верстах отсюда. Марусенко называется. Был такой видный геолог Анатолий Васильевич, он открыл здешнее месторождение. Лет 30 тому назад. Сначала образовали поселок, а затем и город вырос. Тридцать пять, между прочим, тысяч населения. Перспективный.
О Н: - Знаю, я бывал в этом поселке на заре советской власти.
О Н А поднимает брови.
О Н: - На вечерней заре, году 89.
О Н А: - Вот так и мотаетесь? По трое суток не спите ради нескольких строчек в газете?
О Н: - Как - то так.
О Н А: - А признайтесь, дорогой журналист, это не вы на днях произнесли на радио такой шедевр: “В морских портах гниет семенной фонд?” За что вы так матросиков?
О Н (смеется): - Нет, не я. Я такое могу только написать. Так вот, в поселке этом, он назывался тогда Тарка - Пэ...
О Н А: - Погодите, потом расскажете, а пока о себе. Часто ли вы в командировках? Женаты ли? ... Хотя, вижу, что холостой.
О Н: - А с чего это видно?
О Н А: - Да у вас лоб какой- то каменный, напряженный и холодный на вид, и складки у рта, как писали классики - горькие складки. Что дурят вас женщины?
О Н: - Дурят... Слово то какое. Нет, я бы так не сказал, с женщинами все в ажуре. Только холостяк я убежденный. Вы лучше скажите, госпожа мэрэсса, почему вы поездом трое суток, да еще с пересадкой? У вас же недалеко аэропорт.
О Н А: - Аэрофобия. Вульгарис, как вы говорите.
О Н: - А на вертолете, значит, можно...
О Н А: - Ну, во -первых, четверть часа это не четыре часа, а во - вторых - вертолет это вроде домашнего животного. Вроде лошадки, или даже козы.
О Н: - Он, скорее, на стрекозу похож.
О Н А: -Это внешне, а по существу - та же коза. Такой же упрямый, вредный, всеядный. Вот вы- внешне вполне респектабельный господин, а по существу убежденный холостяк. Кто же вас так убедил? Может, переиграете? Женатые живут дольше, от них пахнет приятнее, простите... Они добрее, улыбчивее...
О Н: - Сейчас объясню. Вот живешь с женой, улыбаешься, катаешься, как сыр в масле, пахнешь, как Дольче с Кабаном, а потом в одно прекрасное утро просыпаешься, и хлоп! - рядом с тобой старушка. Вы этого хотите?
О Н А: - Я? Да это как-то... не про меня. А я вам скажу отчего вы не женаты. Вот, вроде все при вас: и внешность, и профессия, хоть и позорная, но бывает и хуже, и язык подвешен. Только вот плохо подвешен, отвратительно подвешен. Говорите неправильно, недооцениваете роль обертонов. Голоса своего не знаете, а голос мужчины - его первое оружие. Правда, подчас и последнее... И слова выговариваете невыразительно.
О Н: - Я?!
О Н А:- А давайте мы с вами поработаем.Через час уедете другим человеком, и через месяц женитесь.
О Н: - Вы, значит, добрая фея.
О Н А: - Фея, не фея, а преподаватель сценречи в театральном вузе. Была. Итак, начнем со скороговорок.
О Н: - Это на траве дрова? Или про Сашу, которая на шоссе чесала ушки?
О Н А: - Детский сад. Вы достойны большего. Вот повторяйте за мной: - Еду я по выбоине, с выбоины не выеду я. Можно сначала медленно.
О Н: - Еду я по вы... тьфу
Несколько раз он пытается это произнести,получается смешно и опасно. Наконец, сдается.
О Н: - Нет ли у вас чего нибудь поприличнее?
О Н А: - Извольте. Слушайте и повторяйте: - На поляне холм с кулями, выйду на холм, куль поправлю .
Получается еще хуже.
О Н: - Да ну! Может быть я лучше спою.
О Н А: - Садитесь, два! Вы дышать не умеете и соответственно, двигаться. Вам нужно заняться йогой.
О Н: - Господи, дались Вам эти модные штучки. Весь молодняк на этом помешан и вы туда же. Или приколы и ржачка, как они выражаются, или восточная философия. Будто своей, христианской не хватает. Все накрыла мода. Суши, мураками... митсубиси! Набоков сказал что - то вроде: - Мода- это талант посредственности.
О Н А: - Ну да, сказал и тут же стал модным по этому поводу.
О Н(смеется): - Да, с вами...
О Н А: - А философия йоги меня нисколько не интересует. Йога - это хорошая физкультура. Сейчас.
Она осматривается, смотрит на плакат Аэрофлота.
О Н А: - Помогите снять.
Снимают плакат. Она кладет его на пол. Сбрасывает пальто. На ней брюки и водолазка.
О Н А: - Смотрите и запоминайте. Потом повторите, а если не успеете, будет чем заняться в поезде. Итак - поза лотоса.
Показывает позу Лотоса, потом еще какую -то, еще...На позе Льва он с сожалением и печалью смотрел на высунутый язык и отвернулся. Наконец она вернулась на скамейку. Отдышалась.
О Н А: - Если научитесь правильно двигаться, вы сможете расслышать свой подлинный голос, и тогда есть надежда опознать себя, свою сущность...
О Н: - Еще чего!
О Н А: - И жизнь ваша преобразится.
О Н: - Еще чего!
О Н А: - Второгодник! Ладно. Говорите что-нибудь. Но сначала присядьте десять раз и распрямите плечи.
О Н (отмахнувшись): - Что говорить?
О Н А: - Да что хотите, попытайтесь для начала правильно артикулировать. И держите интонацию. Вы хотели рассказать про ваш поселок, прежде чем он стал нашим городом.
О Н: - Как скажете. Так вот. Поселок этот в 89 году представлял собой десяток бараков и десяток же бамовских двухэтажек, что собственно, тоже бараки, но с необычайно жарким отоплением и великолепной акустикой - из кухни первого этажа было слышно, как в спальне второго роняют носки... И еще были балки, железные вагоны под жилье, и даже морские контейнеры, в которых жили одинокие пионеры.
О Н А: - Кто?
О Н: - Ну, первопроходцы. А посреди поселка стоял новенький, с иголочки рубленный Дом Культуры. И директор этого дома с помощью художника наладил производство гробов.
О Н А: - Чего?
О Н: - Гробов. Гробы были из кедра, крылись лаком, а на крышке - веселые картинки с местным колоритом: белочка с шишками в лапках...
О Н А: - Так это же должно быть дорого.
О Н: - Брали нарасхват. Денег было много, а жизни мало. И еще были изображены снегири среди гроздьев рябины. Или калины. Или олень с ветвистыми рогами.
О Н А: - И все уходило?
О Н: - Умирали хорошо. От голода, от холода, от пьянства. От пьянства в основном ханты. В них нет какого -то фермента, расщепляющего спирт. Они валятся от ста пятидесяти. Так вот, художники наши организовали похоронное бюро - два землекопа и гражданский панихидор. О Н А: - Кто?
О Н: - Панихидор. Сам видел в ведомости. Совмещал эту должность сам директор клуба.
О Н А: - Вы два раза неоправданно сказали слово : “САМ”. Следите за речью, журналист.
О Н: - А вы не перебивайте. И не ваши ли ученики рассказывают про морские портки?
О Н А: - В расчете. Продолжайте.
О Н: - Так вот, они устраивали выездные сессии на стойбища. Умер человек - везут два гроба. Один - по делу, в другом ящик водки и ящик спирта. Панихидор говорил речь.
О Н А: - Какую?
О Н: - Обыкновенную. Я знаю? ну как в ЗАГСе. Да, покойника закапывали в мерзлоту, а из второго гроба выгружалось спиртное, а загружалась малосольная рыба: муксун, щокур, нельма, а сверху мешок со шкурьем.
О Н А: - Что это?
О Н: - Живете здесь, а не знаете
О Н А: - Не сталкивалась, муксуна знаю.
О Н: - Шкурье - это меха. Куница, горностай,соболь. Иногда росомаха. Валюта на вес бриллиантов. Ну что, хватит рассказывать? Речь моя окрепла?
О Н А:- Весьма
О Н: - Да, еще эпизод, пока не забыл. Вы, наверное, не в курсе в своей золотой клетке. С советских времен сохранилась национальная ханты- мансийская традиция: вожди племен назначаются районным начальством. Исключительно из числа бледнолицых прихлебателей. Как-то с таким вождем, по фамилии Гончаренко, я оказался возле винно-водочного магазина, по своим делам. Времена трудные, горбачевский сухой закон. Вокруг магазина - толпа. Ханты, селькупы... А продавщица не открывает, изгаляется. Гончаренко мой пробился сквозь толпу и стал раскидывать свой маленький народ в разные стороны покрикивая: - геть, вашу мать! И поднялся с земли старый туземец. И взобрался, кряхтя, на верхнюю ступеньку крыльца, и выпрямился, и крикнул в толпу: “Вождь Гончаренко поступает не по-ленински!” И толпа ответила: “Да!” Как вам такая история?
О Н А: - Какая мерзость! Зачем вы мне это рассказываете? И все врете.
О Н: - Простите великодушно. Это правда. Но чтобы загладить вину, хочу вас угостить пресловутым муксуном. Не беспокойтесь везу наугад до первого встречного, а вы даже не первая. Вы первейшая.
О Н А: - Спасибо! Но муксуна я знаю и пачкать ручки не стану. У меня есть для вас встречный гостинец , надеюсь, не откажете...
Она достает из чемодана бутылку коньяка.
О Н А: - А!
О Н: - “Лезгинка”, грамотный коньяк. Ноль семьдесят пять - редкость. Но вы ведь везли мэру?
О Н А: - Не ваше дело. Мэр у меня пьет “Курвуазье”.
О Н (поморщившись): - А вы знаете, чем дагестанские коньяки отличаются от прочих? В них много калия. Почва такая в Дагестане. Алкоголь, как известно, калий вымывает, но в этом случае он восполняется.
О Н А: - Кто?
О Н: - Калий.
О Н А: - То-то. Здорово, теперь я долгими зимними вечерами буду пить водку с панангином.
О Н (смеется): - Правильно. А из чего будем пить? Неужто из горла!
О Н А: - Ни за что. Я, конечно, босячка и жена мэра, но не до такой степени. Спросите у кассирши кружку что ли...
О Н подходит к окошку. Стучит. Окошко открывается, потом захлопывается, О Н разводит руками.
О Н: - Не дает. Будет, говорит, кружка вонять вашим калием, а у меня муж!
О Н А: - Так она все слышит.
О Н: - Ну и хорошо. На пользу.
О Н А: - Так мы выпьем или ...
О Н: - Сейчас.
Он подходит к старушке, клюющей носом с ладонями на клюке.
О Н (осторожно): - Бабушка!
С Т А Р У Ш К А поднимает лицо.
О Н: - Нет ли у вас, бабушка, яиц!?
С Т А Р У Ш К А неторопясь отворачивает край тряпки, покрывающей корзину, достает яйцо.
О Н: - Чудеса! А можно еще одно?
С Т А Р У Ш К А механически проделывает ту же операцию.
О Н: - Вот спасибо!
Достает сторублевую купюру, кладет на корзину. Птичьей своей лапкой старуха смахивает деньги в карман, принимает прежнюю позу. О Н осторожно разбивает яйцо, осторожно отколупывает дырку пошире. Идет с яйцом к выходу.
О Н А: - Вы куда?
О Н: - Содержимое выбросить…
О Н А: - С ума сошли! Дайте сюда.
О Н А берет яйцо выпивает, проводит ладонью по губам.
О Н А: - Эх, жаль соли нет. Давайте второе.
О Н А ловко надбивает, отколупывает, выпивает. О Н смотрит, как завороженный.
О Н А (протягивая скорлупки): - Держите, но пока не наливайте.
Достает из пакета огурец и перочинный нож. Разрезает огурец на толстые кружки. В двух из них вырезает сердцевину. Ставит кольца на лавку.
О Н А: - Вот. Подставки. Ставьте, ставьте. А теперь наливайте. Только мне – половинку.
О Н качает восхищенно головой, откручивает пробку, осторожно наливает.
О Н: - С вами хоть прямо сейчас в разведку.
О Н А: - Вы полагаете они там пьют? Я бы пошла, но – туман, сами видите. Разве что в другой раз.
Поднимают яйца.
О Н: - Ну, со свиданьицем.
О Н А: - И за приятность.
Выпивают. О Н А не до конца. О Н – залпом. Ставят скорлупки на подставку. О Н собирает осколки скорлупы.
О Н: - Пойду курну. Коньяк без сигареты – деньги на ветер.
О Н А: - Идите, порочный человек.
О Н выходит. О Н А достает телефон, нажимает. Тишина. О Н А с улыбкой кладет телефон в карман. Стучит проходящий поезд. О Н А закрывает глаза, улыбается. Видимо, коньяк в пору. О Н возвращается, садится.
О Н А: - Наливайте. Только мне чуть-чуть . Со свиданьицем!
О Н: - Какое там свиданьеце! Одна разлука…
О Н А: - Ну почему… Минут сорок пять у вас есть.
О Н: - Да… Мои сорок пять минут всегда со мной.
Пауза.
О Н: - Мы с вами, как Адам и Ева.
О Н А: - Вы хоть помните, чем это кончилось? Они родили Каина.
О Н (смущенно): - Нам это, вроде не грозит. Давайте выпьем.
О Н А: - Пейте, я пропущу.
О Н выпивает, мнется, потом решается.
О Н:- Знаете, я вот что подумал… Как только вас увидел… Нет, не подумайте… Короче, вы жили в Херсоне?
О Н А: - Нет, я коренная москвичка. Что мне там делать…
О Н:- Ну, мало ли…
О Н А: - В Одессе я бывала, но ведь это не совсем Херсон, верно? А что?
О Н: - Все –таки, мне кажется, вы притворяетесь.
О Н решительно наливает.
О Н А: - И мне тоже.
О Н: - Извините.
Пытаются чокнуться. Выпивают.
О Н: - Вы- Бэлла из Херсона. И лет тридцать назад у нас был роман.
О Н А: - А вы меня с этой бабушкой не перепутали?
О Н (морщит лоб) : - Нет, двадцать. Я уехал, а вы родили …
О Н А: - Хайма. Вы что сдурели? Вот мы мотаетесь по свету, когда же успеваете смотреть сериалы?
⁃ О Н: - Какие сериалы?
О Н А: - А такие. Хоть российские, хоть бразильские. Или индийские. Излюбленный сюжет. Причем – в трех вариантах, на выбор. Вариант первый: он узнает, что у него вырос сын. Она счастлива – наконец- то жизнь вошла в правильные берега. Он счастлив – сын, кровиночка, его уважает, называет «папа». Вариант второй: она доказывает, что у него есть сын (дочь) и требует компенсации. Он требует генетической экспертизы. В конце концов она его разоряет и овладевает всеми его авуарами . Так ему, подлецу, и надо. И третий, самый расхожий: где ты пропадал двадцать лет, иди откуда пришел, это мой ребенок, а не твой. Я сказала ему, что ты геройский погиб, как подобает полярному летчику(герою афгана, чечни, нужное подчеркнуть)вы какой вариант предпочитаете? А если вы человек культурный, как показалось, вспомните Бунина. “Темные аллеи”. Барин не узнал свою Матрену через тридцать лет, но она его узнала сразу, потому что не забывала. И не простила! Все! Не хочу с вами разговаривать. Целую Бэлла!
О Н (смущенно) : - Ну не хотите разговаривать, и не надо. Ну, померещилось. Но хоть выпьем?
О Н А : - Конечно, выпьем.
Выпивают.
О Н: - Расскажите, как вам живется за каменной стеной. Сидите в кресле и красите ногти?
О Н А : - Где там… При школе искусств образовался народный театр. И я в нем художественный руководитель.
О Н: - Надо же. И школа искусств есть.
О Н А: - И православный храм, и мечеть – на одной площади.
О Н: - А мечеть зачем?
О Н А:- На всякий случай. Вообще-то у нас много азербайджанцев. Нефтянка все таки. Но они, в основном, по торговой части.
О Н: - А синагога? Есть?
О Н А: - И синагога есть. В головном офисе. В кабинете генерального директора.
О Н: - С толерантностью, вижу, у вас все в порядке. В Евросоюз не запроситесь?
О Н А: - Зачем? Европа сама к нам заползает. Наркота и эти… Голубенькие такие.
О Н: - Понятно. Ну а что ваш театр? Труппа подобралась сильная?
О Н А: - О, да. Самородки! Дебилы! Уроды! Ну почему на свете там мало интересных людей. О Н: - Интересные – все одиночки. Если повезет, наткнетесь на одного – двух. И будет вам счастье. А скорее- наоборот. Но когда интересные собираются в стаю – тогда туши свет! Они сразу становятся неинтересными. Только хуже – непомерно спесивыми. А те, неинтересные, по-контрасту становятся интересными. Вот такие песочные часы.
О Н А: - Как хорошо, что в жизни бывают случайные попутчики. Можно нести, что ни попадя, и ничего тебе за это не будет.
О Н : - Странные мы попутчики. В разные стороны. Это грустно. Давайте выпьем.
Выпивают.
О Н: - И это невыносимо!
О Н А: - Знаете… я скажу. Я раньше никому такое не говорила…
Наезжает поезд, шумит, стучит. О Н А говорит что – то. Наконец поезд проходит, стихает.
О Н: - Что? Я ничего не слышал.
О Н А: - Да так, ничего.Проехали.
Некоторое время сидят молча, каждый в себе. Наконец, О Н открывает сумку, достает ожерелье в пакетике.
О Н: - Вот. Оберег из моржовой кости.
О Н А: - Так вы тоже знаете, что у моржа там кость.
О Н: - Где там?
О Н А: - Там, где надо.
О Н: - Ничего не понимаю. Это из моржового клыка. Позвольте на вас надеть.
О Н А (отстраняясь): - Так вы, наверное, везете это Бэлле из Херсона. Или Сусанне из Рязани? Или Анжеле из Гжели?
О Н: - Еще.
О Н А: - Дашке из Балашихи?
О Н: - Не очень.
О Н А: - Согласна.
О Н:- Вы не понимаете. Это не просто бабское украшение. Это произведение искусства. Резал знакомый мастер. Известный, между прочим. В узких кругах. И я настаиваю,чтобы вы его надели.
Вкладывает ожерелье ей в ладонь. О Н А кладет его на лавку.
О Н А: - Пусть полежит. Пооберегает нас обоих. Ого! Мы уже пол бутылки уговорили. Продолжим?
О Н: - А то!
Разливает.
О Н (собравшись духом): - Послушайте. Только не перебивайте. Вы так… Вы такая… Мне кажется, что я вас знаю давно – давно. При том, что вы не Бэлла из Херсона.
О Н А (поморщившись): - Ну вот, обязательно надо все испортить. Вам не к лицу пошлость, дорогой журналист.
О Н (обидевшись): - Я знаю вас так давно, что хочется бежать от вас на край света!
О Н А: - Другое дело! Так бегите! Впрочем, где мы сейчас, как не на краю. И еще в тумане. Разве вы не заметили?
О Н молча встает, достает сигареты, идет к выходу. О Н А достает было телефон, но кладет обратно. Прохаживается по залу, садится на плакат, пытается сделать упражнение, но получается плохо и О Н А садится на место. Возвращается О Н, как ни в чем не бывало.
О Н: - Вы давно замужем?
О Н А: - Семь лет.
О Н: - Дети?
О Н А: - Сын. От первого брака. В Москве учится. В РГГУ.
О Н: - Пьет?
О Н А: -Кто, сын?
О Н: - Мэр!
О Н А: - Ни капли.
О Н: - Жаль. Есть такая русская пословица: «Пьет, значит любит».
Она смеется.
О Н: - Ну расскажите, какой он , ваш мэр.
О Н А: - Он сильный, добрый.
О Н: - Угу.
О Н А: - Умный, смелый, решительный.
О Н:- Угу.
О Н А: - Честный, великодушный.
О Н: - Вот сволочь!
О Н А: - Почему?
О Н: - Ну не может человек честным путем нахапать столько добродетелей.
О Н А: - Добродетелей нельзя нахапать, они рождаются сами, одна из другой.
О Н: - Нет, серьезно, если у человека нет недостатков, значит он накачен пестицидами, гербицидами, и прочими ГМО. И он никуда не годится. А вот если в яблочке заводится червячок- это значит, что оно настоящее.
О Н А: - Да... С вами разговаривать надо хорошенько…
О Н: - Напиться!
О Н А: - Пожалуй. А хотите расскажу, как могла бы сложится моя судьба, если бы не…
О Н: - Хочу.
О Н А: - Так вот, слушайте. Это вам не про чукчей. Было мне восемнадцать лет, я была хороша собой и невинна. Жизнь мне представлялась… Да собственно не представлялась никак. Я жила в своем мире. Поэзия - Блок, Мандельштам, Тарковский. Арсений, разумеется, Александрович. Живопись – от Боттичелли до Саврасова. Да… И ухаживал за мной человек солидный. Старый, можно сказать, под тридцать ему было. Серьезный – жутко, да еще красавец. Похож на этого… мафиози.
О Н: - Марлон Брандо.
О Н А: - Нет.
О Н: - Бред Питт?
О Н А: - Причем тут Бред Питт! Наш, советский.
О Н: - Михаил Козаков.
О Н А: - Да нет, хотя тоже с усиками.. вспомнила! Михаил Ходорковский.
О Н: - Да уж, красавец.
О Н А: - Не перебивайте! Был он каким –то очень важным инженером, ухаживал хорошо- консерватории, Таганка, кафе. А какое тогда кафе! Он любил болгарское белое «Диамант» знаете, в длинных таких бутылочках. Собралась я в городок на Оке, навестить бабушку, он напросился со мной. Настойчивый был мужик, а фамилия смешная - Птичкин. Он гордо ее произносил, потому что страдал от нее. Ну, навестили мы бабушку и возвращаемся, едем к пристани. Закат, красота вокруг такая, как будто это не со мной, а без меня. Невыносимая красота. Стоим на причале, ждем пароходика…
О Н А выходит на авансцену, и обращается к залу.
О Н А: - Он молчит, напряженно так молчит, и чувствую я что сейчас случится что-то непоправимое. Мамочки! Я чувствую, как потрескивают слова в его пересохшей гортани. И мне придется ответить. И тяжестью такой я налилась, что в пору провалиться сквозь землю. Вдруг откуда ни возьмись – музыка из кинофильма «мужчина и женщина». Помните – Шаба-да-ба-да, Шаба-да-ба-да… И к причалу бочком притерся белый кораблик. И стоит, и ждет, когда мы войдем. Я сделала шаг и оказалась лицом к лицу с иллюминатором, квадратным таким. А в иллюминаторе, во всю ширь – голая женская задница со спущенным фиолетовым трико, да что там задница- просто Жопа! Я не смогла вступить на этот пароход, и он, гуднув с сожалением, отчалил. И проплыла она мимо меня, покачиваясь под музыку. Ша-ба-да-ба-да, ша-ба-да-ба-да.
О Н: - А дальше?
О Н А поклонилась публике и вернулась на свое место.
О Н А: - Дальше мы сели в автобус и молчали до самой Москвы. Так я и не стала Птичкиной.
О Н пригорюнился, затуманился. Налил себе и выпил.
О Н А: - Вам не понравилось. И не мудрено - вы ни разу не были девушкой. А со мной еще раз случилась подобная история, только попроще. Может быть вам больше понравится. Запал на меня школьный товарищ. Росли, росли вместе и вот - выросли. И чувствую, смотрит он на меня совсем по другому, и неловкость появилась в его словах и движениях. Гуляем мы как - то в Сокольниках, и вижу, поклонник мой сейчас откроет рот и скажет. Ему- облегчение, а мне - отвечай. Замерло сердце и не отмирает. И вдруг из-за поворота по аллее выкатилась свадьба. Пьяные все! Жених, невеста, сваты... Гармошка играет, а баба приплясывает и поет: Не ходите девки замуж Ничего хорошего... И так далее. Ну, вы знаете.
О Н: - Что далее? Не знаю.
О Н А оглядывается по сторонам и шепчет ему на ухо, О Н краснеет отодвигается.
ОН: - Знаете, ваше воспоминание напоминает мне передачу “Давай поженимся”.
О Н А оторопела. Замерла - вот-вот заплачет. Но не заплакала, а четко выговорила.
О Н А: - Все. Концерт окончен. Свободен, кавалер Красна Девица!
О Н наливает полное яйцо, выпивает, крошит в кулаке скорлупу, выходит. О Н А достает телефон, слушает гудок, медленно, раздельно выговаривает.
О Н А: - Никому не кабельная.
Подходит к старушке.
О Н А: - Бабушка, мы вам спать не даем. Кричим тут... Вы извините.
Старуха поднимает лицо.
С Т А Р У Х А: - Кричи, милая, сколько влезет. Хоть обкричись. Что еще делать в тумане.
Вокзальный репродуктор хрипит, гнусавит: “Скорый поезд номер хыр-хыр-хыр Москва прибывает к первому хыр-хыр-хыр. Стоянка поезда две минуты хыр-хыр-хыр”. Слышен шум подъехавшего поезда. О Н А делает движение к двери, берет его сумку, садится, наливает, выпивает. Слышно как поезд трогается и уходит. Входит О Н. В руке подосиновик фаллического вида.
О Н (возбужденно): - Вот, в пяти шагах! Под березой. А туман, между прочим, рассеивается.
О Н А: - Это вам кажется, он сгущается. Ваш поезд, между прочим, ушел.
О Н рассеянно озирается.
О Н: - Да и хрен с ним! Туда ему и дорога. Пусть катится колбасой, тоже мне!
Подходит к расписанию, читает.
О Н: - Теперь до утра.
Достает билет, подходит к кассе, возвращается.
О Н: - Ладно. Потом.
Обращается к ней с новой веселостью.
О Н: - Смотрите, какой классный подосиновик.
О Н А: - И что вы будете с ним делать?
О Н: - Ну... не знаю.
О Н А: - Как наиграетесь, отдайте кассирше. Хоть изругается, а суп сварит.
О Н подходит к окошку, стучит, протягивает гриб.
К А С С И Р Ш А: - Ладно, давай. Посмотрим.
О Н садится на место.
О Н А: - Что - то вы быстро протрезвели.
О Н: - Не. Наоборот. Хмелею все больше и безнадежнее.
О Н А: - Вы алкоголик?
О Н: - Нет, конечно .Вы думаете мне часто выпадает такой туман? Просто питье дает мне ощущение свободы. Чистой, медицинской. Ректифицированной. Я становлюсь свободным от самой свободы. И добровольно иду в рабство, как сейчас...
О Н А: - На сорок пять минут?
К А С С И Р Ш А: - Эй, свободный художник, а ну ка подойди!
О Н подходит к окошку. К А С С И Р Ш А ему вываливает разрезанный гриб. Ножка черная внутри и шляпка черная внутри.
К А С С И Р Ш А: - Выброси эту гадость и больше не носи. Червей маме своей будешь носить.
О Н берет гадость и направляется к урне.
К А С С И Р Ш А: - Только не здесь, провоняешь мне весь вокзал. Неси откуда взял.
О Н выходит, О Н А смеется. О Н возвращается, садится рядом.
О Н:- Простите меня!
О Н А: - За гриб?
О Н: - Причем тут гриб! За хамство, за бесчувственность. За свободу мою.
Допивает из горла коньяк, встает, ставит бутылку возле урны. Возвращается.
О Н: - Что с вами? Вам не холодно?
Снимает куртку, пытается укрыть ей плечи. О Н А отстраняется.
О Н А: - Нет, голова что - то болит.
О Н хлопает себя по карманам, ищет.
О Н: - Что за черт! Всегда вожу с собой пенталгин. Кончился, наверное. Я сейчас.
Подходит к С Т А Р У Ш К Е.
О Н: - Бабушка, извините. Нет ли у вас пенталгина.
С Т А Р У Ш К А поднимает лицо, потом достает из корзины коробочку.
О Н: - Вот это да! Спасибо большое.
Протягивает С Т А Р У Ш К Е деньги, но та отводит купюру рукой и вновь роняет голову.О Н возвращается. Протягивает коробочку. О Н А достает таблетку, зажимает ее в руке.
О Н А: - Спаситель.
О Н:- Вот мы сидим здесь, а время наше уходит. Как тот поезд.
О Н А(серьезно и печально): - А вы хотите, чтобы мы с вами ушли, а время наше осталось сидеть? Как та бабушка? Так не бывает, милый. Дайте закурить.
О Н: - А вы разве... Да, здесь и нельзя...
О Н А:- Дайте, дайте.
Закуривает, пепел стряхивает в скорлупку. О Н оглядывается на кассу. Кассирша молчит.
О Н (после паузы): - У вас в городе есть отделение Лямбда - Банка?
О Н А: - Есть.
Приходит в себя, весело.
О Н А: - Только там охрана, и сигнализация, и сейфы навороченные.
О Н(отмахиваясь от шутки): - Я остаюсь в вашем городе.
О Н А: - Зачем?
О Н:- Жить. Продержусь какое- то время на карточке. Возьму ссуду, открою газету. Надеюсь, два- три интеллигентных человека у вас найдется?
О Н А: - Дорогой, оглянитесь. Двадцать первый век на дворе. Кто сейчас пользуется газетами? Разве что два- три интеллигентных человека.
О Н( упрямо): - Я открою газету и выведу Мэра на чистую воду. Со всей его коррупционной составляющей. Это я умею.
От последней дозы коньяка его повело окончательно.
О Н: - Или так: я возьму ссуду, одну половину приготовлю ему на взятку, а вторую половину подарю правоохранительным органам. Они окропят первую половину специальным составом, и возьмут его с поличным при получении взятки. И пожалуйте в клетку, чижик.
О Н А: - Вы думаете его фамилия Чижик?
О Н: - Не мешайте мне. Все равно. Он будет сидеть, а я...
Встает, пошатываясь.
О Н: - А я - стоять. Рядом с вами.
О Н А: - Вы думаете, я об этом мечтала?
О Н: - Он сядет, а мы возьмем его алмазы и будем сквозь них смотреть на небо. Восхитительное зрелище!
О Н А: - У него нет алмазов. Только купюры.
О Н: - Тогда мы увидим небо в купюрах. Хотя, нет. Некрасиво. И вообще, где этот Мэр? Может нет его вовсе? Мэ-ээр! Мэр вмер! Нема мэра!
О Н выходит на середину сцены, становится на плакат на четвереньки, высовывает язык.
О Н: - Мэр! Выходи на честный бой! В позе Льва! Хотя нет: Я - лев, а ты - шакал! Выходи! Со всем своим административным ресурсом, с карательными органами! Зови свое КГБ, ФБР, МОСАД! Напряги свой кровавый режим! Выводи свою пятую колонну! Кто там еще... Дивизия Галичина? Давай, дивизию! Я непобедим, потому что мной движет сила любви.
О Н встает, выпрямляется.
О Н: - Не бродяги, не пропойцы, За столом семи морей, Вы пропойте, вы пропойте, Славу женщине моей.
К А С С И Р Ш А: - Пассажир, если ты сейчас не заткнешься, я милицию вызову! Ромео хренов! Вот так наорут весь день, приходит домой тупая... А у меня муж. Барышня уйми ты его.
О Н А подходит, кладет ему руку на плечо. О Н стоит покачиваясь, смотрит строго, но покорно.
О Н А: - Насколько я понимаю, вы хотите со мной переспать?
О Н: - Без сомненья. Но только... (назидательно выставляет палец) для начала. Мы с вами будем жить долго и умрем в один день (перебирает пальцами) ну, в два...
О Н А:- Хорошо, хорошо, конечно.
Усаживает его на скамейку рядом с собой. О Н пытается делать что - то руками и губами, но О Н А легко с этим справляется. Кладет его голову к себе на плечо.
О Н А: - Вот так, глазки закрываем, спим.
Укачивает его, поет.
О Н А: - Спи младенец мой прекрасный Баюшки, баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки, Песенку спою. Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки, баю...
Постепенно растерянная его улыбка превращается в блаженную. Оба закрывают глаза. Медленно гаснет свет. Снаружи слышен шум подъехавшего грузовика. Хлопает дверца.
Г О Л О С В О Д И Т Е Л Я: - Давай , в темпе. И так уже премия накрылась.
Г О Л О С М У Ж А: - Интересное кино! Я что не могу встретить законную супругу. А вот если она не дождалась, где ее теперь искать? Ладно, я сейчас. Движок не вырубай.
Резко разжигается свет и одновременно распахивается дверь. Входит М У Ж в спецодежде, в сапогах, на голове вязаная шапочка. Поверх куртки - голубая, нейлоновая жилетка с белой надписью на спине “СИЛА ТАЙГИ”. О Н А открывает глаза, прикладывает палец к губам. Осторожно встает. Берет чемодан. Пакет. О Н спит, накренясь.
М У Ж: - Слава Богу, ты здесь!
О Н А(холодно): - Ты уверен?
Холодно же подставляет щеку для поцелуя, везет чемодан к выходу.
М У Ж: - Ну, честно, Бэлка, не успевал никак! С дежурства смылся, а не успел. И туман этот хренов...
Обнимает ее за плечи, кивает на журналиста.
М У Ж: - А этот кто?
О Н А: - Так... Один знакомый губернатор.
М У Ж (без интереса): - А...
О Н А оглядывается перед дверью и заходит. М У Ж с порога оглядывает зал. О Н накренился на сорок пять градусов. М У Ж подходит к дремлющей С Т А Р У Ш К Е , берет ее на руки, пересаживает, подпирая журналиста. Тот, не открывая глаз, мурлычет, кладет С Т А Р У Ш К Е голову на плечо. М У Ж отходит, но замечает на полу у лавки ожерелье. Поднимает, рассматривает, надевает С Т А Р У Ш К Е на шею, отходит на несколько шагов, любуется картиной. Выходит на цыпочках.
Г О Л О С М У Ж А: - Так, бери чемодан. Оп! Двигайся дальше, еще. Ну, мать, и жопу ты себе нарастила!
Хлопает дверца, машина уезжает.
Занавес.
ОН - симпатичный журналист , 50+
СТАРУШКА - 75 лет
МУЖ - РАБОТЯГА - 35 лет
ГОЛОС КАССИРШИ
ГОЛОС ШОФЕРА
Осень. Начало 21 века. Полустанок.
Слева - входная дверь, напротив окошко кассы, по фасаду две длинные лавки для пассажиров. За ними дверь с надписью : “ВЫХОД НА ПЛАТФОРМЫ 1, 2” , на стене расписание поездов, еще что - то в рамочке, и большой плакат Аэрофлота. Старушка дремлет, опершись на клюку, в левом углу рядом - круглая корзина, покрытая тряпкой, перевязанная веревкой. У правой скамейки ближе к середине, стоит О Н А. В черном элегантном пальто и в шляпке, рядом- чемодан на колесиках и пакет. О Н А пытается дозвониться по телефону (обыкновенный, не айфон), слушает, вновь нажимает...
Г О Л О С К А С С И Р Ш И (из окошка): - Да не мучайся девонька. Видишь-туман, какой тебе сигнал! Нет сигнала.
О Н А везет чемодан к выходу, открывает дверь.
О Н А: - Действительно, давно такого не видела. Сплошное молоко!
Везет чемодан на место. Садится. Сидит.
Входит О Н с сумкой на плече. Подходит к окошку кассы, переговаривается с кассиршей, получает билет и сдачу. Рассовывает по карманам. Оборачивается, смотрит на нее, сначала мельком, потом пристально, на грани неприличия. Будто пытается вспомнить, смотрит на часы.
О Н: - Час с копейками... Можно я оставлю возле вас сумку, а сам пойду покурю?
О Н А (насмешливо): - Доверяете? Можно.
О Н: - Спасибо.
Достает на ходу сигареты, выходит. О Н А снова, скорее уже машинально, пытается дозвониться. Входит О Н. Садится рядом.
О Н: - Спасибо. В Москву?
О Н А: - Да нет, приехала из Москвы.
О Н: - А почему домой не идете?
О Н А: - Вот туман рассеется, и муж прилетит на вертолете.
О Н: - И бесплатно покажет кино?
О Н А (смеется): - Ну, это вряд ли. Бесплатно он и пальцем не пошевелит. Хотя, кино не кино, а суету устроить может.
О Н: - Бизнесмен?
О Н А: - Мэр.
О Н: - Что?
О Н А: - Да Мэр же. Обыкновенный.
О Н: - Вульгарис?
О Н А: - А чего это он вульгарис?
О Н: - Обыкновенный, значит, по - латыни.
О Н А: - Как приятно встретить образованного человека на наших (обводит зал взглядом) просторах. Писатель?
О Н: - Берите выше. Журналист. Так чего же он мэр?
О Н А: - Есть такой город в сорока верстах отсюда. Марусенко называется. Был такой видный геолог Анатолий Васильевич, он открыл здешнее месторождение. Лет 30 тому назад. Сначала образовали поселок, а затем и город вырос. Тридцать пять, между прочим, тысяч населения. Перспективный.
О Н: - Знаю, я бывал в этом поселке на заре советской власти.
О Н А поднимает брови.
О Н: - На вечерней заре, году 89.
О Н А: - Вот так и мотаетесь? По трое суток не спите ради нескольких строчек в газете?
О Н: - Как - то так.
О Н А: - А признайтесь, дорогой журналист, это не вы на днях произнесли на радио такой шедевр: “В морских портах гниет семенной фонд?” За что вы так матросиков?
О Н (смеется): - Нет, не я. Я такое могу только написать. Так вот, в поселке этом, он назывался тогда Тарка - Пэ...
О Н А: - Погодите, потом расскажете, а пока о себе. Часто ли вы в командировках? Женаты ли? ... Хотя, вижу, что холостой.
О Н: - А с чего это видно?
О Н А: - Да у вас лоб какой- то каменный, напряженный и холодный на вид, и складки у рта, как писали классики - горькие складки. Что дурят вас женщины?
О Н: - Дурят... Слово то какое. Нет, я бы так не сказал, с женщинами все в ажуре. Только холостяк я убежденный. Вы лучше скажите, госпожа мэрэсса, почему вы поездом трое суток, да еще с пересадкой? У вас же недалеко аэропорт.
О Н А: - Аэрофобия. Вульгарис, как вы говорите.
О Н: - А на вертолете, значит, можно...
О Н А: - Ну, во -первых, четверть часа это не четыре часа, а во - вторых - вертолет это вроде домашнего животного. Вроде лошадки, или даже козы.
О Н: - Он, скорее, на стрекозу похож.
О Н А: -Это внешне, а по существу - та же коза. Такой же упрямый, вредный, всеядный. Вот вы- внешне вполне респектабельный господин, а по существу убежденный холостяк. Кто же вас так убедил? Может, переиграете? Женатые живут дольше, от них пахнет приятнее, простите... Они добрее, улыбчивее...
О Н: - Сейчас объясню. Вот живешь с женой, улыбаешься, катаешься, как сыр в масле, пахнешь, как Дольче с Кабаном, а потом в одно прекрасное утро просыпаешься, и хлоп! - рядом с тобой старушка. Вы этого хотите?
О Н А: - Я? Да это как-то... не про меня. А я вам скажу отчего вы не женаты. Вот, вроде все при вас: и внешность, и профессия, хоть и позорная, но бывает и хуже, и язык подвешен. Только вот плохо подвешен, отвратительно подвешен. Говорите неправильно, недооцениваете роль обертонов. Голоса своего не знаете, а голос мужчины - его первое оружие. Правда, подчас и последнее... И слова выговариваете невыразительно.
О Н: - Я?!
О Н А:- А давайте мы с вами поработаем.Через час уедете другим человеком, и через месяц женитесь.
О Н: - Вы, значит, добрая фея.
О Н А: - Фея, не фея, а преподаватель сценречи в театральном вузе. Была. Итак, начнем со скороговорок.
О Н: - Это на траве дрова? Или про Сашу, которая на шоссе чесала ушки?
О Н А: - Детский сад. Вы достойны большего. Вот повторяйте за мной: - Еду я по выбоине, с выбоины не выеду я. Можно сначала медленно.
О Н: - Еду я по вы... тьфу
Несколько раз он пытается это произнести,получается смешно и опасно. Наконец, сдается.
О Н: - Нет ли у вас чего нибудь поприличнее?
О Н А: - Извольте. Слушайте и повторяйте: - На поляне холм с кулями, выйду на холм, куль поправлю .
Получается еще хуже.
О Н: - Да ну! Может быть я лучше спою.
О Н А: - Садитесь, два! Вы дышать не умеете и соответственно, двигаться. Вам нужно заняться йогой.
О Н: - Господи, дались Вам эти модные штучки. Весь молодняк на этом помешан и вы туда же. Или приколы и ржачка, как они выражаются, или восточная философия. Будто своей, христианской не хватает. Все накрыла мода. Суши, мураками... митсубиси! Набоков сказал что - то вроде: - Мода- это талант посредственности.
О Н А: - Ну да, сказал и тут же стал модным по этому поводу.
О Н(смеется): - Да, с вами...
О Н А: - А философия йоги меня нисколько не интересует. Йога - это хорошая физкультура. Сейчас.
Она осматривается, смотрит на плакат Аэрофлота.
О Н А: - Помогите снять.
Снимают плакат. Она кладет его на пол. Сбрасывает пальто. На ней брюки и водолазка.
О Н А: - Смотрите и запоминайте. Потом повторите, а если не успеете, будет чем заняться в поезде. Итак - поза лотоса.
Показывает позу Лотоса, потом еще какую -то, еще...На позе Льва он с сожалением и печалью смотрел на высунутый язык и отвернулся. Наконец она вернулась на скамейку. Отдышалась.
О Н А: - Если научитесь правильно двигаться, вы сможете расслышать свой подлинный голос, и тогда есть надежда опознать себя, свою сущность...
О Н: - Еще чего!
О Н А: - И жизнь ваша преобразится.
О Н: - Еще чего!
О Н А: - Второгодник! Ладно. Говорите что-нибудь. Но сначала присядьте десять раз и распрямите плечи.
О Н (отмахнувшись): - Что говорить?
О Н А: - Да что хотите, попытайтесь для начала правильно артикулировать. И держите интонацию. Вы хотели рассказать про ваш поселок, прежде чем он стал нашим городом.
О Н: - Как скажете. Так вот. Поселок этот в 89 году представлял собой десяток бараков и десяток же бамовских двухэтажек, что собственно, тоже бараки, но с необычайно жарким отоплением и великолепной акустикой - из кухни первого этажа было слышно, как в спальне второго роняют носки... И еще были балки, железные вагоны под жилье, и даже морские контейнеры, в которых жили одинокие пионеры.
О Н А: - Кто?
О Н: - Ну, первопроходцы. А посреди поселка стоял новенький, с иголочки рубленный Дом Культуры. И директор этого дома с помощью художника наладил производство гробов.
О Н А: - Чего?
О Н: - Гробов. Гробы были из кедра, крылись лаком, а на крышке - веселые картинки с местным колоритом: белочка с шишками в лапках...
О Н А: - Так это же должно быть дорого.
О Н: - Брали нарасхват. Денег было много, а жизни мало. И еще были изображены снегири среди гроздьев рябины. Или калины. Или олень с ветвистыми рогами.
О Н А: - И все уходило?
О Н: - Умирали хорошо. От голода, от холода, от пьянства. От пьянства в основном ханты. В них нет какого -то фермента, расщепляющего спирт. Они валятся от ста пятидесяти. Так вот, художники наши организовали похоронное бюро - два землекопа и гражданский панихидор. О Н А: - Кто?
О Н: - Панихидор. Сам видел в ведомости. Совмещал эту должность сам директор клуба.
О Н А: - Вы два раза неоправданно сказали слово : “САМ”. Следите за речью, журналист.
О Н: - А вы не перебивайте. И не ваши ли ученики рассказывают про морские портки?
О Н А: - В расчете. Продолжайте.
О Н: - Так вот, они устраивали выездные сессии на стойбища. Умер человек - везут два гроба. Один - по делу, в другом ящик водки и ящик спирта. Панихидор говорил речь.
О Н А: - Какую?
О Н: - Обыкновенную. Я знаю? ну как в ЗАГСе. Да, покойника закапывали в мерзлоту, а из второго гроба выгружалось спиртное, а загружалась малосольная рыба: муксун, щокур, нельма, а сверху мешок со шкурьем.
О Н А: - Что это?
О Н: - Живете здесь, а не знаете
О Н А: - Не сталкивалась, муксуна знаю.
О Н: - Шкурье - это меха. Куница, горностай,соболь. Иногда росомаха. Валюта на вес бриллиантов. Ну что, хватит рассказывать? Речь моя окрепла?
О Н А:- Весьма
О Н: - Да, еще эпизод, пока не забыл. Вы, наверное, не в курсе в своей золотой клетке. С советских времен сохранилась национальная ханты- мансийская традиция: вожди племен назначаются районным начальством. Исключительно из числа бледнолицых прихлебателей. Как-то с таким вождем, по фамилии Гончаренко, я оказался возле винно-водочного магазина, по своим делам. Времена трудные, горбачевский сухой закон. Вокруг магазина - толпа. Ханты, селькупы... А продавщица не открывает, изгаляется. Гончаренко мой пробился сквозь толпу и стал раскидывать свой маленький народ в разные стороны покрикивая: - геть, вашу мать! И поднялся с земли старый туземец. И взобрался, кряхтя, на верхнюю ступеньку крыльца, и выпрямился, и крикнул в толпу: “Вождь Гончаренко поступает не по-ленински!” И толпа ответила: “Да!” Как вам такая история?
О Н А: - Какая мерзость! Зачем вы мне это рассказываете? И все врете.
О Н: - Простите великодушно. Это правда. Но чтобы загладить вину, хочу вас угостить пресловутым муксуном. Не беспокойтесь везу наугад до первого встречного, а вы даже не первая. Вы первейшая.
О Н А: - Спасибо! Но муксуна я знаю и пачкать ручки не стану. У меня есть для вас встречный гостинец , надеюсь, не откажете...
Она достает из чемодана бутылку коньяка.
О Н А: - А!
О Н: - “Лезгинка”, грамотный коньяк. Ноль семьдесят пять - редкость. Но вы ведь везли мэру?
О Н А: - Не ваше дело. Мэр у меня пьет “Курвуазье”.
О Н (поморщившись): - А вы знаете, чем дагестанские коньяки отличаются от прочих? В них много калия. Почва такая в Дагестане. Алкоголь, как известно, калий вымывает, но в этом случае он восполняется.
О Н А: - Кто?
О Н: - Калий.
О Н А: - То-то. Здорово, теперь я долгими зимними вечерами буду пить водку с панангином.
О Н (смеется): - Правильно. А из чего будем пить? Неужто из горла!
О Н А: - Ни за что. Я, конечно, босячка и жена мэра, но не до такой степени. Спросите у кассирши кружку что ли...
О Н подходит к окошку. Стучит. Окошко открывается, потом захлопывается, О Н разводит руками.
О Н: - Не дает. Будет, говорит, кружка вонять вашим калием, а у меня муж!
О Н А: - Так она все слышит.
О Н: - Ну и хорошо. На пользу.
О Н А: - Так мы выпьем или ...
О Н: - Сейчас.
Он подходит к старушке, клюющей носом с ладонями на клюке.
О Н (осторожно): - Бабушка!
С Т А Р У Ш К А поднимает лицо.
О Н: - Нет ли у вас, бабушка, яиц!?
С Т А Р У Ш К А неторопясь отворачивает край тряпки, покрывающей корзину, достает яйцо.
О Н: - Чудеса! А можно еще одно?
С Т А Р У Ш К А механически проделывает ту же операцию.
О Н: - Вот спасибо!
Достает сторублевую купюру, кладет на корзину. Птичьей своей лапкой старуха смахивает деньги в карман, принимает прежнюю позу. О Н осторожно разбивает яйцо, осторожно отколупывает дырку пошире. Идет с яйцом к выходу.
О Н А: - Вы куда?
О Н: - Содержимое выбросить…
О Н А: - С ума сошли! Дайте сюда.
О Н А берет яйцо выпивает, проводит ладонью по губам.
О Н А: - Эх, жаль соли нет. Давайте второе.
О Н А ловко надбивает, отколупывает, выпивает. О Н смотрит, как завороженный.
О Н А (протягивая скорлупки): - Держите, но пока не наливайте.
Достает из пакета огурец и перочинный нож. Разрезает огурец на толстые кружки. В двух из них вырезает сердцевину. Ставит кольца на лавку.
О Н А: - Вот. Подставки. Ставьте, ставьте. А теперь наливайте. Только мне – половинку.
О Н качает восхищенно головой, откручивает пробку, осторожно наливает.
О Н: - С вами хоть прямо сейчас в разведку.
О Н А: - Вы полагаете они там пьют? Я бы пошла, но – туман, сами видите. Разве что в другой раз.
Поднимают яйца.
О Н: - Ну, со свиданьицем.
О Н А: - И за приятность.
Выпивают. О Н А не до конца. О Н – залпом. Ставят скорлупки на подставку. О Н собирает осколки скорлупы.
О Н: - Пойду курну. Коньяк без сигареты – деньги на ветер.
О Н А: - Идите, порочный человек.
О Н выходит. О Н А достает телефон, нажимает. Тишина. О Н А с улыбкой кладет телефон в карман. Стучит проходящий поезд. О Н А закрывает глаза, улыбается. Видимо, коньяк в пору. О Н возвращается, садится.
О Н А: - Наливайте. Только мне чуть-чуть . Со свиданьицем!
О Н: - Какое там свиданьеце! Одна разлука…
О Н А: - Ну почему… Минут сорок пять у вас есть.
О Н: - Да… Мои сорок пять минут всегда со мной.
Пауза.
О Н: - Мы с вами, как Адам и Ева.
О Н А: - Вы хоть помните, чем это кончилось? Они родили Каина.
О Н (смущенно): - Нам это, вроде не грозит. Давайте выпьем.
О Н А: - Пейте, я пропущу.
О Н выпивает, мнется, потом решается.
О Н:- Знаете, я вот что подумал… Как только вас увидел… Нет, не подумайте… Короче, вы жили в Херсоне?
О Н А: - Нет, я коренная москвичка. Что мне там делать…
О Н:- Ну, мало ли…
О Н А: - В Одессе я бывала, но ведь это не совсем Херсон, верно? А что?
О Н: - Все –таки, мне кажется, вы притворяетесь.
О Н решительно наливает.
О Н А: - И мне тоже.
О Н: - Извините.
Пытаются чокнуться. Выпивают.
О Н: - Вы- Бэлла из Херсона. И лет тридцать назад у нас был роман.
О Н А: - А вы меня с этой бабушкой не перепутали?
О Н (морщит лоб) : - Нет, двадцать. Я уехал, а вы родили …
О Н А: - Хайма. Вы что сдурели? Вот мы мотаетесь по свету, когда же успеваете смотреть сериалы?
⁃ О Н: - Какие сериалы?
О Н А: - А такие. Хоть российские, хоть бразильские. Или индийские. Излюбленный сюжет. Причем – в трех вариантах, на выбор. Вариант первый: он узнает, что у него вырос сын. Она счастлива – наконец- то жизнь вошла в правильные берега. Он счастлив – сын, кровиночка, его уважает, называет «папа». Вариант второй: она доказывает, что у него есть сын (дочь) и требует компенсации. Он требует генетической экспертизы. В конце концов она его разоряет и овладевает всеми его авуарами . Так ему, подлецу, и надо. И третий, самый расхожий: где ты пропадал двадцать лет, иди откуда пришел, это мой ребенок, а не твой. Я сказала ему, что ты геройский погиб, как подобает полярному летчику(герою афгана, чечни, нужное подчеркнуть)вы какой вариант предпочитаете? А если вы человек культурный, как показалось, вспомните Бунина. “Темные аллеи”. Барин не узнал свою Матрену через тридцать лет, но она его узнала сразу, потому что не забывала. И не простила! Все! Не хочу с вами разговаривать. Целую Бэлла!
О Н (смущенно) : - Ну не хотите разговаривать, и не надо. Ну, померещилось. Но хоть выпьем?
О Н А : - Конечно, выпьем.
Выпивают.
О Н: - Расскажите, как вам живется за каменной стеной. Сидите в кресле и красите ногти?
О Н А : - Где там… При школе искусств образовался народный театр. И я в нем художественный руководитель.
О Н: - Надо же. И школа искусств есть.
О Н А: - И православный храм, и мечеть – на одной площади.
О Н: - А мечеть зачем?
О Н А:- На всякий случай. Вообще-то у нас много азербайджанцев. Нефтянка все таки. Но они, в основном, по торговой части.
О Н: - А синагога? Есть?
О Н А: - И синагога есть. В головном офисе. В кабинете генерального директора.
О Н: - С толерантностью, вижу, у вас все в порядке. В Евросоюз не запроситесь?
О Н А: - Зачем? Европа сама к нам заползает. Наркота и эти… Голубенькие такие.
О Н: - Понятно. Ну а что ваш театр? Труппа подобралась сильная?
О Н А: - О, да. Самородки! Дебилы! Уроды! Ну почему на свете там мало интересных людей. О Н: - Интересные – все одиночки. Если повезет, наткнетесь на одного – двух. И будет вам счастье. А скорее- наоборот. Но когда интересные собираются в стаю – тогда туши свет! Они сразу становятся неинтересными. Только хуже – непомерно спесивыми. А те, неинтересные, по-контрасту становятся интересными. Вот такие песочные часы.
О Н А: - Как хорошо, что в жизни бывают случайные попутчики. Можно нести, что ни попадя, и ничего тебе за это не будет.
О Н : - Странные мы попутчики. В разные стороны. Это грустно. Давайте выпьем.
Выпивают.
О Н: - И это невыносимо!
О Н А: - Знаете… я скажу. Я раньше никому такое не говорила…
Наезжает поезд, шумит, стучит. О Н А говорит что – то. Наконец поезд проходит, стихает.
О Н: - Что? Я ничего не слышал.
О Н А: - Да так, ничего.Проехали.
Некоторое время сидят молча, каждый в себе. Наконец, О Н открывает сумку, достает ожерелье в пакетике.
О Н: - Вот. Оберег из моржовой кости.
О Н А: - Так вы тоже знаете, что у моржа там кость.
О Н: - Где там?
О Н А: - Там, где надо.
О Н: - Ничего не понимаю. Это из моржового клыка. Позвольте на вас надеть.
О Н А (отстраняясь): - Так вы, наверное, везете это Бэлле из Херсона. Или Сусанне из Рязани? Или Анжеле из Гжели?
О Н: - Еще.
О Н А: - Дашке из Балашихи?
О Н: - Не очень.
О Н А: - Согласна.
О Н:- Вы не понимаете. Это не просто бабское украшение. Это произведение искусства. Резал знакомый мастер. Известный, между прочим. В узких кругах. И я настаиваю,чтобы вы его надели.
Вкладывает ожерелье ей в ладонь. О Н А кладет его на лавку.
О Н А: - Пусть полежит. Пооберегает нас обоих. Ого! Мы уже пол бутылки уговорили. Продолжим?
О Н: - А то!
Разливает.
О Н (собравшись духом): - Послушайте. Только не перебивайте. Вы так… Вы такая… Мне кажется, что я вас знаю давно – давно. При том, что вы не Бэлла из Херсона.
О Н А (поморщившись): - Ну вот, обязательно надо все испортить. Вам не к лицу пошлость, дорогой журналист.
О Н (обидевшись): - Я знаю вас так давно, что хочется бежать от вас на край света!
О Н А: - Другое дело! Так бегите! Впрочем, где мы сейчас, как не на краю. И еще в тумане. Разве вы не заметили?
О Н молча встает, достает сигареты, идет к выходу. О Н А достает было телефон, но кладет обратно. Прохаживается по залу, садится на плакат, пытается сделать упражнение, но получается плохо и О Н А садится на место. Возвращается О Н, как ни в чем не бывало.
О Н: - Вы давно замужем?
О Н А: - Семь лет.
О Н: - Дети?
О Н А: - Сын. От первого брака. В Москве учится. В РГГУ.
О Н: - Пьет?
О Н А: -Кто, сын?
О Н: - Мэр!
О Н А: - Ни капли.
О Н: - Жаль. Есть такая русская пословица: «Пьет, значит любит».
Она смеется.
О Н: - Ну расскажите, какой он , ваш мэр.
О Н А: - Он сильный, добрый.
О Н: - Угу.
О Н А: - Умный, смелый, решительный.
О Н:- Угу.
О Н А: - Честный, великодушный.
О Н: - Вот сволочь!
О Н А: - Почему?
О Н: - Ну не может человек честным путем нахапать столько добродетелей.
О Н А: - Добродетелей нельзя нахапать, они рождаются сами, одна из другой.
О Н: - Нет, серьезно, если у человека нет недостатков, значит он накачен пестицидами, гербицидами, и прочими ГМО. И он никуда не годится. А вот если в яблочке заводится червячок- это значит, что оно настоящее.
О Н А: - Да... С вами разговаривать надо хорошенько…
О Н: - Напиться!
О Н А: - Пожалуй. А хотите расскажу, как могла бы сложится моя судьба, если бы не…
О Н: - Хочу.
О Н А: - Так вот, слушайте. Это вам не про чукчей. Было мне восемнадцать лет, я была хороша собой и невинна. Жизнь мне представлялась… Да собственно не представлялась никак. Я жила в своем мире. Поэзия - Блок, Мандельштам, Тарковский. Арсений, разумеется, Александрович. Живопись – от Боттичелли до Саврасова. Да… И ухаживал за мной человек солидный. Старый, можно сказать, под тридцать ему было. Серьезный – жутко, да еще красавец. Похож на этого… мафиози.
О Н: - Марлон Брандо.
О Н А: - Нет.
О Н: - Бред Питт?
О Н А: - Причем тут Бред Питт! Наш, советский.
О Н: - Михаил Козаков.
О Н А: - Да нет, хотя тоже с усиками.. вспомнила! Михаил Ходорковский.
О Н: - Да уж, красавец.
О Н А: - Не перебивайте! Был он каким –то очень важным инженером, ухаживал хорошо- консерватории, Таганка, кафе. А какое тогда кафе! Он любил болгарское белое «Диамант» знаете, в длинных таких бутылочках. Собралась я в городок на Оке, навестить бабушку, он напросился со мной. Настойчивый был мужик, а фамилия смешная - Птичкин. Он гордо ее произносил, потому что страдал от нее. Ну, навестили мы бабушку и возвращаемся, едем к пристани. Закат, красота вокруг такая, как будто это не со мной, а без меня. Невыносимая красота. Стоим на причале, ждем пароходика…
О Н А выходит на авансцену, и обращается к залу.
О Н А: - Он молчит, напряженно так молчит, и чувствую я что сейчас случится что-то непоправимое. Мамочки! Я чувствую, как потрескивают слова в его пересохшей гортани. И мне придется ответить. И тяжестью такой я налилась, что в пору провалиться сквозь землю. Вдруг откуда ни возьмись – музыка из кинофильма «мужчина и женщина». Помните – Шаба-да-ба-да, Шаба-да-ба-да… И к причалу бочком притерся белый кораблик. И стоит, и ждет, когда мы войдем. Я сделала шаг и оказалась лицом к лицу с иллюминатором, квадратным таким. А в иллюминаторе, во всю ширь – голая женская задница со спущенным фиолетовым трико, да что там задница- просто Жопа! Я не смогла вступить на этот пароход, и он, гуднув с сожалением, отчалил. И проплыла она мимо меня, покачиваясь под музыку. Ша-ба-да-ба-да, ша-ба-да-ба-да.
О Н: - А дальше?
О Н А поклонилась публике и вернулась на свое место.
О Н А: - Дальше мы сели в автобус и молчали до самой Москвы. Так я и не стала Птичкиной.
О Н пригорюнился, затуманился. Налил себе и выпил.
О Н А: - Вам не понравилось. И не мудрено - вы ни разу не были девушкой. А со мной еще раз случилась подобная история, только попроще. Может быть вам больше понравится. Запал на меня школьный товарищ. Росли, росли вместе и вот - выросли. И чувствую, смотрит он на меня совсем по другому, и неловкость появилась в его словах и движениях. Гуляем мы как - то в Сокольниках, и вижу, поклонник мой сейчас откроет рот и скажет. Ему- облегчение, а мне - отвечай. Замерло сердце и не отмирает. И вдруг из-за поворота по аллее выкатилась свадьба. Пьяные все! Жених, невеста, сваты... Гармошка играет, а баба приплясывает и поет: Не ходите девки замуж Ничего хорошего... И так далее. Ну, вы знаете.
О Н: - Что далее? Не знаю.
О Н А оглядывается по сторонам и шепчет ему на ухо, О Н краснеет отодвигается.
ОН: - Знаете, ваше воспоминание напоминает мне передачу “Давай поженимся”.
О Н А оторопела. Замерла - вот-вот заплачет. Но не заплакала, а четко выговорила.
О Н А: - Все. Концерт окончен. Свободен, кавалер Красна Девица!
О Н наливает полное яйцо, выпивает, крошит в кулаке скорлупу, выходит. О Н А достает телефон, слушает гудок, медленно, раздельно выговаривает.
О Н А: - Никому не кабельная.
Подходит к старушке.
О Н А: - Бабушка, мы вам спать не даем. Кричим тут... Вы извините.
Старуха поднимает лицо.
С Т А Р У Х А: - Кричи, милая, сколько влезет. Хоть обкричись. Что еще делать в тумане.
Вокзальный репродуктор хрипит, гнусавит: “Скорый поезд номер хыр-хыр-хыр Москва прибывает к первому хыр-хыр-хыр. Стоянка поезда две минуты хыр-хыр-хыр”. Слышен шум подъехавшего поезда. О Н А делает движение к двери, берет его сумку, садится, наливает, выпивает. Слышно как поезд трогается и уходит. Входит О Н. В руке подосиновик фаллического вида.
О Н (возбужденно): - Вот, в пяти шагах! Под березой. А туман, между прочим, рассеивается.
О Н А: - Это вам кажется, он сгущается. Ваш поезд, между прочим, ушел.
О Н рассеянно озирается.
О Н: - Да и хрен с ним! Туда ему и дорога. Пусть катится колбасой, тоже мне!
Подходит к расписанию, читает.
О Н: - Теперь до утра.
Достает билет, подходит к кассе, возвращается.
О Н: - Ладно. Потом.
Обращается к ней с новой веселостью.
О Н: - Смотрите, какой классный подосиновик.
О Н А: - И что вы будете с ним делать?
О Н: - Ну... не знаю.
О Н А: - Как наиграетесь, отдайте кассирше. Хоть изругается, а суп сварит.
О Н подходит к окошку, стучит, протягивает гриб.
К А С С И Р Ш А: - Ладно, давай. Посмотрим.
О Н садится на место.
О Н А: - Что - то вы быстро протрезвели.
О Н: - Не. Наоборот. Хмелею все больше и безнадежнее.
О Н А: - Вы алкоголик?
О Н: - Нет, конечно .Вы думаете мне часто выпадает такой туман? Просто питье дает мне ощущение свободы. Чистой, медицинской. Ректифицированной. Я становлюсь свободным от самой свободы. И добровольно иду в рабство, как сейчас...
О Н А: - На сорок пять минут?
К А С С И Р Ш А: - Эй, свободный художник, а ну ка подойди!
О Н подходит к окошку. К А С С И Р Ш А ему вываливает разрезанный гриб. Ножка черная внутри и шляпка черная внутри.
К А С С И Р Ш А: - Выброси эту гадость и больше не носи. Червей маме своей будешь носить.
О Н берет гадость и направляется к урне.
К А С С И Р Ш А: - Только не здесь, провоняешь мне весь вокзал. Неси откуда взял.
О Н выходит, О Н А смеется. О Н возвращается, садится рядом.
О Н:- Простите меня!
О Н А: - За гриб?
О Н: - Причем тут гриб! За хамство, за бесчувственность. За свободу мою.
Допивает из горла коньяк, встает, ставит бутылку возле урны. Возвращается.
О Н: - Что с вами? Вам не холодно?
Снимает куртку, пытается укрыть ей плечи. О Н А отстраняется.
О Н А: - Нет, голова что - то болит.
О Н хлопает себя по карманам, ищет.
О Н: - Что за черт! Всегда вожу с собой пенталгин. Кончился, наверное. Я сейчас.
Подходит к С Т А Р У Ш К Е.
О Н: - Бабушка, извините. Нет ли у вас пенталгина.
С Т А Р У Ш К А поднимает лицо, потом достает из корзины коробочку.
О Н: - Вот это да! Спасибо большое.
Протягивает С Т А Р У Ш К Е деньги, но та отводит купюру рукой и вновь роняет голову.О Н возвращается. Протягивает коробочку. О Н А достает таблетку, зажимает ее в руке.
О Н А: - Спаситель.
О Н:- Вот мы сидим здесь, а время наше уходит. Как тот поезд.
О Н А(серьезно и печально): - А вы хотите, чтобы мы с вами ушли, а время наше осталось сидеть? Как та бабушка? Так не бывает, милый. Дайте закурить.
О Н: - А вы разве... Да, здесь и нельзя...
О Н А:- Дайте, дайте.
Закуривает, пепел стряхивает в скорлупку. О Н оглядывается на кассу. Кассирша молчит.
О Н (после паузы): - У вас в городе есть отделение Лямбда - Банка?
О Н А: - Есть.
Приходит в себя, весело.
О Н А: - Только там охрана, и сигнализация, и сейфы навороченные.
О Н(отмахиваясь от шутки): - Я остаюсь в вашем городе.
О Н А: - Зачем?
О Н:- Жить. Продержусь какое- то время на карточке. Возьму ссуду, открою газету. Надеюсь, два- три интеллигентных человека у вас найдется?
О Н А: - Дорогой, оглянитесь. Двадцать первый век на дворе. Кто сейчас пользуется газетами? Разве что два- три интеллигентных человека.
О Н( упрямо): - Я открою газету и выведу Мэра на чистую воду. Со всей его коррупционной составляющей. Это я умею.
От последней дозы коньяка его повело окончательно.
О Н: - Или так: я возьму ссуду, одну половину приготовлю ему на взятку, а вторую половину подарю правоохранительным органам. Они окропят первую половину специальным составом, и возьмут его с поличным при получении взятки. И пожалуйте в клетку, чижик.
О Н А: - Вы думаете его фамилия Чижик?
О Н: - Не мешайте мне. Все равно. Он будет сидеть, а я...
Встает, пошатываясь.
О Н: - А я - стоять. Рядом с вами.
О Н А: - Вы думаете, я об этом мечтала?
О Н: - Он сядет, а мы возьмем его алмазы и будем сквозь них смотреть на небо. Восхитительное зрелище!
О Н А: - У него нет алмазов. Только купюры.
О Н: - Тогда мы увидим небо в купюрах. Хотя, нет. Некрасиво. И вообще, где этот Мэр? Может нет его вовсе? Мэ-ээр! Мэр вмер! Нема мэра!
О Н выходит на середину сцены, становится на плакат на четвереньки, высовывает язык.
О Н: - Мэр! Выходи на честный бой! В позе Льва! Хотя нет: Я - лев, а ты - шакал! Выходи! Со всем своим административным ресурсом, с карательными органами! Зови свое КГБ, ФБР, МОСАД! Напряги свой кровавый режим! Выводи свою пятую колонну! Кто там еще... Дивизия Галичина? Давай, дивизию! Я непобедим, потому что мной движет сила любви.
О Н встает, выпрямляется.
О Н: - Не бродяги, не пропойцы, За столом семи морей, Вы пропойте, вы пропойте, Славу женщине моей.
К А С С И Р Ш А: - Пассажир, если ты сейчас не заткнешься, я милицию вызову! Ромео хренов! Вот так наорут весь день, приходит домой тупая... А у меня муж. Барышня уйми ты его.
О Н А подходит, кладет ему руку на плечо. О Н стоит покачиваясь, смотрит строго, но покорно.
О Н А: - Насколько я понимаю, вы хотите со мной переспать?
О Н: - Без сомненья. Но только... (назидательно выставляет палец) для начала. Мы с вами будем жить долго и умрем в один день (перебирает пальцами) ну, в два...
О Н А:- Хорошо, хорошо, конечно.
Усаживает его на скамейку рядом с собой. О Н пытается делать что - то руками и губами, но О Н А легко с этим справляется. Кладет его голову к себе на плечо.
О Н А: - Вот так, глазки закрываем, спим.
Укачивает его, поет.
О Н А: - Спи младенец мой прекрасный Баюшки, баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки, Песенку спою. Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки, баю...
Постепенно растерянная его улыбка превращается в блаженную. Оба закрывают глаза. Медленно гаснет свет. Снаружи слышен шум подъехавшего грузовика. Хлопает дверца.
Г О Л О С В О Д И Т Е Л Я: - Давай , в темпе. И так уже премия накрылась.
Г О Л О С М У Ж А: - Интересное кино! Я что не могу встретить законную супругу. А вот если она не дождалась, где ее теперь искать? Ладно, я сейчас. Движок не вырубай.
Резко разжигается свет и одновременно распахивается дверь. Входит М У Ж в спецодежде, в сапогах, на голове вязаная шапочка. Поверх куртки - голубая, нейлоновая жилетка с белой надписью на спине “СИЛА ТАЙГИ”. О Н А открывает глаза, прикладывает палец к губам. Осторожно встает. Берет чемодан. Пакет. О Н спит, накренясь.
М У Ж: - Слава Богу, ты здесь!
О Н А(холодно): - Ты уверен?
Холодно же подставляет щеку для поцелуя, везет чемодан к выходу.
М У Ж: - Ну, честно, Бэлка, не успевал никак! С дежурства смылся, а не успел. И туман этот хренов...
Обнимает ее за плечи, кивает на журналиста.
М У Ж: - А этот кто?
О Н А: - Так... Один знакомый губернатор.
М У Ж (без интереса): - А...
О Н А оглядывается перед дверью и заходит. М У Ж с порога оглядывает зал. О Н накренился на сорок пять градусов. М У Ж подходит к дремлющей С Т А Р У Ш К Е , берет ее на руки, пересаживает, подпирая журналиста. Тот, не открывая глаз, мурлычет, кладет С Т А Р У Ш К Е голову на плечо. М У Ж отходит, но замечает на полу у лавки ожерелье. Поднимает, рассматривает, надевает С Т А Р У Ш К Е на шею, отходит на несколько шагов, любуется картиной. Выходит на цыпочках.
Г О Л О С М У Ж А: - Так, бери чемодан. Оп! Двигайся дальше, еще. Ну, мать, и жопу ты себе нарастила!
Хлопает дверца, машина уезжает.
Занавес.